Веймарский синдром. Опасности постимперской ностальгии в условиях неокрепшей демократии

И вторая, большая, часть общества ненавидела большевиков. Сейчас опубликованы воспоминания этих стариков, которые пишут, что они ни за что не хотели идти на фронт не потому, что боялись, а потому, что не хотели умирать за Сталина. Они мечтали о том, что придут немцы и их освободят от отвратительного большевизма. Они помнили Германию Первой мировой войны, которая пришла в Киев и Ростов и навела там порядок после полного кошмара Красного террора. Люди этой половины ждали помощи от Германии. Трагедия заключалась в том, что даже евреи Украины и Белоруссии не верили в то, что Гитлер мечтает об уничтожении еврейства. Плохо знали о Нюрнбергских законах и о «хрустальной ночи», тем более что, когда Германия стала союзником СССР в 1939 году, об этом вообще перестали говорить. Очень многие русские евреи тоже ненавидели советскую власть, за 20 лет ее накушались вполне. А когда немцы пришли в 1918 году, был хоть один еврейский погром? Не было. Были еврейские погромы, которые делали петлюровцы. Были погромы от рук солдат Белой армии. Были «буденновские» погромы. Но уж от немцев — никогда не было. Поэтому ждали совершенно спокойно. И дождались.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

3. Российская параллель  или «Беловежский синдром»

Вот приходит 1991 год. И неожиданно, за считанные месяцы, происходит распад Советского Союза. Огромная страна, которая противостояла со своими сателлитами всему миру - вдруг — вдруг исчезла.  Теперь это слабое, уязвимое, голодное общество живет за счет гуманитарной помощи. Все страшно удивлялись: «Что произошло?!» Как могла страна, о которой говорили все, что мы самые сильные, самые мощные, ну уж, по крайней мере, мы такие же, как Америка, в военном отношении, мы контролировали огромную часть суши от Мозамбика до Кубы и Тихий океан, — как могла она рухнуть в один момент?! Это не может быть из-за того, что коммунизм плох, из-за того, что наша военная и экономическая система никуда не годна. Идеология работала до последнего, и люди не понимали, какие процессы происходят в СССР, не знали о решительном падении нефтяных цен. Знали очень немногие. А в основном, все объясняли всё просто: заговор и предательство. Заговор врагов. Кто враги? Соединенные Штаты, НАТО. Предательство? Михаила Сергеевича Горбачева, который просто продал Россию ни за понюх табаку!

Распад СССР был столь стремителен и столь неожидан, что мало было людей, которые к нему отнеслись нормально. Для того же Михаила Сергеевича было неожиданностью, трагедией и сюрпризом, что Украина голосовала за выход из СССР на референдуме 1 декабря 1991 года, который проводил Кравчук (из 84% избирателей, явившихся на референдум, 90,3% высказались за независимость). Даже в Крыму 56% голосовали за отделение от СССР. При этом работало советское сознание послушности, и тот же Верховный Совет Российской Федерации проголосовал почти единогласно за Беловежские соглашения (против — всего 6 человек).

Но в сознании людей осталась глубокая травма: «Это не на самом деле, не потому, что советское — плохо, это предательство». Когда проводились опросы и задавался вопрос о том, что случилось в Беловежской пуще: был ли распад страны неизбежным, или его можно было избежать, то в 2003 году считали это неизбежным 26%, в 2013 году — 29%. То, что распада можно было избежать, считали 62% в 2003 году и 53% — в 2013-м. А на вопрос: «Сожалеете ли вы о распаде СССР?» — «да» в 2000 году ответили 75%, в 2013-м — 57%; «нет» —19% в 2000 году, 30% в 2013-м. Эта динамика объясняется просто — изменением возрастного состава населения. Но даже среди молодых достаточно большая часть испытывает ностальгию по великой стране, основываясь, в основном, на рассказах своих родителей.

И в связи с этим существенной особенностью сознания является то, в каких границах хотят сейчас видеть будущую Россию ее граждане.

Вот новейший опрос от 18 марта 2014 года. Уже занят Крым. Уже российские войска в большом количестве стоят по всей линии общей границы с Украиной. «Нынешней» границы, обратите внимание! Можете себе представить, что сейчас во Франции меньшинство населения хочет видеть Францию в нынешних границах, а большинство — в каких-то других? Или Германия. Что будет с мировым сообществом, если окажется, что две трети немцев хотят видеть Германию совсем в других границах, чем те, в которых она находится сейчас?

В нынешних границах 18 марта 2014 года хотели видеть Россию 32% ее граждан. В границах Российской Федерации плюс несколько республик СССР (варьировалось — только Белоруссия; Украина и Белоруссия; Украина, Белоруссия и Казахстан; весь СССР без Прибалтики) — 41%, и еще 17% — в границах СССР, включая Прибалтику. Если мы суммируем две последние цифры — 58% граждан России хотят видеть Россию в больших границах, чем те, в которых она сейчас находится. Как вы понимаете, талантливые политики артикулируют то, что хочет общество.

Из года в год Левада-центр проводит опрос о том, какие приоритеты вы видите перед Россией? И из этих опросов видно, что постоянно усиливается, почти без спадов, убеждение, что одна из важнейших задач главы государства и вообще политики России — это превращение нашей страны в великую державу. Которую уважали бы во всем мире.

Это — открытый опрос, в котором можно на несколько вопросов отвечать положительно, и больше всего положительных ответов касаются социальной справедливости. За то, чтобы в стране была установлена социальная справедливость, в январе 2012 года, например, выступали 77,6% наших граждан. Вернуть статус великой державы хотели 57,1%. А вот закон и порядок стремятся восстановить только 51,5%. А, скажем, интегрировать Россию в Европу хотят всего 5%.

Мы видим, что идея великой державы соединена с идеей социальной справедливости. Вспомним, что и фашизм Муссолини, и национал-социализм Гитлера — это социалистические идеологии. Только это национал-социалистические идеологии, в отличие от интернационал - социализма — которым по букве был советский коммунизм. Но, по сути, при Сталине с середины 1930-х годов в СССР был уже национал-социализм, и Муссолини говорил: «Нет у меня лучшего ученика, чем Сталин, а Гитлер — он имитатор». И Италия, и Германия были национал-социалистическими странами. Следовательно, идея социальной справедливости там громко звучала и реализовывалась, накрепко соединяясь с великодержавием. И у нас этот запрос на соединение социальной справедливости с великодержавием господствует в обществе.

Итак, мы говорим о русском латентном национал-социализме. «Как вы думаете, — задает Левада-центр вопрос, — «Россия для русских» — это хороший лозунг или это плохой лозунг, напоминающий фашизм?» «Хороший лозунг, безусловно, или в разумных пределах» (там два варианта ответа, но я их суммирую для простоты): 1998 год — 43%, 2008-й — 54%, 2013-й — 66%. «Плохой лозунг, напоминает фашизм»: 1998 год — 30%, 2008-й — 32%, 2013-й — 19%. Итак, русский фашизм — это реальность совсем не маргинального порядка. Уже в 2013 году эксклюзивный национализм исповедовали 2/3 россиян. Плохим этот лозунг ныне считают менее одной пятой респондентов.

При этом желающих жить «как на Западе» — сравнительно много, но, несмотря на то что между крайними замерами 15 лет, за которые русские намного лучше познакомились с внешним миром, эта группа не увеличивается. «На что вы хотите, чтобы походила Россия в будущем?» — спрашивают респондентов. «На Запад. Богатая демократическая страна с рыночной экономикой, как западные страны, но со своими естественными особенностями»: 1999 год — 35%, 2008-й — 32%, 2013-й — 33%. Стабильно 1/3 населения.

Иное — «назад в СССР». «Мы хотим, чтобы наша страна была как СССР»: 1999 год — 15%, 2008-й — 17%, 2013-й — 24%. Люди, которые там жили во взрослом возрасте, постепенно умирают. Люди, которые не помнят, что такое СССР, или помнят его в самый последний момент, в годы Перестройки, — сейчас доминируют в населении России. А симпатии к СССР растут. Но это симпатии совсем не к интернационализму, не к постепенному отмиранию государства. Это — совершенно другой СССР, это СССР как великая держава и как держава социальной справедливости. То есть как раз то самое, что предлагали два известных государственных идеолога Европы 1920—1930-х годов — Муссолини и Гитлер.

Есть еще особый путь, о котором так любят говорить в России политики определенного толка. Особый путь был популярен. В 1999 году хотели, чтобы Россия шла по особому пути, 45%, в 2008 году — 39%, а в 2013-м — 33%. Особый путь теряет привлекательность, должно быть потому, что всё четче русское общество распадается надвое: одни хотят видеть Россию западной демократической страной, с определенной собственной спецификой, другие — национал-социалистической страной авторитарного типа.

Примечательно, что советское время — как привлекательное для жизни —  оценивали в 2013 году положительно сравнительно немногие: 27%. Запад — как привлекательный для жизни —  намного больше: 40%. При этом такая знаковая фигура, как Сталин получает все больше положительных оценок: в 2013 году 49% относились к Сталину положительно и только 32% — отрицательно.

Характерны ответы на вопрос: «Что бы вы предпочли: страну великую, но со скромным уровнем жизни населения, или страну сравнительно слабую, но процветающую экономически?» 2006 год: «процветающую экономически» — 62%, «великую державу» — 36%. 2011 год: «процветающую экономически» — 53%, «великую державу» — 42%. Март 2014 года: за «процветающую экономически» — 47%, за «великую державу» — 48%. Впервые в этом марте в России в ответах респондентов доля «великодержавников» превысила долю мечтающих о личном благополучии.

Такова динамика. Но, в отличие от Версальского синдрома Германии, в России есть одна ограничительная точка. Это — страх войны. Советский Союз распался без большой крови. Если «удар в спину» и был, то тихий и бескровный. И поэтому реванша в прямом смысле этого слова, новой войны в России не хотят.

В 2011 году с утверждением «боюсь войны или очень боюсь войны» согласились 67,7%; «не боюсь войны или почти не боюсь войны» — 20,6%. «Иногда нужна война для того, чтобы отстоять наши интересы» (это уже март 2014 года) — 21,8%; «никогда не нужна война для отстаивания интересов» — 66,6%.

Вот вопрос, связанный с Украиной: «Чтобы защитить русское население, можно ввести войска» — 43,1% «за». «Никогда нельзя вводить войска, даже если надо защитить русское население» — 41,5%. Тех, кто считал, что в Украине может быть кровопролитная война, — очень немного, 14,3%.

Итак, первое огромное отличие от Германии 1933 года — отторжение войны. Это — последствие войны 1941—1945 годов и  плюс — афганская и чеченская. Отвращение к войне утвердилось на психогенетическом уровне в нашем народе. Генетика отвращения к войне — очень серьезная вещь. Ведь именно это привело к тому, что Франция потерпела поражение за 5 недель в 1940 году. Потому, что после Первой мировой, с невероятными жертвами среди французов, никто не хотел снова воевать, и многие предпочли просто сдаться. Поэтому и была «странная война» в 1939—1940 годах: англичане и французы воевать не хотели. И у нас сейчас — и в России, и в Украине — пацифистский синдром очень силен.

Есть еще одно различие между Германией и Россией. Дело в том, что в отличие от 1914-го, когда Россия ощущала невероятный избыток сил, сейчас она ощущает большой упадок сил. Германия 1933 года, несмотря на все военные потери, чувствовала себя мощной растущей экономикой и мощной военной силой с прусским офицерским корпусом. Избрание маршала Гинденбурга рейхспрезидентом — это символ что мы — это та Германия. Избрание Гитлера рейхсканцлером понималось как восстановление Германской империи после позора Веймара. Ведь для Imperia restituta (Восстановления империи) все было: квалифицированные рабочие и трудолюбивое крестьянство, аристократия, квалифицированное гражданское чиновничество. Один из первых законов Гитлера — закон о чиновничестве, восстановление его профессионального достоинства.

В России ничего этого нет. Наше национальное самоощущение — это скорее не ощущение молодого растущего организма, а ощущение глубоко больного человека, который в сновидении, в мечтании только представляет себя великим. Он еще далеко не выздоровел, и сама возможность его выздоровления пока проблематична.

 

 

 

4. Постимперская  ностальгия как орудие популистов

Политик всегда реагирует на запрос общества. Пусть даже этот запрос будет болезненным, вредным для самого общества. Так пытался усилить свою популярность аргентинский диктатор Леопольдо Гальтиери, который решил ради подъема собственной популярности осуществить «бросок на Мальвины». Аргентинский народ давно мечтал вернуть Фолклендские (Мальвинские) острова, которые британцы занимали и считали своей колонией. В 1982 году генерал Гальтиери решил: надо острова взять и вернуть — и народ Аргентины будет мой еще на десяток лет. Но Англия Маргарет Тэтчер не испугалась войны. Аргентинцев разбили. 900 аргентинских военных погибли, много тысяч попали в плен. Не прошло и трех месяцев, как от этого режима ничего не осталось, он был свергнут.

Саддам Хусейн знал, что после войны с Ираном образовались огромные долги перед Саудовской Аравией, перед Кувейтом, платить нечем, жизнь народа становится все хуже. И тут прекрасная идея: вместо того, чтобы отдавать долги, лучше взять и захватить Кувейт. Идеология тут же под боком - антиколониальная война. Когда-то англичане от Ирака отторгли Кувейт, теперь его надо вернуть. Рассчитывали на то, что мировое сообщество вяло отреагирует на аннексию, а оно отреагировало «Бурей в пустыне».

Поэтому очень важно понять: действительно ли стремления народа России воссоздать СССР, на которые поставил г-н Путин, так же принципиальны, как чувство защиты родины во время внешней агрессии 1812-го или 1941 года, — или эти стремления иллюзорны и фантомны? На фантомных представлениях хорошо можно сыграть и быстро набрать огромный политический капитал.

Сила России была реальностью в 1914 году, а миражом была подготовленность России к борьбе с «тевтонством». И поэтому вместо великой победы — великий позор и революция.

 

Германия была неплохо подготовлена технически к войне в 1939 году. Мощнейшие технологии, самые новые виды оружия, прекрасная армия. И нацистам удалось за какие-то 5-6 лет создать абсолютно монолитное общество, в котором те немногие, кто был против, или давно уже сидели в Дахау, или эмигрировали, или молчали. Гитлер был в этом смысле умнее Сталина: он позволял людям заниматься своим делом, если они не осуждают режим. Просто не говорить. А Сталин требовал обязательного восхваления режима.

Сейчас здесь, в России, власть раскручивает Беловежский синдром — империя, социальная справедливость, великая держава, объединение распавшейся страны, да еще и тень великого Сталина. И при этом никакого социализма советского типа, социализма-интернационализма. Кто вспоминает сейчас в Кремле о пролетариях всех стран, которые должны соединиться? Кто в Кремле вспоминает о том, что по мере строительства коммунизма государство будет отмирать? Все говорят о величии государства. Кто говорит о слиянии народов в единый интернациональный советский народ? Говорят об объединении русского народа. То есть вся фразеология не советская, а фразеология других тоталитарных режимов, с которыми мы воевали, а не того, который был у нас.

Но, как бы там ни было, опора на Беловежский синдром послесоветских русских людей в условиях разрушенной армии, бедного общества и довольно собранного и не расколотого мирового сообщества (голосование в ООН по поводу Крыма) — все это делает разыгрывание Беловежского синдрома опорой на фантом.

 

 

 

 

 

Заключение

"Нет у нас сил  на Империю! — и не надо, и  свались она с наших плеч: она  размозжает нас, и высасывает, и  ускоряет нашу гибель",— писал  Александр Солженицын в 1990 году  в статье "Как нам обустроить  Россию".