Веймарский синдром. Опасности постимперской ностальгии в условиях неокрепшей демократии

Министерство образования и науки Российской федерации

ФГБОУ ВПО КГПУ им. В.П.Астафьева

Институт математики, физики и информатики

Кафедра информационных технологий обучения и математики

 

 

 

РЕФЕРАТ

Веймарский синдром. Опасности постимперской ностальгии в условиях неокрепшей демократии

 

 

 

 

 

 

                                                                                        Выполнил:

                                                                                 Студент ИФ 12 группы 

                                                                  Гладышев Евгений Сергеевич

                                                                                          Проверил:

                                                                                Ст.преподаватель Васильева Н.В.                                                                 

 

 

 

 

Красноярск 2015

Оглавление:

    Введение…………………………………………………………………………...3

1. Первая Мировая война как предпосылок Версальского синдрома……......4
2. Веймарский (Версальский синдром)………………………………………...7
3. Российская параллель или «Беловежский синдром»……………………...12
4. Постимперская ностальгия как орудие популистов………………………18

Заключение ……………………………………………………………………..20

Библиографический список…………………………………………………….21

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Введение

Ностальгия по империи в условиях неокрепшей демократии, как показывает исторический опыт, становится мощным политическим оружием популистов. Правда о причинах крушения империи забывается или скрывается, ее место занимают мифы. Всё это может привести к катастрофическим последствиям – ростом реваншистских настроений, нарастанию нетерпимости в обществе и в конечном итоге – к войне.

На данный момент происходит один из поворотных моментов всей истории нашей страны — не только послекоммунистической России. Конечно, после 1991 года ничего аналогичного марту 2014-го в истории России не было. Именно присоединение Крыма стало тревожным звонком, оповещающем  об опасностях дальнейшего пути России. Сейчас решается, куда мы пойдем. Пойдем ли мы в сторону создания нового тоталитарного государства, совсем не советского, а иного, то есть мы не пойдем назад, а пойдем вперед, но в своеобразном направлении. Или мы, переболев и преодолев нынешний кризис, как это часто бывает в болезни, построим все же ту Россию, которой не боятся, но любят и уважают, Россию, в которой приятно жить, а не ту, из которой хочется уезжать. Мы сейчас находимся в этой точке. И каждый из нас и как гражданин, и как профессионал должен, думаю, сделать этот выбор сам: в какой России он хочет жить? И приложить все силы к тому, чтобы свой выбор осуществить. Таким образом, задачей данной работы является анализ постимперской ностальгии в исторической перспективе и её результатов в конечном итоге.

 

 

 

 

1. Первая Мировая война как предпосылок Версальского синдрома

В истории массового политического сознания есть понятие «Версальского синдрома». Версальский синдром — это болезненное состояние умов народов, потерпевших поражение в Первой мировой войне. То состояние умов, которое привело к приходу нацистов к власти в Германии, к успешному присоединению к Рейху Австрии и к началу самой страшной за всю историю человечества войны.

Если рассматривать Германию и Россию перед началом войны, то мы увидим 2 совершенно разные картины.  Тогда Россия испытывала чувства, которые испытывает подросток, когда он вдруг становится взрослым: он чувствует полноту сил и не знает, куда их деть. Он еще малообразован (две трети мужского населения России в 1914 году неграмотны), плохо понимает международную реальность, но он чувствует растущую мощь. Люди того времени говорили, что Россия: «Не просто быстро развивалась, она лихорадочно быстро развивалась». Вот эта лихорадочность быстрейшего развития, когда люди не успевали отдавать себе отчет, не успевали привыкать к меняющимся обстоятельствам, — это и есть особенность последнего предвоенного десятилетия. Тогда не успевали привыкнуть и к парламентаризму, и к невероятным темпам промышленного развития, и к новинкам технологий. Не забудем, что тогда Россия стала строить самые сложные самолеты, которые вообще тогда делались в мире, — самолеты Сикорского, в первую очередь «Илья Муромец»; мощнейшие, по оценке британского адмиралтейства, линейные крейсера (которые так и не были достроены из-за начала войны) типа «Измаил». По тем временам это были сложнейшие технические проекты, как сейчас какие-нибудь космические.

В России был огромный массив необразованного, еще и архаичного по своим представлениям населения, но при этом новейшие экономические проекты. Вот эта Россия с растущим новым классом совершенно европейских, прекрасно образованных молодых людей, которые к тому времени составляли 15—18% населения, — вот это была реальность того 14-го года.

Когда встал впрямую вопрос о войне, в России победило чувство мощного растущего организма, чувство подсознательной силы при отсутствии сознательной осторожности. Слова П.А. Столыпина о том, что России нужно 20 лет без войны, чтобы построить современное общество, — почти никто не вспоминал. Осторожные слова С.Ю. Витте, что, если Россия войдет в войну, эта война кончится революцией, — тоже никто не услышал. Все думали, что война закончится быстро: «у нас такие силы», «мы их шапками закидаем!»

 Но было очевидно, что на самом деле Россия не может воевать, Россия не выдержит войны, потому что общество не готово к войне. Люди понимающие, не только Витте и погибший к тому времени Столыпин, но и военные специалисты, знали, что в России идет перевооружение армии и осуществляется большая военная программа. Эта военная программа, в которую включена масса вещей: строительство приграничных железных дорог, оружейных заводов, — завершится к 1918 году. До 1918 года Россия заведомо слабее центральных держав.

Это прекрасно знают в Берлине и в Вене и поэтому говорят, что мы или сейчас начнем войну, или мы ее уже не сможем начать, и наша задача: «Drang nach Osten»(«Бросок на Восток»), создание новой геополитической реальности, не будет осуществлена никогда. В Германии был совершенно другой менталитет, чем в России. В России — это стихийная юная сила, в Германии — аккуратный взрослый интеллектуальный расчет. Расчет, который реализовался в «плане Шлиффена».

«План Шлиффена» предполагал, что вести войну на два фронта (Англия и Франция — союзники России) для Германии невозможно, но другого варианта нет. Весь расчет на то, что Россия еще не в 1918-м, а в 1914 году. Надо всеми силами ударить на Запад, разгромить Францию, в течение тех трех недель, за которые будет мобилизовываться не имеющая густой сети железных дорог, других инфраструктурных преимуществ, русская армия. За эти три недели капитулирует Франция. Англия не вступает в войну или, по крайней мере, не высаживается на континент. И тогда все силы бросаются на Россию. Россия разбивается очень быстро и Германия в течение нескольких месяцев становится владычицей мира. Немцы рассчитали всё — до расписания поездов, до количества полков и дивизий.

Как это всегда бывает - ни у кого ничего не получилось. Германия не смогла вывести Францию из войны, Франция не капитулировала, немецкие войска были остановлены. Англию не удалось не пустить на континент, она активно включилась в войну после того, как Германия вероломно напала на нейтральную Бельгию. В итоге, когда провалилась первая часть «плана Шлиффена», в 1915 году решили делать все наоборот. Было решено вывести Россию из войны в 1915 году, а потом всеми силами броситься на англичан и французов. Началось большое немецкое наступление в России. Но Русская армия не была разбита, несмотря на потерю Польши и Литвы. Войну пришлось вести на два фронта. К концу 1915 года стало ясно, что Германия войну проиграла.

Россия не ошиблась в своем ресурсе экономическом. В России не были введены карточки ни на что, кроме сахара. На сахар были введены карточки по одной простой причине: был сухой закон, началось самогоноварение. Россия сорвалась неготовности психической. Технически Россия была готова вести войну, и, оказалось, даже лучше, чем думали военные специалисты. И бесконечно лучше, чем во время Второй мировой войны, когда отступали до Москвы и Царицына на Волге. Но психически войну оказалось невозможно вести: народ сломался. Как молодой организм, который чувствует в себе силы, когда он сталкивается с тяжелым испытанием, — то не выдерживает.

 

2. Веймарский (Версальский) синдром

Немцы всё продумали до мелочей, и, тем не менее, с треском проиграли войну в 1918 году. Даже то, что они последними, самыми хитроумными и нравственно абсолютно безобразными действиями смогли привести к власти большевиков в России и вывести Россию из войны и наконец-то избавиться от кошмара войны на два фронта, им не помогло. Они были разгромлены в июле 1918 года на Марне. В Компьенском лесу было подписано перемирие, потом — мирный договор в Версале. Потеря территорий, потеря колоний, невероятная послевоенная нищета, которая усугубилась мировым кризисом. Слабое правительство, в котором присутствовали этнические евреи. С этого момента начинается болезненное брожение немецкого сознания: «Мы не могли проиграть эту войну! Немцы вообще не могут проигрывать. Мы все рассчитали до мелочей. Если мы проиграли войну, если мы капитулировали, если наши армии не смогли победить, то это потому, что нам был нанесен удар кинжалом в спину». Этот «удар кинжалом в спину» нанесла «пятая колонна». Не русские, не англичане, не французы. Они — внешние враги. С ними мы справились бы. Ну кто такие русские?! Англичане, французы сражались получше, но мы же их знаем, мы же их били, французов, во время франко-прусской войны. Мы же имели наш Седан, и Наполеон III был разбит. Нам не удалось их сейчас разбить потому, что у нас был внутренний враг. Этот враг — «пятая колонна», национал-предатели, которые были против нашей победы, а мы считали их частью немецкого народа. Кто эти люди? Это социалисты, это евреи.

Эту фразеологию в середине 1920-х годов используют бывшие руководители немецкой армии, те, кто в сентябре - октябре 1918 года информировал гражданские власти о невозможности продолжения войны и необходимости заключить мир на любых условиях. Многие немцы быстро забыли, как они ненавидели монархию в последний год войны, о чувствах, которые испытывали в октябре 1918 года, когда стало ясно, что кайзер и высшее командование обманывало народ, рассказывая, что победа близка. Они не знали о том, что именно фельдмаршал Эрих Людендорф в октябре 1918 года потребовал, чтобы новый канцлер Германии принц Макс Баденский заключил перемирие, дабы предотвратить военную катастрофу на западном фронте.

Евреи честно сражались и в русской армии, и в немецкой армии всю войну, и ни у кого никаких мыслей не возникало, что они — национал-предатели. Но тут такие мысли возникли. А коли мы проиграли не потому, что мы слабы, и тем более не потому, что мы затеяли несправедливую войну, а потому, что это постарались «национал-предатели», — соответственно мы должны разделаться с ними, объединить весь немецкий народ в одно целое и показать всему миру, что такое Германия. Отсюда — «Main Kampf». Отсюда — реванш. Отсюда — Вторая мировая война.

Лидеры Веймарской республики не были готовы придать гласности материалы об ответственности германского руководства за развязывание первой мировой войны, рассказать о том, как оно использовало убийство эрцгерцога Фердинанда, чтобы начать военные действия. Исследователи истории Веймарской республики считают, что сокрытие этих обстоятельств — один из важнейших факторов, приведших к краху республики. Миф о невинной, непобежденной, преданной, униженной Германии был сильным оружием, которое руководители новой власти сами дали в руки тех, кто в демократические ценности не верил. Гитлер говорил, что поражение в августе 1918 года было игрушкой по сравнению с победами, которые одержала до этого немецкая армия. Что не они стали причиной поражения, а предательская работа тех, кто на протяжении десятилетий работал над уничтожением политических и моральных установлений и сил немецкой нации.

Неожиданность, быстрота, с которой рушатся, казалось бы, непоколебимые империи, порождает ощущение нереальности происходящего. Нетрудно убедить общество в том, что государство, которое столь неожиданно развалилось, можно при наличии политической воли столь же быстро восстановить. Это иллюзия, причем опасная. Платой за нее стали реки крови, пролитые в ходе второй мировой войны.

Это сознание несправедливости национального унижения еще множилось на то, что демократические, «плутократические» круги Запада (как говорил Гитлер, так говорили и сторонники консервативной революции в Германии) сосут все соки из Германии, обогащаются за счет немецкого народа, который они же коварно ударом в спину поставили на колени, обманули в 1918 году. Это был, конечно, бред. И знающие военные специалисты прекрасно понимали, что Германия проиграла неправильно рассчитав свои силы, неправильно рассчитав политику западных противников и России. Но это знали немногие. Отсюда — идея военного реванша. То есть выиграть новую войну. Не просто восстановить страну, не просто объединить германоязычные земли, которые «страдают» под гнетом этого низменного славянства или французов (Эльзас, Судеты, Силезия), вновь их вернуть в Рейх, сделать их счастливыми, но и доказать всем, что Германия правит миром, а не стала страной второго сорта.

Отсюда — вся политика Гитлера на собирание земель. Это не потому, что немцам реально жилось плохо в Эльзасе или в Судетах. Никаких притеснений не было ни там, ни тем более в «вольном городе» Данциге и в области Мемеля (Мемельгебит) Клайпеде, у которой была автономия. Но это была идея восстановления незаконно отторгнутого — «Нас обманули, мы должны восстановить справедливость». Поскольку нас обманули в горячей войне, в кровавой войне, мы не боимся войны. Мы в новой войне докажем, кто из нас первый. Поэтому, хотя начальные действия по объединению германского народа обошлись без крови и даже шли на ура при поддержке подавляющего большинства, — германский народ был готов к войне, ждал войны и радовался будущей войне как возможности победы.

Веймарский синдром, вне всякого сомнения, привел к власти Гитлера. И очень похожий синдром наблюдался в Италии. Италия была среди стран победительниц и даже немало получила от войны: Тироль, северную часть Венецианской области, Триест, побережье Адриатики. Но лучше жить от этого итальянцы не стали. Эмиграция из Италии как была колоссальной, так и осталась. И Муссолини говорит: «Нас обманули! Мы клали наши жизни вместе с Англией и Францией за победу, и посмотрите, как живут Англия и Франция, и как мы живем!». «Италия — пролетарий Европы» — вот одна из идей Муссолини. То есть не пролетариат против буржуазии в каждой стране, а страна-пролетарий — против стран-буржуа. Естественно, союзник — это Германия, которая также страдает. Это дало начало антикоминтерновского пакта, начало соединения, которое позже назовут «Державы оси». Все это было не только риторикой отдельных людей, а состоянием мыслей целых народов. Эти люди, как и Гитлер в Германии и Муссолини и Джованни Джентили в Италии, гениально услышали и артикулировали состояние души германского и итальянского народов, их большей части. И преступление интеллектуалов Италии и Германии состояло в том, что они были так или иначе увлечены теми же самыми идеями.

Что касается Советского Союза и начала Второй мировой войны, то надо отметить, что тогда был очень сложный ментальный синдром в русском обществе по той простой причине, что все переживания, связанные с Первой мировой войной, с выходом из войны, позорным Брестским миром, — все они были смазаны и забыты из-за пятилетней Гражданской войны, коллективизации, голодоморов, Красного и Большого террора и невероятного оболванивания людей при практически непроницаемом «железном занавесе». Поэтому это был совершенно другой тип общества, которое распадалось на две части. Часть населения — очень большая — была полностью под властью советской пропаганды и была уверена, что «Красная армия всех сильней». И когда началась война в 1941 году, многие молодые люди, и даже люди средних лет, шли записываться добровольцами, боясь, что не успеют к «пиру победителей», что победят без них.