Шпаргалка по "История зарубежной литературы 17-18 вв"

1) открыто предалась  скорби, вызвано смертью Мони. 2) сожгла  власяницу и выбросила плеть, которые раздали сестрам. 3) раздобыла Ветхий и Новый завет, которые у сестер отобрали. 4) отвергла всякое сектантство. 5) выучила монастырский указ и не соглашалась принимать доп. обязанностей. Старшие уже не могли помыкать ими. С-ну вызывали на суд, где она успешно защищала себя и подруг. Монахиням запретили с ней общаться, но они приходили во внеурочное время. Их выследили. «Меня заставили в течение нескольких недель простаивать церковную службу на коленях, отдельно ото всех; питаться хлебом и водой; сидеть взаперти в келье; выполнять самую грязную работу». Давали несовместиме задания. Передвигали часы церковной службы. Несмотря на все старания, С. все время оказывалась виноватой, начала задумываться о самоубийстве. Но вскоре поняла, что монахини словно хотят вытолкнуть ее из этого мира. Тогда С. начала жить только потому, что остальные желали ее смерти. Новый план. Под предлогом того, что ей надо написать исповедь, С. взяла у настоятельницы побольше бумаги, чтобы написать записку и передать за пределы монастыря. Во время молитвы она предала свое письмо подруге. Ей приказали отдать бумаги или дать клятву, что на них не было написано ничего, кроме исповеди. Она не сделала ни того, ни другого.  И снова С. отдалась на волю жестоких людей. Монахини сорвали с нее покрывало и одежду и повели по коридорам. Затем окровавленную и всю в ушибах бросили в подземелье. Через несколько дней выпустили на свободу, взяв клятву молчания о произошедшем. С. обладала прекрасными музыкальными способностями. Приближалось время, когда в монастырь съезжаются жители Парижа, в том числе и послушать пение хора. С. получила больше свободы, она обучала сестер пению и даже могла поговорить с сестрой Урсулой, которой некогда передала свои записки. Наконец, записи были отправлены и ответ получен. Возбуждено дело. Сюзанна хотела отречься от обета.

  Сюзанну положили  в гроб и прочли заупокойную  молитву, затем монахини по  очереди кропили ее святой  водой. Платье промокло, но ее  так и оставили сохнуть. Запрет  монахиням общаться и прикасаться к ней. С. вспоминает слова Мони: «Среди всех этих девушек не ни одной, из которой я не могла бы сделать дикого зверя… хорошая монахиня – лишь та, которая пришла в монастырь искупить какой-нибудь тяжкий грех». Одна глупая монахиня от страха умерла, встретив С-нну в коридоре. Ей не давали нового белья, к пище примешивали золу, она с трудом добывала себе воду, пить ей приходилось около колодца, потому что посуда ее была перебита. Ее пытались свести с ума. Настоятельница вызвала в монастырь старшего викария, и ей было выгодно представить С-ну одержимой. Викарий был опытным, резким, но справедливым и просвещенным. Когда к нему подвели связанную С-ну, он приказал развязать ее. В то время, как викарий спросил: «Отрекаетесь ли вы от сатаны и дел его», кто-то из монахинь уколол Сюзанну чем-то острым. Настоятельница делала вид, что не знала, каким лишениям подвергалась сестра Сюзанна. Направляясь к выходу, викарий произнес: «Это чудовищно. Христианки! Монахини! Человеческие существа!»

Тем временем процесс по делу монахини Симонен продвигался очень медленно. С. объясняет это тем, что ее успех мог привести к лавине несчастных, желающих расторгнуть свой обет. «Мне кажется, что в хорошо управляемом государстве следовало бы, напротив, затруднить вступление в монастырь и облегчить выход оттуда. Разве монастыри так необходимы для государственного устройства? Может ли бог, сотворивший человека существом общественным, допустить, чтобы его запирали в келье?» Жестокие обеты могут соблюдаться только бессильными созданиями, у которых зародыши страстей уже зачахли. В монастырях пробуждаются животные инстинкты, потому что природа возмущена чинимыми ей преградами. Защитник Сюзанны Симонен в суде назвал жизнь в монастыре жизнью фанатика и лицемера. Девушка также обвиняет монастыри в жадности и рассказывает историю про дочь обеспеченных родителей, у которой к приезду матери вынесли из кельи всею мебель. И та обставила комнату заново. И все-таки дело С-нны было проиграно. С этих пор она решает подчиняться всему, что от нее требуют. Она думает, что без моральной опоры, без надежды на свободу она скоро умрет, а до этого – будь, что будет. Во время свидания с защитником, господином Манури, С. не смогла сдержать рыданий, и тот удивляется, нет ли у нее какай тайной причины, помимо ненависти к монашескому званию. Но причина только одна. Любовной линии в романе нет! Свободной личности не место за высокими стенами, в толпе недалеких товарок. Господин Манури обещал сделать все возможное, чтобы С-ну перевели в другой монастырь. На следующий день всею общину пригласили на суд. С. лишена часов отдыха, в течение месяца должна была слушать богослужения из-за двери, а есть – сидя на полу посредине трапезной, повторить обряд принятия послушничества и вторично произнести монашеский обет, носить власяницу, поститься через день и подвергать себя бичеванию после вечерни. После исполнения епитимьи положение Сюзанны стало почти равным с остальными. Но здоровье снова пошатнулось. Она была чуть ли не при смерти, но, даже вопреки нежеланию жить, выздоровела.

Господин Манури сдержал  свое слово, и вскорости за Сюзанной приехали две женщины из Арпажонского монастыря. Настоятельница была маленькой, полной. «Порядок и беспорядок постоянно чередуются в монастыре». Еще настоят-ца очень странно относится к молодым девушкам, правда, С. не принимает этого близко к сердцу. О фамильярностях настоятельницы С. рассказала своему духовнику, тот отнесся к этому с серьезностью. Однажды настоятельница попросила Сюзанну сыграть на клавесине. Восхищенная ее игрой, она сжала ее пальцы и сказала, что они самые прелестные на свете. Сестра Тереза, которая была рядом, опустила глаза, покраснела. Сюзанна думала, что Тереза ревнует настоятельницу к ней, но не в любовном, а человеческом смысле: Тереза просто боится, что новая молодая монахиня вытеснит ее из сердца настоятельницы. Настоятельница осыпала Сюзанну всевозможными комплиментами. Сюзанна чувствует, что что-то здесь не так, но не может сказать, что, настолько она невинна душой. Она решила, что настоятельница подвержена какой-то болезни.

Когда настоятельница выяснила, что Сюзанне незнаком язык страстей, она пытается склонить  девушку  овладеть им. Но С. резко осаждает ее.

Настоятельница хочет  отсудить у Лоншанского монастыря  вклад Сюзанны. В ответ Лоншанские сестры присылали бумаги, свидетельствовавшие против Сюзанны, и ее новые товарки ехидно расспрашивали ее о событиях тех дней. Наступало время исповеди, вся община ждала отца Лемуана, который исповедовал всю общину. Но матушка решила не пускать ее на исповедь, но потом все же отпустила, взяв обещание умолчать о поступках, «в которых нет ничего дурного». Отец Лемуан приказал Сюзанне прекратить всяческие сношения с настоятельницей. Тем временем процесс был выигран, а духовник сменен на молодого (около сорока лет) бенедиктинца отца Мореля. Настоятельница перестала домогаться Сюзанны, теперь она истязала себя телесными наказаниями и смирением. Отец Морель: монахи словно меняют несчастье сейчас на счастье в будущем. Сюзанна подслушала беседу Мореля и настоят-цы. Наконец-то у нее раскрылись глаза. Потом наст-ца окончательно сходит с ума и умирает.  В монастыре новая настоятельница, но старые беды. Молодой бенедиктинец уговаривает Сюзанну бежать. Дидро скомкано заканчивает свой роман: Сюзанна пишет, что после различных перипетий (у монаха самые мирские притязания на молодую девушку) она стала работать прачкой. Но ноги у нее чудовищно распухли. Все, о чем она мечтает, сносное место кастелянши или горничной.

Д. пришел к выводу, что  в абсолютистской Франции неосуществим просветительский идеал свободы. С. вырвалась из монастырских стен, но нашла в обществе лишь свободу быть прачкой.

В отчаянии она пишет  вельможному покровителю, что у  нее осталась еще свобода броситься  в колодец. Эта тема «утраченных  иллюзий», которая получит развитие у Бальзака, Стендаля и Флобера, открыта во франц. прозе Дидро.

19. «Племянник  Рамо»

Произведение написано в форме диалога. Герои его  — рассказчик (подразумевается сам  Дидро) и племянник Жана-Филиппа  Рамо — крупнейшего представителя  классицизма во французской музыке времен Дидро. Рассказчик вначале дает характеристику племяннику Рамо: аттестует его как одного «из самых причудливых и странных существ в здешних краях»; он не кичится своими хорошими качествами и не стыдится дурных; он ведет беспорядочную жизнь: сегодня в лохмотьях, завтра — в роскоши. Но, по словам рассказчика, когда такой человек появляется в обществе, он заставляет людей сбросить светскую маску и обнаружить свою истинную сущность.

Племянник Рамо и рассказчик случайно встречаются в кафе и  заводят беседу. Возникает тема гения; племянник Рамо считает, что гении не нужны, так как зло появляется в мире всегда через какого-нибудь гения; кроме того, гении разоблачают заблуждения, а для народов нет ничего вреднее правды. Рассказчик возражает, что если ложь и полезна на краткий срок, то с течением времени оказывается вредна, а правда — полезна, и есть два рода законов: одни — вечные, другие — преходящие, появляющиеся лишь благодаря слепоте людей; гений может стать жертвой этого закона, но бесчестие со временем падет на его судей (пример Сократа). Племянник Рамо рассуждает, что лучше быть честным торговцем и славным малым, чем гением с дурным характером, таким образом в первом случае человек может накопить большое состояние и тратить его на удовольствия свои и ближних. Рассказчик возражает, что от дурного характера гения страдают лишь люди, живущие возле него, зато в веках его произведения заставляют людей быть лучше, воспитывать в себе высокие добродетели: конечно, лучше было бы, если бы гений был столь же добродетелен, сколь и велик, но согласимся принять вещи такими, какие они есть. Племянник Рамо говорит, что хотел бы быть великим человеком, известным композитором; тогда у него были бы все жизненные блага и он наслаждался бы своей славой. Потом он рассказывает, как его покровители прогнали его, потому что он один раз в жизни попробовал говорить как здравомыслящий человек, а не как шут и сумасброд. Рассказчик советует ему вернуться к своим благодетелям и попросить прощения, но в племяннике Рамо взыгрывает гордость, и он говорит, что не может этого сделать. Рассказчик предлагает ему тогда вести жизнь нищего; племянник Рамо отвечает, что он презирает сам себя, так как мог бы жить роскошно, будучи прихлебателем у богачей, выполняя их щекотливые поручения, а он не использует свои таланты. При этом он с большим искусством разыгрывает перед своим собеседником целую сценку, самому себе отводя роль сводника.

Рассказчик, возмущенный  циничностью своего собеседника, предлагает сменить тему. Но, прежде чем сделать  это, Рамо успевает разыграть еще две сценки: сначала он изображает скрипача, а затем, с неменьшим успехом, — пианиста; ведь он не только племянник композитора Рамо, но еще и его ученик и неплохой музыкант. Они заговаривают о воспитании дочери рассказчика: рассказчик говорит, что танцам, пению и музыке будет учить её по минимуму, а основное место отведет грамматике, мифологии, истории, географии, морали; будет также немного рисования. Племянник Рамо считает, что невозможно будет найти хороших учителей, ведь изучению этих предметов им пришлось бы посвятить всю свою жизнь; по его мнению, самый искусный из нынешних учителей тот, у кого больше практика; поэтому он, Рамо, приходя на урок, делает вид, что у него уроков больше, чем часов в сутках. Но сейчас, по его словам, он дает уроки неплохо, а раньше ему платили ни за что, но он не чувствовал угрызений совести, так как брал деньги не честно заработанные, а награбленные; ведь в обществе все сословия пожирают друг друга (танцовщица выманивает деньги у того, кто её содержит, а у нее выманивают деньги модистки, булочник и пр.). И здесь не подходят общие правила морали, ведь всеобщая совесть, как и всеобщая грамматика, допускает исключения из правил, так называемые «моральные идиотизмы». Племянник Рамо говорит, что если бы разбогател, то вел бы жизнь, полную чувственных удовольствий, и заботился бы лишь о себе; при этом он замечает, что его точку зрения разделяют все состоятельные люди. Рассказчик возражает, что гораздо приятнее помочь несчастному, прочесть хорошую книгу и тому подобное; чтобы быть счастливым, нужно быть честным. Рамо отвечает, что, на его взгляд, все так называемые добродетели не более чем суета. К чему защищать отечество — его нет больше, а есть только тираны и рабы; помогать друзьям — значит делать из них неблагодарных людей; а занимать положение в обществе стоит только для того, чтобы обогащаться. Добродетель скучна, она леденит, это очень неудобная вещь; а добродетельные люди на поверку оказываются ханжами, лелеющими тайные пороки. Лучше пусть он составит свое счастье свойственными ему пороками, чем будет коверкать себя и лицемерить, чтобы казаться добродетельным, когда это отвратит от него его покровителей. Рассказывает, как он унижался перед ними, как в угоду своим «хозяевам» он и компания других прихлебателей поносили замечательных ученых, философов, писателей, в том числе и Дидро. Он демонстрирует свое умение принимать нужные позы и говорить нужные слова. Говорит, что читает Теофраста, Лабрюйера и Мольера, и делает такой вывод: «Сохраняй свои пороки, которые тебе полезны, но избегай свойственного им тона и внешнего вида, которые могут сделать тебя смешным». Чтобы избежать такого поведения, надо его знать, а эти авторы очень хорошо описали его. Он бывает смешным лишь когда хочет; нет лучшей роли при сильных мира сего, чем роль шута. Следует быть таким, каким выгодно; если бы добродетель могла привести к богатству, он был бы добродетельным или притворялся им. Племянник Рамо злословит о своих благодетелях и говорит при этом: «Когда решаешься жить с людьми вроде нас […], надо ждать бесчисленных пакостей». Однако люди, берущие к себе в дом корыстных, низких и вероломных шутов, прекрасно знают, на что идут; все это предусмотрено молчаливым соглашением. Бесполезно пытаться исправить врожденную порочность; наказывать такого рода заблуждения должен не человеческий закон, а сама природа; в доказательство Рамо рассказывает скабрезную историю. Собеседник Рамо недоумевает, почему племянник Рамо так откровенно, не стесняясь, обнаруживает свою низость. Рамо отвечает, что лучше быть большим преступником, чем мелким мерзавцем, так как первый вызывает известное уважение масштабами своего злодейства. Рассказывает историю про человека, который донес инквизиции на своего благодетеля, еврея, бесконечно доверявшего ему, и к тому же обокрал этого еврея. Рассказчик, удрученный таким разговором, снова меняет тему. Речь заходит о музыке; Рамо высказывает верные суждения о превосходстве итальянской музыки (Дуни, Перголезе) и итальянской комической оперыбуфф над французским музыкальным классицизмом (Люлли, Рамо): в итальянской опере, по его словам, музыка соответствует смысловому и эмоциональному движению речи, речь великолепно ложится на музыку; а французские арии неуклюжи, тяжелы, однообразны, неестественны. Племянник Рамо очень ловко изображает целый оперный театр (инструменты, танцоров, певцов), удачно воспроизводит оперные роли (у него вообще большие способности к пантомиме). Он высказывает суждения о недостатках французской лирической поэзии: она холодна, неподатлива, в ней отсутствует то, что могло бы служить основой для пения, порядок слов слишком жесткий, поэтому композитор не имеет возможности располагать целым и каждой его частью. Эти суждения явно близки суждениям самого Дидро. Племянник Рамо говорит также о том, что итальянцы (Дуни) учат французов, как делать музыку выразительной, как подчинить пение ритму, правилам декламации. Рассказчик спрашивает, как он, Рамо, будучи так чувствителен к красотам музыки, так бесчувствен к красотам добродетели; Рамо говорит, что это врожденное («отцовская молекула была жесткая и грубая»). Разговор переходит на сына Рамо: рассказчик спрашивает, не хочет ли Рамо попытаться пресечь влияние этой молекулы; Рамо отвечает, что это бесполезно. Он не хочет учить сына музыке, так как это ни к чему не ведет; он внушает ребенку, что деньги — все, и хочет научить сына самым легким путям, ведущим к тому, чтобы он был уважаем, богат и влиятелен. Рассказчик про себя замечает, что Рамо не лицемерит, сознаваясь в пороках, свойственных ему и другим; он более откровенен и более последователен в своей испорченности, чем другие. Племянник Рамо говорит, что самое главное — не в том, чтобы развить в ребенке пороки, которые его обогатят, а в том, чтобы внушить ему чувство меры, искусство ускользать от позора; по мнению Рамо, все живущее ищет благополучия за счет того, от кого зависит. Но его собеседник хочет перейти от темы нравственности к музыке и спрашивает Рамо, почему при его чутье к хорошей музыке он не создал ничего значительного. Тот отвечает, что так распорядилась природа; кроме того, трудно глубоко чувствовать и возвышаться духом, когда вращаешься среди пустых людей и дешевых сплетен.

Племянник Рамо рассказывает о некоторых превратностях своей  жизни и делает вывод, что нами распоряжаются «проклятые случайности». Говорит о том, что во всем королевстве ходит только монарх, остальные лишь принимают позы. Повествователь возражает, что и «король принимает позу перед своей любовницей и пред Богом», и в мире каждый, кто нуждается в помощи другого, вынужден бывает «заняться пантомимой», то есть изображать разные восторженные чувства. Не прибегает к пантомиме лишь философ, так как ему ничего не нужно (в качестве примера приводит Диогена и киников), Рамо отвечает, что ему необходимы разные жизненные блага, и пусть он лучше будет обязан ими благодетелям, чем добудет их трудом. Потом он спохватывается, что ему пора в оперу, и диалог завершается его пожеланием себе жить еще лет сорок.

О Племяннике

Этот родственник великого композитора  Рамо действительно существовал, и  автор несомненно встречался с ним в парижских кафе во времена своей молодости. Однако безымянный персонаж повести существенно отличается от оригинала, и не в лучшую сторону. В череде диалогов автора с П.Р., безудержное воображение которого постоянно меняет предмет разговора, раскрывается капризный юмор этого персонажа — музыканта, типичного представителя жадной, беспринципной богемы, способного, однако, расшевелить окружающих, сорвать маски с негодяев. П.Р. выставили из богатого дома, где ему вольготно жилось, и, пока не наступает час идти в Оперу, в отместку он режет правду про своих хозяев и тех паразитов, которые их окружают; среди его забавных рассуждений попадаются глубокие умозаключения. Этот плут гораздо более сложен, чем Фигаро у Бомарше: он циник, но без претензий, знает, что он плут, и не пытается этого скрыть. Хорошая музыка — это единственное, к чему герой привязан и чем способен восхищаться. В диалоге между автором-философом и его эксцентричным и циничным собеседником первый не всегда берет верх, но в их столкновении выявляется ценность высокой морали и художественного вкуса

«Племянник Рамо» (1762 — 1779) был написан  Дидро в форме диалога. Дидро  и другие французские просветители часто обращались к диалогу не только потому, что он давал возможность  популяризировать философские или научные идеи, но и потому, что использование диалога позволяло видеть мир диалектически. Главный герой — это реально существовавшее историческое лицо Жан-Франсуа Рамо, племянник знаменитого композитора Жан-Филиппа Рамо. Это был умный и одаренный человек, но он опустился, став паразитом и попрошайкой, и умер на больничной койке. В произведении Дидро племянник Рамо предстает собирательным, социально-обобщенным типом, который характерен для предреволюционной эпохи; одной из главных его черт стала, по определению Гегеля, «разорванность сознания».