Шпаргалки по "Истории литературы (I половина XIX века)"

Образ Савельича, преданного своим господам, был необходим для реалистического изображения исторической действительности того времени, как и образы революционно настроенных крестьян.

КД положила начало рус.историч.роману.

Стиль прозы  Пушкина отличается исключительной простотой, лаконизмом, точностью и безыскусственностью.

Никакого союза  между дворянами и восставшими казаками, крестьянами, инородцами не существует, Гринев и Пугачев — социальные враги. Они находятся в разных лагерях, но судьба сводит их время от времени, и они с уважением и доверием относятся друг к другу.

Честь в романе стала мерой человечности и порядочности всех героев.

Отношение к  чести и долгу развело Гринёва  и Швабрина. Искренность, открытость и честность Гринёва привлекли  к нему Пугачёва. Честь Гринёв понимает как человеческое достоинство, сплав совести и внутреннего убеждения человека в своей правоте. Нравственный потенциал его раскрылся во время бунта, когда уже в день взятия Белгородской крепости ему несколько раз пришлось выбирать между честью и бесчестием, фактически между жизнью и смертью. В Оренбурге, получив письмо от Маши, Гринёв вновь должен выбирать – подчиниться приказу, соблюсти присягу, или же отправиться на призыв о помощи.

Образ Пугачёва – центральный образ романа, хотя он и не является центральным действующим  лицом. Всё это оттого, что казак  одновременно и реален и фантастичен, недоступен для понимания. Он – звено, соединившее обыкновенного человека Гринёва с миром таинственного и загадочного: с судьбой и историей. С появлением Пугачёва жизнь Гринёва перестаёт быть линейной от эпизода к эпизоду, и Гринёв и сам чувствует это.

История как  бы вывела Пугачева из-под своих  таинственных покровов, сделав символической фигурой, жуткой в своей реальности и одновременно волшебной, почти сказочной. Прототип пушкинского Пугачева — реальное историческое лицо, самозванец, глава восставших. Но Пугачев в пушкинском романе не тождествен своему историческому прототипу. Образ Пугачева — сложный сплав исторических, реально-бытовых, символических и фольклорных элементов, это образ-символ, развертывающийся, как и любой символический образ, в нескольких, порой взаимоисключающих, смысловых плоскостях. Пугачев — персонаж романа, участник сюжетного действия. Он увиден глазами Гринева. Как персонаж он появляется только тогда, когда его жизнь пересекается с жизнью мемуариста. Облик Пугачева физически конкретен, рассказчику вполне ясен и его социальный статус: он казак, "бродяга", главарь "шайки разбойников". Несмотря на свою "реалистичность", Пугачев резко отличается от других героев. С его появлением в романе возникает тревожная, загадочная атмосфера. И в главе "Вожатый", и во время бунта перед нами человек, внешность которого выразительна, но обманчива. Внутреннее, скрытое кажется в нем значительнее и таинственнее того, что доступно взгляду Гринева. Человеческий облик Пугачева сложен и противоречив. В нем уживаются жестокость и великодушие, лукавство и прямота, желание подчинить человека и готовность ему помочь. Пугачев может грозно хмуриться, напускать на себя "важный вид" и улыбаться, добродушно подмигивать. Пугачев непредсказуем — это человек-стихия. Важнейший принцип создания образа Пугачева — превращение, метаморфоза. Он постоянно перевоплощается, как бы ускользая от однозначных определений. Двойственно уже само его положение как человека-"оборотня": он казак — человек, имеющий подлинное имя, и самозванец, присвоивший чужое — имя покойного Петра III. Пугачев — фигура трагическая. В жизни ему тесно так же, как в детском заячьем тулупчике, подаренном Гриневым ("Улица моя тесна; воли мне мало"). Власть его кажется безграничной, но он осознает трагизм своей судьбы — это подчеркнуто и в любимой песне Пугачева ("Не шуми, мати зеленая дубровушка..."), и в рассказанной им калмыцкой сказке. Как и всякий трагический герой, Пугачев предстает в героическом ореоле. Милуя своих противников, он гордо отвергает совет Гринева — "прибегнуть к милосердию государыни". Им движет не чувство непомерной вины, а уверенность в несокрушимой правоте. Он хозяин своей судьбы и не может принять то, что щедро дает другим людям. Милосердие для него — унизительная милостыня. Пушкин использует принцип «от частного к общему». Человеческое – выше социального и только гуманность способна объединить оба лагеря.

 

23. Своеобразие  поэзии Кольцова Алексея Васильевича(1809-1842)

Кольцов обобщал  результаты многовекового духвного худ.тв-ва народа.

Кольцов как  поэт прежде всего прошел школу творческой практики у поэтов-песенников первого  поколения. Возможно, что даже само желание писать песни возникло у него под их влиянием. Но сила собственного таланта, жизненные истоки его позволили Кольцову обрести в творчестве собственный голос и во многом опередить всех поэтов-песенников его времени. В отличие от них Кольцов в своем творчестве шел не только от современных литературно-песенных традиций, но и от стиля хорошо ему знакомых народных песен и от живого народного языка. Он стремился в своем творчестве изобразить реальную жизнь народа, его труд, быт и поэзию, поэтому оно было гораздо шире по тематике и реалистичнее. Песням Кольцова, что особенно важно, была свойственна и новая внутренняя настроенность, глубоко отличавшаяся от традиционного сентиментального "уныния" современных русских песен. В них зазвучали бодрые оптимистические призывы к преодолению любых жизненных невзгод. Произведения Кольцова, выражающие народный социальный оптимизм, были очень близки к самим народным песням, в которых даже в мотивах "грусти-тоски" никогда не чувствовалась безысходность жизненного горя.

Созданный Кольцовым  оригинальный размер стиха был очень  близок к ритмическому строю народных песен.

Все новое, что  внес в поэзию Кольцов, впервые глубоко  был оценено В. Г. Белинским. В  своей статье о Кольцове он писал: "Кольцов знал и любил крестьянский быт так, как он есть на самом деле, не украшая и не поэтизируя его. Поэзию этого быта нашел он в самом этом быте, а не в риторике, не в пиитике, не в мечте, даже не в фантазии своей, которая давала ему только образы для выражения уже данного ему действительностью содержания. ".

Народ в песнях Кольцова изображался  во всей полноте его жизни - не только в труде и повседневности, но и  в моменты сосредоточенного раздумья над своей жизнью. Кольцов в  своих песнях всегда подчеркивал  характер героя, его жизненную силу, веру в будущее.

В песнях о народной бедности, жизненной бесприютности, сиротстве ("Сирота", "Раздумье селянина", "В непогоду ветер", "Светит солнышко", "Доля бедняка") изображалась горькая доля бедняка с помощью  заимствованных из народной поэзии образов беды, горя, злой судьбы. Но изображение "злой доли" крестьянина у Кольцова сочеталось с мотивами смелого и упорного ее преодоления. Особенно это проявляется в песнях Кольцова "Деревенская беда" (мотивы борьбы бедняка с богачом), "Дума сокола" (страстный порыв героя к лучшей жизни}, "На погибель идти - песни петь соловьем" (молодецкая удаль, помогающая героически преодолеть любое горе) и в других.

В этом отношении особого  внимания заслуживает ведущая тема его песенного творчества - тема труда. Кольцов видел крепкую любовь крестьян к "матери сырой земле" и чисто крестьянские трудовые интересы и упования, связанные с земледельческим трудом. Все это он с большой художественной силой отразил как в стихотворении "Косарь", так и в своеобразной трилогии - "Песня пахаря", "Урожай" и "Крестьянская пирушка", посвященной крестьянскому труду.

Наряду с этими темами в творчестве Кольцова большое место  занимали и песни на семейно-бытовые  и любовные темы. Значительная лирическая эмоциональность в песнях Кольцова и даже экспрессивность выраженных в них чувств сближали некоторые песни с устными городскими романсами.

Глубоко проникнув в народ, песни Кольцова не только стали неотъемлемой частью народного песенного репертуара, но и явились образцами для  возникновения новых народных песен, которые безусловно оказывали положительное влияние на развитие народной поэзии на протяжении долгого времени. Творчество Кольцова расширило жанровый диапазон многих русских поэтов второй половины XIX века, которые продолжили развитие книжной и народной песенной поэзии.

 

24. Этапы творчества  Лермонтова.

Творчество Лермонтова можно  условно разделить на два периода: 1828—1836 годы и 1837—1841 годы. Граница — 1837 год, год гибели Пушкина. Уже в  ранней лирике Лермонтова начинают звучать гражданские мотивы, свободолюбивые настроения («Жалобы турка», «Желание»). Поражение декабристского восстания обусловило мотивы тоски, подавленности, уныния. Большое влияние на раннего Лермонтова оказали романтические настроения Байрона.

В зрелой лирике Лермонтова звучат идеи, связанные с русской общественно-политической мыслью этого периода (Пушкин, Чаадаев, Белинский). Появляются стихи, размышления о судьбе своего поколения, усиливаются мотивы разочарования и одиночества, тема трагической любви, философское осмысление темы поэта и поэзии. Вместе с тем еще более резкой становится критика бездуховности светского общества, поэт ищет равновесия и гармонии с окружающим миром, которые находит в осмыслении темы народа и Родины.

Таким образом, основные мотивы лирики Лермонтова —  это:

Жажда свободы, вольности, борьбы («Парус», «Узник», «Пленный рыцарь»);

осмысление судьбы своего поколения («Дума»);

разочарование, одиночество, поиск гармонии в отношениях с окружающим миром («Молитва» («В минуту жизни трудную…»), «И скучно и грустно», «Из Гете», «Выхожу один я на дорогу…»);

призвание поэта  и высокое предназначение поэзии («Поэт», «Пророк»);

критика самодержавия и светского общества («Прощай, немытая  Россия…», «Смерть поэта», «Как часто, пестрою толпою окружен…»);

любовь-страдание («К* («Я не унижусь пред тобою…»)»;

положение народа и Родины («Родина», «Бородино»).

 

25. "1831-го июня 11 дня"

Первые три  строфы стихотворения посвящены  страстному желанию блаженства, чистым идеалам, возникшим в душе поэта «с детских лет». Следующие одиннадцать строф - раздумьям о земной жизни, о собственном бессмертии, о любви, о земном участии, об одиночестве и грядущей жизни, о тоске сердца, о превратностях мнений толпы. Герой то уверен в бессмертии, то сомневается в будущей судьбе.

Далее, в восьми строфах идет речь о минутах счастья, испытанных героем, о знаках небес, видимых им в живых явлениях природы, о жизненной позиции в борьбе с судьбой. Все эти темы уже  означены в пятнадцатой строфе и, естественно, развиваются в последующих. Мысль о желании действовать, о деятельной душе вновь возвращает героя к земной жизни и собственной судьбе. Демонические настроения, выраженные в пятнадцатой строфе, сами по себе проблематичны: душа героя еще не взбунтовалась, но уже «свершить готова» «много зла». В 24 строфе это состояние расшифровывается как привычное («Я к состоянию этому привык...»).

Душевные муки поэта выдвигаются на первый план. Страдание становится необходимым  исходным моментом действия, ведущего к желанному покою. Демонический мятеж не самоцель, он только средство достижения искомого идеального состояния, в котором совместились бы и покой, и движение и который ближе всего к состоянию деятельного покоя. В стихотворении «Выхожу один я на дорогу...» Лермонтов скажет об этом.

Но именно высшие, свободные проявления жизни недоступны лермонтовскому человеку. Это углубляет  его страдания, умножает его тоску  по свободной и вольной стихии жизни. Так возникают стихотворения, в которых исключен демонизм в качестве возможной нравственной позиции и в которых центральное место занимают противоречия между настоящей и «чуждой долей». Образы вольной стихии - бунтующей и спокойной - становятся поэтическими символами переживаний поэта. Все они носят устойчивый, и даже однообразный характер, повторяясь из стихотворения в стихотворение. Первоначально у Лермонтова преобладали аллегории типа стихотворения «Чаша жизни», предполагавшие, по верному замечанию А. И. Журавлевой, «мыслимую подстановку прямого значения...». Затем Лермонтов усложняет поэтическую форму. Аллегории постепенно исчезают, появляются символические стихотворения, в которых философский смысл поэтически обобщен и уже не сводится к прямому логическому значению, не заменяется им.

Лирический герой  ранней лирики Лермонтова  отмечается чертами гиперболизма: отсутствием полутонов, максимолизмом, сверхчеловеческими деяниями. Деятельный, гордый герой не приемлет покоя. Герой лирики зрелого периода утрачивает эти черты. Не роковая исключительность, не тиранизм страстей отличают  его от других людей, но духовная трезвость, философская зоркость. Тем не менее, утрачивая черты демонизма, становясь проще, лирический герой  не утрачивает ни воли, ни стойкости, ни желаний.

Прежде всего, претерпевают заметную эволюцию мотивы “изгнанничества”, “одиночества”, ни то, ни другое не является теперь признаком исключительности героя. Изгнанничество, как и странничество, не может принести ничего, кроме “холода, зноя и горя” (“Листок”). Порой оно подвергается  иронии: “Наш век смешон и жалок, - все пиши // Ему про казни, цепи да изгнанья” (“Сашка”). Изгнание – не вершинная точка в судьбе героя, а лишь частный, хотя и очень важный эпизод.

Можно отметить и явное ослабление мотивов “обмана” и  “мщения”, что было связано  с отказом лирического героя от прежних романтических притязаний, от тяжбы с законами мироздания. Мстительное чувство также угасает, Лермонтов склоняется теперь к признанию простых истин жизни.  В строе чувств поэта преобладает метафизическая грусть, чувство прощения и прощания с миром (“Ребенку”, “Утес”, “Валерик”). Отметим также, что если раньше одной из сил, порождающих у лермонтовского героя  желание мщения, являлась любовь (отвергнутая, обманутая), то в зрелой лирике любовь, даже отвергнутая или безнадежная, выступает как светлое, одухотворяющее начало (“Ребенку”, “Нет, не тебя так пылко я люблю”).

 

26. Зрелый период творчества Лермонтова

Михаил Юрьевич  Лермонтов – крупнейший поэт послепушкинского периода, открыватель новых путей  в русской поэзии и прозе.

Творчество Лермонтова приходится на 1830-е годы, и оно весьма полно отразило новый этап эволюции общественного сознания.

Исследователи / В.В. Афанасьев, С.Н. Ермоленко, Н.И. Якушин и др./ выделяют три периода творческого  развития М. Лермонтова:

1)     юношеский  (1828-1831);

2)     переходный   (1832-1836);

3)     зрелый        (1837-1841).

Характерной чертой ранней Лермонтовкой лирики в целом является неразрывная связь, взаимопроникновение самых интимных мотивов и мотивов общественных, вселенских. Характерная особенность лирического “я” у Лермонтова – сочетание условности, чрезмерного использования поэтических штампов и автобиографических деталей, что неоднократно подчеркивалась учеными-лермонтоведами.