Мреклама как феномен культуры

В этот период сложились и институционально оформились основные субъекты политической жизни, противостояние которых и в настоящее время определяет характер социально-политической ситуации в стране. В целом эти годы стали для формирующихся российских партий периодом не слишком заметной вовне, но вместе с тем напряженной внутренней работы по формированию своих идейно-политических платформ и поиску собственной социальной базы. Новые группировки сложились в соответствии с их отношением к проводившимся реформам и тому прошлому, которое эти реформы предполагали заменить. Реформатоы-демократы, либералы отрицали прошлое как господство коммунистической ортодоксии и экономической иррациональности и предполагали его скорейший демонтаж путем радикальной либерализации российской экономики и открытия ее мировому рынку. Кроме того, реформисты признают распад СССР необратимым и неизбежным и ориентированы на построение новой государственности в рамках Российской Федерации. 
К моменту принятия Конституции РФ открывавшееся перед партиями и движениями политическое пространство почти не было организовано и упорядочено правом. Принятый в 1990 г. союзный закон “Об общественных объединениях” уже не отвечал формирующимся новым социально-политическим реалиям. Закон был нацелен, прежде всего, на стимулирование зарождающейся многопартийности. Отсюда весьма расплывчатое определение политической партии, облегченный, преимущественно заявительный, характер регистрации уставов партий, нечеткая регламентация их финансовой, производственной и хозяйственной деятельности, самое общее определение форм их участия в избирательном процессе и т. д.

Тот небольшой набор  требований к политическим партиям, который содержался в союзном законе “Об общественных объединениях” (наличие фиксированного членства и численность не менее 5 тыс. членов для общефедеральной партии, запрет на коллективное членство и на членство в партиях иностранцев и лиц без гражданства), носил чисто номинальный характер, поскольку к выборам наряду с партиями были допущены и политические движения, на которых эти требования не распространялись. Таким образом, сложилась ситуация, когда право участия в выборах, предоставленное политическим объединениям граждан, не было скоординировано не только соответствующими значению этого права обязанностями, но и вообще никакими дополнительными обязанностями со стороны субъектов данного права перед обществом и государством (за исключением разве что запрета на создание и деятельность орг.структур политических объединений на предприятиях, в учреждениях и организациях).

Законодатель, не поставив никаких содержательных барьеров на пути к получению статуса избирательного объединения, выделил избирательным объединениям и блокам такую долю мест в парламенте, которая превратила их в держателей основного пакета акций в тех ситуациях, когда они имели общий корпоративный интерес. Парламентские фракции и депутатские группы, легко забывающие о своих разногласиях, когда дело доходит до их собственных общих интересов, не пошли на сколько-нибудь существенные самоограничения, связанные с принятием закона о политических партиях. Более того, то обстоятельство, что представительство в парламенте получили, в том числе и избирательные объединения, политический характер которых представляется весьма спорным, в значительной мере обусловило дальнейшую девальвацию статуса субъекта избирательного процесса. Уже к следующей избирательной кампании по выборам в Государственную Думу (1995 г.) законодатель вообще отказался от какой-либо политической маркировки субъектов избирательного процесса. В избирательном законодательстве 1994-1995 гг. к избирательным объединениям были отнесены все общественные объединения, зарегистрированные за полгода до объявления дня выборов, уставы которых предусматривали участие в выборах в органы государственной власти [1]. И только благодаря взвешенной и ответственной позиции электората в Государственной Думе оказались представленными лишь политические объединения, причем именно те из них, политические платформы которых тяготели к наиболее крупным центрам идеологического притяжения в структуре массового сознания россиян.

Те незначительные меры, которые предпринимались законодателем  для правового упорядочения процессов развития многопартийности во второй половине 90-х годов, не могли препятствовать развитию опасных тенденций, связанных, прежде всего с давлением на сферу политики со стороны бизнеса и криминально-мафиозных структур, с корпоративизацией политического процесса, с дестабилизацией политической системы из-за чрезмерного количества партий и других субъектов избирательного процесса и т.п. Эти негативные явления, которые в немалой степени были обусловлены отсутствием надлежащего правового регулирования, дискредитировали идею многопартийности в глазах значительной части населения и спровоцировали структуры президентской власти к мерам по ограничению политического плюрализма.

В сложившейся ситуации разработка закона о партиях была возложена на Центральную избирательную комиссию РФ, что, по сути дела, означало распространение ее влияния не только на избирательный процесс, но и на политическое структурирование гражданского общества. Под эгидой и руководством ЦИК России при участии представителей от парламентских фракций был подготовлен проект нового закона о партиях. Данный законопроект существенно (можно сказать – кардинально) отличался от проекта, принятого Государственной Думой в 1995 г., но не получившего одобрение Совета Федерации. Подготовленный под руководством ЦИК России законопроект был внесен в Государственную Думу Президентом РФ. Одновременно с этим вниманию депутатов были предложены еще четыре альтернативных законопроекта, подготовленные различными фракциями. 1 февраля 2001 был принят в первом чтении президентский вариант закона, который после его незначительной доработки был окончательно принят Государственной Думой и вступил в действие 14 июле 2001 г.

Несмотря на целый ряд несомненных  достоинств этого закона, связанных  с повышением требований к процессам создания и деятельности политических партий, с введением ряда гарантий демократизации внутрипартийной жизни, усилением государственного и общественного контроля за финансовой деятельностью партии и т.д., наиболее принципиальные новеллы закона (вокруг которых шли основные дискуссии на стадии обсуждения альтернативных законопроектов [2]) направлены на создание преимуществ для партий, которые к этому времени успели закрепиться на политической сцене. Речь идет о повышении планки численности партий до 10 тыс. членов, об ограничении круга коллективных субъектов политического процесса лишь политическими партиями (что предполагало отказ от института политических общественных объединений), о запрете на создание межрегиональных и региональных партий, о допущении возможности членства в партии чиновников, о государственном финансировании партий в межвыборный период в зависимости от их электоральных успехов, о закреплении в законе целого ряда иных преимуществ для партий, уже имеющих фракции в парламенте, и т.п. А как показало все последующее развитие российской многопартийности, в наибольшей степени предоставленными законом преимуществами смогла воспользоваться «партия власти». И это вполне закономерно, потому что там, где закон не вводит жесткие требования по уравниванию шансов, обычно доминирует принцип накопляемого преимущества, в соответствии с которым привилегии ведут к еще большим привилегиям.

Одной из весьма существенных новелл нового закона о партиях, на которую до сих обращают слишком  мало внимания, являются нормы, допускающие возможность членства в партии лиц, замещающих государственные или муниципальные должности и лиц, находящихся на государственной службе (п.3 ст.10). То обстоятельство, что такое допущение носит косвенный характер (оно содержится в норме, запрещающей использование данными лицами своего служебного положения в интересах политически партий, членами которых они являются), сути дела не меняет. Среди законодательных решений, принятых после введения в действие ФЗ «О политических партиях», особое значение для развития партийно-политической системы страны имеет внесение в ноябре 2004 г. изменения в ч.2 ст.11 ФКЗ “О Правительстве Российской Федерации”, целью которого было снятие запрета для членов Правительства РФ занимать должности в общественных объединениях (а, соответственно, и в политических партиях, поскольку, согласно законно о политических партиях, партия – это особый вид общественного объединения граждан). Это событие столь естественно вписывалось в логику развития российской многопартийности, что прошло практически не замеченным (во всяком случае, каких-либо серьезных комментариев по этому поводу не было ни в средствах массовой информации, ни в научной литературе). А между тем данное решение законодателя фактически легализовало движение российской многопартийности в сторону создания своего рода политического симбиоза законодательной и исполнительной ветвей власти. До этого министры, руководившие партиями, вынуждены были оправдываться перед обществом тем, что они являются лидерами партий, не будучи их членами. Теперь же члены Правительства РФ избавлены от этой неловкости, и создана видимость вполне легальной и даже легитимной ситуации, аналогичной той, что сложилась на Западе, где министры, являющиеся одновременно руководителями политических партий, - это обычное явление политической жизни демократически развитых государств. Однако это лишь видимость, а реальность совсем иная. Дело в том, что в России, в отличие от многих западных стран, партии не выдвигают своих членов в органы исполнительной власти. У нас исполнительная власть, согласно Конституции РФ, формируется не по партийному признаку. Исполнительная власть, в формировании которой общество не принимает участия, сама создает свои партии и ставит на руководящие посты в этих партиях чиновников высокого ранга. Поэтому наши «партии власти» в отличие от западных - это властеобразованные, а не властеобразующие партии, они выражают не интересы гражданского общества в государстве, а интересы государства в обществе.

Особое значение в  данном контексте имеет положение  п.4 ст.10,, допускающее возможность  членства в партии Президента РФ. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что  вопрос о членстве в политической партии полностью отдан на усмотрение главы государства, который «вправе приостановить свое членство в политической партии на срок осуществления своих полномочий». Таким образом, закон исходит их допущения, что Президент РФ может и не приостанавливать членство в партии. Между тем решение о возможности членства в политической партии не может быть отдано на усмотрение Президента РФ в силу его принципиального характера для системы государственной власти в стране, которая еще не функционировала в ситуации, когда глава государства являлся бы членом той или иной партии. В данной связи уместно напомнить, что в ранее действовавшем законе РСФСР о Президенте РСФСР содержалась норма, согласно которой Президент РСФСР обязан приостановить членство в партии на время выполнения своих полномочий. Отсутствие прямого законодательного разрешения для Президента РФ быть членом политической партии или требование приостановить членство в партии на период осуществления им своих полномочий следует считать пробелом в правовой регуляции, поскольку в отношении лиц, замещающих государственные должности (в отличие от рядовых граждан) действует принцип «Запрещено все, что прямо не разрешено законом». Очевидно, что этот пробел в регламентации полномочий главы государства не может быть восполнен федеральным законом.

Наиболее заметное влияние на дальнейшее развитие многопартийности в стране оказала норма закона о партиях, фиксирующая требование к численности партии. Вопрос о численности политической партии - это вопрос не количества, а качества коллективных субъектов политического процесса. Представления о том, что чем больше количество членов, тем лучше качество партии - это в значительной мере не изжитый еще стереотип советского мышления, согласно которому партия должна быть массовым передовым отрядом целого класса. С позиций же демократического подхода закон может связывать получение статуса партии с наличием в ней определенного числа членов лишь в той мере, в какой эта численность служит гарантией того, что эта организация не будет действовать в частных интересах узкой группы лиц. Но при этом численность должна быть такова, чтобы, с одной стороны, не лишать шансов на развитие реально действующие небольшие партии, а с другой стороны, не блокировать возможность появления новых партий. Показательно, что в законе о партиях ФРГ (а из зарубежного законодательства о партиях это, пожалуй, наиболее отработанный с точки зрения требований демократии документ) хотя и есть требование о наличии у партии определенной численности, подтверждающей серьезность ее намерений, но сама эта численность законом не задана. Для нашей же еще очень неразвитой ситуации в законе должна быть закреплена необходимая численность партии. Это нужно для того, чтобы партийное строительство не стало бы чьим-то клановым, корпоративным или даже, как у нас иногда бывает, просто семейным бизнесом. 

Партии и движения, получившие представительство в  Государственной Думе, в течение  длительного времени не хотели связывать  себя обременительными требованиями к  численности своего членского состава. До вступления в силу в 2001 г. закона о политических партиях численность партий регламентировалась нормами союзного Закона “Об общественных объединениях” 1990 г. Однако это требование носило чисто номинальный характер, поскольку к выборам, наряду с партиями, были допущены и иные общественные объединения: в 1993 г. это были политические движения; в 1995 г. - все общественные объединения, зарегистрированные за полгода до выборов; в 1999 г. – политические движения и политические организации. Показательно, что когда в декабре 1995 г. был Государственной Думой принят закон о партиях, согласно которому общероссийской считается партия, насчитывающая не менее 100 членов в половине субъектов Российской Федерации, то партии, имеющие фракции в парламенте, оговорили для себя право (а точнее – привилегию) считаться общероссийскими независимо от числа своих членов. Все это достаточно наглядно свидетельствовало о неразвитости многопартийности, о слабости политических партий, об отсутствии у них достаточной массовой поддержки.

Отношение к вопросу  о численности партий резко изменилось после выборов в Государственную Думу 1999 г. Это было связано не с каким-то качественным улучшением состояния партийной системы, а с тем сугубо конъюнктурным обстоятельством, что для политических партий и объединений, победивших на этих выборах, численность в 10 тыс. уже не составляла серьезной проблемы. Партии-победительницы откровенно использовали преимущества своего положения для закрепления в законе такой планки требований к численности партий, которая затруднила бы доступ в парламент для их конкурентов. А чтобы новые общероссийские партии не смогли вырасти из общероссийских политических объединений или из региональных и межрегиональных политических структур, они заодно запретили региональные и межрегиональные партии, а также все остальные политические объединения.

При этом были заявлены такие  благовидные, на поверхностный взгляд, задачи, как укрупнение партий, упорядочивание политической системы, упрощение избирательного процесса и т.д. Однако в заботе о  том, чтобы избиратель не запутался  в похожих друг на друга партийных программах (кстати, это весьма высокомерное и неадекватное представление о нашем электорате, который стабильно демонстрирует более ответственное и взвешенное отношение к своему политическому выбору, чем так называемая политическая элита) ясно просматривается не озабоченность чрезмерным количеством, а боязнь нового качества политических субъектов, боязнь появления конкурентов, имеющих большее право на выражение политической воли народа. Партии-победительницы спешили закрепить свой привилегированный статус на обозримое будущее, откровенно делая ставку на поддержку усилившихся государственных структур, заинтересованных в формировании более управляемой и контролируемой партийно-политической системы.

В данной связи необходимо отметить следующее. При оценке правового регулирования процессов создания и деятельности политических партий необходимо иметь в виду, что развитие многопартийности – это не самоцель, а всего лишь средство реализации основного принципа демократии - принципа народного суверенитета. Именно принцип народного суверенитета, согласно которому источником власти является народ, дает нам направляющий вектор для определения всех конкретных аспектов правового регулирования многопартийности. Народ в своем политико-правовом измерении (народ как суверен) представляет собой совокупность граждан, а не политических партий. Поэтому все права политических партий являются производными от закрепленных в Конституции политических прав граждан. А это, в свою очередь, означает, что развитие многопартийности должно способствовать укреплению прав граждан, т.е. в конечном счете - расширению сферы индивидуальной свободы. С позиций именно такого подхода следует подходить к оценке всех положений закона о партиях, в том числе – и к вопросу и том, какой должна быть минимальная численность общероссийской политической партии.Для того чтобы избежать неправомерного ограничения права граждан на политическое объединение, планка численности партий должна быть такова, чтобы рядовые политически активные граждане, не имеющие доступа к административным, финансовым и медийным ресурсам, могли бы создать общенациональную партию, опираясь, главным образом, на свой энтузиазм, свои организационные ресурсы и политический потенциал своей идеологии. В противном случае они будут дискриминированы в своем праве на политическое объединение [3]. Очевидно, что законодательное требование, согласно которому минимальная численность партии должна быть на уровне 50 тыс. членов, не отвечает этим условиям. И даже численность в 10 тыс. членов в условиях нынешней политической апатии населения – это явно завышенная планка.