Трагическая судьба Цветаевой

Расстояния: версты, мили...

Нас расставили, рассадили,

Чтобы тихо себя вели,

По двум разным концам земли.

Нас расклеили, распаяли,

Не рассорили – рассорили,

Расслоили...

Расселили нас, как орлов.

Не расстроили – растеряли

По трущобам земных широт

Рассовали нас, как сирот.

 

Особое чувство преклонения испытывала М. Цветаева к немецкому поэту Р.М. Рильке. Роман в письмах (их заочно познакомил И. Эренбург) не завершился встречей. Рильке умер в 1926 году. Ему посвящены стихотворение-реквием «Новогоднее», «Поэма Воздуха». Любовные признания сочетаются с надгробным плачем. Звучит предельно искренняя исповедь. Так, как раскрывают душу перед священником, М. Цветаева исповедуется перед ушедшим из жизни поэтом. В его творчестве она видит воплощение бессмертия души. Иллюзия соединения другого мира и земного, как замечает И. Бродский, в реальности адреса (над той горой, где похоронен поэт), в указании точного имени адресата и просьбы о вручении ему «в руки». С точки зрения вечности смерть и любовь – одно и то же.

Не только в поэзии, но и в прозе М. Цветаевой близок был О. Мандельштам. Ему она щедрой рукой дарила любимый свой город – Москву:

Из рук моих – нерукотворный град

Прими, мой странный, мой прекрасный брат.

 

«Стихи о Москве»

Осмысляя свое место в русской поэзии, Цветаева отнюдь не принижает собственных заслуг. Так, она естественно считает себя «правнучкой» и «товаркой» Пушкина, если не равновеликой ему, то стоящей в том же поэтическом ряду:

Вся его наука, -

Мощь. Светло – гляжу:

Пушкинскую руку

Жму, а не лижу.

 

Но все они были для нее лишь собратьями по перу. Блок в жизни Цветаевой был единственным поэтом, которого она чтила не как собрата по «старинному ремеслу», а как божество от поэзии, и которому, как божеству, поклонялась. Всех остальных, ею любимых, она ощущала соратниками своими, вернее – себя ощущала собратом и соратником их, и о каждом считала себя вправе сказать, как о Пушкине: «Перья навостроты знаю, как чинил: пальцы не присох ли от его чернил!». Творчество лишь одного Блока восприняла Цветаева, как высоту столь поднебесную – не отрешенность от жизни, а очищенностью ею; что ни о какой сопричастности этой творческой высоте она, в «греховности» своей, и помыслить не смела – только коленопреклонением стали все ее стихи, посвященные Блоку в 1916 и 1920-1921 годах.

Зверю – берлога,

Страннику – дорога,

Мертвому – дроги.

Каждому свое.

Женщине – лукавить,

Царю – править,

Мне славить

Имя твое.

 

М. Цветаева поэзию воспринимала как великое святое ремесло. Ее стихи трагедийны по содержанию, исповедальны по форме. Исследователи особое внимание уделяют ритму в стихах М. Цветаевой. Судорожный и стремительный их ритм отражает ритм времени. «Мое дело, - писала Цветаева, - срывать все личины, иногда при этом задевая кожу, а иногда и мясо».

 

6. Революция в жизни М. Цветаевой

 

Ни Февральскую, ни Октябрьскую революцию Цветаева близко не восприняла. С нею произошло поистине роковое происшествие. Казалось бы, именно она со всей своей бунтарской натурой своего человеческого и поэтического характера могла обрести в революции источник творческого одушевления. Пусть она не сумела бы понять правил революции, ее цели и задачи, но она должна была, по меньшей мере, ощутить ее как могучую и безграничную стихию.

Постоянное сознательное отдаление себя от политики обратилось непониманием происходившего. Однако истинный голос поэта начинает звучать именно в этот период. Конец 10 – начало 20 гг. – время интенсивной творческой работы, оно сопряжено и с трудностями в личной жизни.

После отъезда мужа Цветаева осталась одна с детьми среди разрухи и лишений. Она пыталась устроиться на работу, добыть продукты, чтобы как-то покормить детей. Они болели, голодали, и скоро младшая дочь Ирина умерла от истощения. После смерти Ирины Цветаева адресует ей стихотворение, в котором снова развивает идею о том, что спасла Алю ценою жизни Ирины.

Две руки, легко опущенные

На младенческую голову!

Были по одной на каждую -

Две головки мне дарованы.

Но обеими – зажатыми -

Яростными – как могла!

Старшую у тьмы выхватывая -

Младшей не уберегла.

Две руки – ласкать – разглаживать

Нежные головки пышные.

Две руки – и вот одна из них

За ночь оказалась лишняя.

Светлая на шейке тоненькой

Одуванчик на стебле!

Мной ещё совсем не понято,

Что дитя моё в земле.

 

Цветаева была в отчаянии, но стихи писать не переставала. Только в 1921 г. в издательстве «Костры» выходит книга стихов «Версты» вып 2, а затем в 1922 г. в Государственном издательстве – «Версты. Стихи. Вып. 1», по воле случая изданный позже второй части.

С увлечением она пробует себя в драматургии. Для театра-студии МХТ ею написано 6 пьес: «Червонный валет» (1918), «Метель» (1918), «Фортуна» (1919), «Приключение» (1919), «Ка-зенный ангел» (1919), «Феникс» (1919). В 1922 г. выходит одна из них – «Конец Казановы» («Фе-никс»). Отдельным изданием была напечатана в 1922 г. поэма-сказка «Царь-девица» (1920). В это же время создается поэма «На красном коне» (1921), фрагменты из поэмы «Егорушка» (1922).

В литературном мире она по-прежнему держалась особняком. В мае 1922 года Цветаева со своей дочерью уезжает за границу к мужу, который был белым офицером. За рубежом она жила сначала в Берлине, потом три года в Праге; в ноябре 1925 года она перебралась в Париж. Жизнь была эмигрантская, трудная, нищая. Приходилось жить в пригороде, так как в столице было не по средствам. Поначалу белая эмиграция приняла Цветаеву как свою, ее охотно печатали и хвалили. Но вскоре картина существенно изменилась. Прежде всего, для Цветаевой наступило жесткое отрезвление. Белоэмигрантская среда, с мышиной возней и яростной грызней всевозможных «фракций» и «партий», сразу же раскрылась перед поэтессой во всей своей жалкой и отвратительной наготе. Постепенно ее связи с белой эмиграцией рвутся. Ее печатают все меньше и меньше, некоторые стихи и произведения годами не попадают в печать или вообще остаются в столе автора. Решительно отказавшись от своих былых иллюзий, она ничего уже не оплакивала и не придавалась никаким умилительным воспоминаниям о том, что ушло в прошлое. В ее стихах зазвучали совсем иные ноты:

Берегись могил:

Голодней блудниц!

Мертвый был и сгнил:

Берегись гробниц!

От вчерашних правд

В доме смрад и хлам.

Даже самый прах

Подари ветрам!

 

Дорогой ценой купленное отречение от мелких «вчерашних правд» в дальнейшем помогло Цветаевой трудным, более того – мучительным путем, с громадными издержками, но все же прийти к постижению большой правды века.

Вокруг Цветаевой все теснее смыкалась глухая стена одиночества. Ей некому прочесть, некого спросить, не с кем порадоваться. В таких лишениях, в такой изоляции она героически работала как поэт, работала не покладая рук.

Вот что замечательно: не поняв и не приняв революции, убежав от нее, именно там, за рубежом, Марина Ивановна, пожалуй, впервые обрела трезвое знание о социальном неравенстве, увидела мир без каких бы то ни было романтических покровов.

Самое ценное, самое несомненное в зрелом творчестве Цветаевой – ее неугасимая ненависть к «бархатной сытости» и всякой пошлости. В дальнейшем творчестве Цветаевой все более крепнут сатирические ноты. В то же время в Цветаевой все более растет и укрепляется живой интерес к тому, что происходит на покинутой Родине. «Родина не есть условность территории, а принадлежность памяти и крови, - писала она. - Не быть в России, забыть Россию – может бояться только тот, кто Россию мыслит вне себя. В ком она внутри – тот теряет ее лишь вместе с жизнью». С течением времени понятие «Родина» для нее наполняется новым содержанием. Поэт начинает понимать размах русской революции («лавина из лавин»), она начинает чутко прислушиваться к «новому звучанию воздуха».

Тоска по России, сказывается в таких лирических стихотворениях, как «Рассвет на рельсах», «Лучина», «Русской ржи от мен поклон», «О неподатливый язык...», сплетается с думой о новой Родине, которую поэт еще не видел и не знает, - о Советском Союзе, о его жизни, культуре и поэзии.

Покамест день не встал

С его страстями стравленными,

Из сырости и шпал

Россию восстанавливаю.

Из сырости - и свай,

Из сырости - и серости.

Пока мест день не встал

И не вмешался стрелочник.

Из сырости - и стай...

Еще вестями шалыми

Лжет вороная сталь-

Еще Москва за шпалами!..

 

К 30-м годам Марина Цветаева совершенно ясно осознала рубеж, отделивший ее от белой эмиграции. Большое значение для понимания поэзии Цветаевой, которую она заняла к 30-м годам, имеет цикл «стихи к сыну». Здесь она во весь голос говорит о Советском Союзе, как о новом мире новых людей, как о стране совершенно особого склада и особой судьбы, неудержимо рвущейся вперед – в будущее, и в само мироздание – «на-Марс».

Ни к городу и ни к селу -

Езжай, мой сын, в свою страну, -

В край – всем краям наоборот!

Куда назад идти -вперед

Идти, - особенно – тебе,

Руси не видавшие.

Нести в трясущихся горстях:

«Русь – это прах, чти – этот прах!»

От неиспытанных утрат

- Иди – куда глаза глядят!

Нас родина не позовет!

Езжай, мой сын, домой – вперед -

В свой край, в свой век, в свой час, - от нас -

В Россию -вас, в Россию – масс,

В наш-час – страну! в сей-час – страну!

В на-Марс – страну! в без-нас – страну!

 

Русь для Цветаевой – ДОСтояние предков, Россия – не более как горестное воспоминание «отцов», которые потеряли родину, и у которых нет надежды обрести ее вновь, а «детям» остается один путь – домой, на единственную родину, в СССР. Столь же твердо Цветаева смотрела и на свое будущее. Она понимала, что ее судьба – разделить участь «отцов». У нее хватало мужества признать историческую правоту тех, против которых она так безрассудно восставала.

Личная драма поэтессы переплеталась с трагедией века. Она увидела звериный оскал фашизма и успела проклясть его. Последнее, что Цветаева написала в эмиграции, - цикл гневных антифашистских стихов о растоптанной Чехословакии, которую она нежно и преданно любила. Это поистине "плач гнева и любви", Цветаева теряла уже надежду – спасительную веру в жизнь. Эти стихи ее, - как крик живой, но истерзанной души:

О, черная гора,

Затягившая весь свет!

Пора – пора – пора

Творцу вернуть билет.

Отказываюсь – быть

В Бедламе – нелюдей

Отказываюсь – жить

С волками площадей...

 

На этой ноте последнего отчаяния оборвалось творчество Цветаевой.

 

 

 

 

 

 

 

 

Заключение

 

Марину Цветаеву – поэта не спутаешь ни с кем другим. Ее стихи можно безошибочно узнать – по особому распеву, неповторным ритмам, не общей интонацией.

Поэтический стиль Цветаевой сформировался под вли-янием богатейшей поэтической культуры последнего – пост символистского – десятилетия «серебряного века». Вступив в литературу в период кризиса символизма, Цветаева заняла позицию вне литературных школ и группировок. Противостояние большинству, вызов общему мнению и любым условностям – определяющие принципы ее жизненного и творческого поведения (жизнь и творчество для Цветаевой – почти синонимы).

Некоторые исследователи считают Цветаеву самым ярким представителем русского поэтического авангарда 1920-х – 1930-х гг. Творчество Цветаевой претерпело на протяжении тридцати лет активной поэтической работы сложную эволюцию, хотя неизменным качеством ее поэзии оставался универсализм – переплавка личного, интимного опыта в опыт общечеловеческий. Уникальность цветаевского лиризма – в прочном сплаве мощной эмоциональности и острой логики, в «поэзии сердца» с «поэзией мысли», песенности с высокой риторикой, музыкального «внушения» с рациональной «сделанностью», конкретности образного высказывания с его обобщённостью.

Поэзия Цветаевой – это поэзия экстремальных нравственных ситуаций и максимального самоуглубления. Качества максимализма и предельности в равной мере характеризуют и тематический строй цветаевской лирики, и ее формальную организацию. Вот почему поэтика Цветаевой в самом общем виде определяется исследователями ее творчества как поэтика предельности и семантической компрессии.

Александр Твардовский писал:«...М. Цветаевой принадлежит в развитии русского стиха такая несомненная и значительная роль, что так или иначе с ее творчеством должен быть знаком всякий интересующийся поэзией человек... Со стороны собственно стиха, слова, звука, интонации это вообще редкое и удивительное явление в русской поэзии... стихотворная речь Цветаевой обладает чертами глубокой эмоциональной силы...»

И прибавлял со значением: «...когда некоторые особенности стиха Цветаевой... станут общим достоянием... откроется один из источников завлекающего простаков «новаторства» некоторых молодых поэтов наших дней. Окажется, что то, чем они щеголяют сегодня, уже давно есть, было на свете, и было в первый раз и много лучше». Так большой поэт проницательно оценил масштаб и значение цветаевской поэзии.