Автор работы: Пользователь скрыл имя, 15 Января 2011 в 10:21, реферат
Средние образование Вл. Соловьев получил в московской 5-й гимназии, в которую поступил в 1864 г., а высшее образование – в Московском университете, в который поступил в 1869 г. и окончил в 1873 г. Необычайно одаренная натура Вл. Соловьева и его постоянные поиски высших истин сказались уже в ранние годы его жизни. «Всем известно, что Вл. Соловьев очень рано начал читать славянофилов и крупнейших немецких идеалистов.
Биографический очерк 3
Обзор творчества в контексте эпохи 6
Анализ программных произведений 9
(особенности содержания и формы) 9
Картотека стихотворных произведений 15
Список литературы: 28
но и реализация идей общечеловеческого счастья – «всемирный праздник возрожденья» («Что роком суждено, того не отражу я...»).
Отнюдь не новые в русской и европейской поэзии антитезы «здешнего» и «идеального» могут, однако, истолковываться в лирике Соловьева в двух довольно далеких друг от друга планах. С одной стороны, Соловьев, знаток, поклонник и популяризатор философии Платона, часто подчеркивает в материальных явлениях только их второстепенность, незначимость, призрачность:
Милый друг, иль ты не видишь,
Что всё видимое нами –
Только отблеск, только тени
От незримого очами?
(«Милый друг, иль ты не видишь. . .»)
Мир материальной действительности, «житейский шум трескучий» – «только отзвук искаженный торжествующих созвучий» «подлинного» мира, мира идей. Как «искажение» истины, материя – это и зло. Признавая открытые естественными науками законы биологического существования, Соловьев стремился оценивать их этически. В самих биологических основах жизни он усматривает трагедию. Естественные законы, по Соловьеву, злы, дисгармоничны. Эта точка зрения на природу и на природу человека находит отражение в лирике Соловьева.
Так, в стихотворении «Лунная ночь в Шотландии» жизнь диких горцев рисуется только как примитивная, кровожадная. Соловьев радостно восклицает в конце стихотворения:
Песня былого навек отзвучала,
Дикая жизнь – не воскреснет она!
В этом стихотворении есть и характерное для Соловьева 1890-х годов неприятие средневековья, вера в поступательность исторического развития. Но есть здесь и иное. Демократическое искусство от Руссо до Л. Толстого рассматривало простые формы общественной организации и человеческого сознания как наиболее яркое проявление доброй природы человека. Для Соловьева же, чем ближе к природе – тем злее, «темнее» человек.
Мысль о «свете», возникающем «из тьмы» земного бытия, резко расходится с платоновским пониманием «земли». Здесь-то и возникает основа (в самом творчестве поэта не всегда реализуемая) для истолкования «сумрачного лона» как реальности земной жизни, а «света»– как возможности счастья здесь же, на земле.
Отсюда и совершенно новое звучание пейзажной лирики, у Соловьева всегда тесно связанной с философской. Появляется тема воспевания земли в стихотворениях «Земля-владычица! К тебе чело склонил я...», «На том же месте» и многих других.
Следует выделить большую группу пейзажных стихотворений 1893-1895 годов. Хотя полюбившаяся Соловьеву северная природа (он подолгу жил и работал в Финляндии, плавал по Балтийскому морю) никогда не осмысляется им только как природа, а всегда – как проявление некоей духовной сущности мира, но роль «земного», эмпирического плана пейзажных образов здесь весьма велика. Соловьев воспевает красоту знаменитого водопада Иматра и озера Сайма, прелесть северных зим и краткого лета, и в его лирике постоянно сквозит ощущение того, что именно посюсторонний мир природы дает герою яркость и полноту переживаний («Тебя полюбил я, красавица нежная...»). Отсюда совершенно иной подход и к природе человека, и к человеку природы, прославление его богатырской силы и гордости:
Здесь с природой в вечном споре
Человека дух растет
И с бушующего моря
Небесам свой вызов шлет.
(«По дороге в Упсалу»)
Соловьев почти никогда не был склонен рассматривать интимные чувства как только земные, «посюсторонние». Он неоднократно писал, что земная любовь имеет высокий смысл лишь как форма проявления «Души мира», «Вечной Женственности». Фанатично преданный своим абстракциям, он привносил «мистический» смысл и в свои отношения с женщинами, что окрашивало чувство его в тона религиозно-экстатические. Любовь – способ выхода за пределы индивидуального «я», та возможность человека жить не в себе, а в другом, которая создает условия для грядущего всечеловеческого единения.
Милый друг, иль ты не чуешь,
Что одно на целом свете –
Только то, что сердце к сердцу
Говорит в немом привете?
(«Милый друг, иль ты не видишь. . .»)
Подлинная любовь – единение душ, противостоящее земному эгоизму и возможное лишь в мире духа:
И в этот миг незримого свиданья
Нездешний свет вновь озарит тебя,
И тяжкий сон житейского сознанья
Ты отряхнешь, тоскуя и любя.
(«Зачем слова? В безбрежности лазурной. . .»)
Характерной особенностью такой любви объявляются благо и всепрощение («У царицы моей есть высокий дворец...»).
Мистико-аскетический поворот темы любви сам Соловьев считал для себя наиболее характерным, с наивной гордостью заявляя, что служит не «простонародной Афродите», а «Вечной Женственности». ! Чувственная страсть рисуется им либо как антитеза «высокой» любви, либо как первый, еще неуверенный и ложный шаг к ней («Три подвига»).
Сказанное в значительной мере определяет структурные принципы интимной лирики Соловьева, которая строится на противопоставлении (чаще всего –статическом, реже – сюжетном, динамическом) лирического «я» и героини. За этим противопоставлением с его многообразными вариациями нетрудно угадать центральную антитезу соловьевской поэзии – «земли» и «неба», «тела» и «духа». Конфликт «я» и «ты» связывается с тем, что один из героев «опутан земной паутиною», а второй полон решимости силой освободить предмет своей любви от «злого огня» земных страстей. Разрешение конфликта (воспринимаемого и как интимный, и как общечеловеческий, и как мистический) чаще всего оптимистично: «высокая» любовь торжествует над низменными страстями.
В ряде стихотворений (особенно из цикла, навеянного любовью к С. М. Мартыновой) в роли освободителя, носителя активного духовного начала выступает лирический герой, «я» («Три подвига», «Вижу очи твои изумрудные...» и др.). Однако чаще лирическое «я» – это земное, а потому «неверное» создание, изменяющее своей высокой любви и гибнущее в борьбе с «злою силою». В этом случае спасительницей оказывается «Она» – «Душа мира» («У царицы моей есть высокий дворец...»).
В творчестве Соловьева существовало и иное решение темы любви. Если в земной «тьме» диалектический взор различает «свет», то и в земной любви может не быть ничего «низкого».
Несмотря на оговорки и поэтические декларации: «Любовью нездешней люблю я тебя», мистическая «Жена, облеченная в Солнце», оказывается наделенной земными чертами. Образ «женской красоты» окрашивается в тона столь сильной любви-страсти, что порой возникает даже антитеза, прямо противоречащая тому, о чем писалось раньше: небо, далекое и холодное, противопоставляется любви – земному чувству, с которым связано все лучшее, яркое и значительное:
Днем луна, словно облачко бледное,
Чуть мелькнет белизною своей,
А в ночи – перед ней, всепобедиою,
Гаснут искры небесных огней.
(«День прошел с суетой беспощадною. . .»)
Отмеченные противоречия весьма типичны: они отражают общие контрасты творчества поэта. Разумеется, и здесь надо говорить об эволюции. Хотя «чисто интимные» стихотворения можно найти у Соловьева даже в периоды наиболее сильных мистических увлечений, но в целом мистико-аскетическая струя преобладает в лирике 1870-х годов – начала 1880-х годов и в произведениях последних лет: в стихотворениях, посвященных свиданию с «царицей» в Египте, а также адресованных С. П. Хитрово. В конце же 1880-х – начале 1890-х годов заметнее иные настроения. Так, «мартыновский» цикл 1892–1894 годов включает наряду со стихотворениями отчетливо мистической тональности и такие, где совершенно не ощутимо веяние «неземного» духа («По случаю падения из саней вдвоем...», «Тесно сердце, я вижу, твое для меня...», «Три дня тебя не видел, ангел милый...» и др.).
Важное место в поэзии Соловьева занимает политическая лирика. В ней выделяются две группы произведений. К первой относятся стихотворения об исторических судьбах России, теснейшим образом связанные с традициями славянофильства. Поэт мечтает о грядущей вселенско-христианской освободительной миссии России.
В «Панмонголизме» (1894) от славянофильских иллюзий не осталось и следа. Россия, считает поэт, не исполнила «завета любви». Рисуя падение «растленной Византии», Соловьев проводит четкую параллель между «вторым Римом» и Россией. В современной поэту России, как некогда в Византии, «остыл божественный алтарь» – воцарились ложь и несправедливость. Можно было научиться «судьбою падшей Византии», но этому препятствуют «льстецы России». И как всегда, когда речь заходит о крахе «этого» мира, о приближении расплаты за зло и несправедливость, голос Соловьева обретает подлинную силу:
Смирится в трепете и страхе,
Кто мог завет любви забыть...
И третий Рим лежит во прахе,
А уж четвертому не быть.
(«Панмонголизм» )
Вторая
группа политических стихотворений
Соловьева прямо посвящается
борьбе с деспотизмом. Он охотно обращается
к библейским сюжетам, развивая имеющую
глубокие корни в русской поэзии
традицию «высокой», политически-обличительной
лирики. Правда, некоторые стихотворения
на библейские темы не выходят за рамки
историко-религиозной и
Картотека стихотворных произведений
Стихотворения 1872-1882 годов
Сила пребудет нераздельной, если обратится в землю
Сон, видение Софии
Воспевание «Туранской Эвы»
Предопределенность человеческой жизни
Мощь свободного духа
Всё тот же неизменный вечный дух
Природа выше любви
Любовь рассеялась, как дым
Переноси невзгоды мудро
Высокие чувства к женщине
Безумная греза, болезненный бред!
Все призрак, вес ложь и обман!
Две вечные силы
Житейский опыт готов отдать в обмен на первые вешние грозы
От невинности к любви
Зов, дух, порыв
Сила природы, слабость человека
Бог везде
Ночное происшествие с кулинарными подробностями