История развития русской медицины в средние века

Агапит лечил всех, кто находился в Печерском монастыре, прежде всего, конечно, иноков: они часто приходили к нему в келью, либо Агапит сам шел к Ним. Больным он сам готовил лекарства, оставаясь с ними в продолжение всего заболевания .

Результаты проводившегося и лечения (тоже, вероятно, терапевтического и психотерапевтического) были совсем неплохими: недаром же Агапит «прозван быть «Лечец»».

Во всяком случае, в Киеве  он пользовался репутацией отличного  врача, к нему в монастырь приходило  много пациентов, которых он успешно  лечил.

Агапит, «безмездный врач», исцелил князя Владимира Мономаха, заболевшего в Чернигове. Он, однако, не захотел нарушить своего обета («безвыходного» пребывания в монастыре) и потому ответил отказом посланным князя на просьбу посетить их больного господина в Чернигове; не принял он от него и богатых даров (после того, как дал ему исцеление посланным зелием). «О, чадо мое! — сказал посланнику князя инок Агапит. — Я никогда и ни от кого не брал даров за лечение». Он, однако, потребовал, чтобы исцеленный князь раздал свое имение, что Владимир и исполнил. Уже одно это отношение Владимира к Агапиту (в сочетании с фактом потери князем своего сына) могло вызвать знаменитое поучение Мономаха.

В ту пору в Древнерусском  государстве медицинской практикой  занимались и иноземные врачи: они  приезжали главным образом из восточных стран (Армения, Сирия и др.) и, конечно же, наряду с византийской, были знакомы и с арабской медициной. Например, почти такой же известностью, как Агапит, пользовался в Киеве еще один врач, о котором летопись сообщала, что был он «арменин родом и верою, хитр бе врачеванию, яко таков не бе прежде его». Этот врач якобы по одному взгляду на больного ставил диагноз и прогноз болезни («еже только видев болящего, познаваше и поведа ему смерть, нарек ему день и час»).

Летописец писал о споре, разгоревшимся между врачом-армянином  и Агапитом, превзошедшим его во врачебном искусстве. Пришедшего к заболевшему Агапиту армянина, предсказавшего ему, по пульсу , смерть на 3-й день, тот обличает в отсутствии у него врачебного мастерства. Вот как говорится об этом в летописи: «Блаженный же (т.е. Агапит.) с яростию глагола тому (т.е. армянину): “сицева ли суть твоего врачевания отрази: смерть ми поведаа, а помощи ми не можеши? Аще есм худог, то дай же ми живот; сице ли сим не владевши, то почто укоряешимя, осуждаа в 3-й день умрети ми?”»

В это время к Агапиту пришел больной из Киева и, превозмогая себя, тот встал и дал ему лекарство, которое сам принимал: при этом он показал лекарство армянину, сказав: «се есть зелие, разумей и виждь», т.е. предложив определить, что это такое. Армянин ошибся, посчитав лекарство иноземным, привезенным из Александрии (факт, сам по себе весьма знаменательный, подтверждающий тесные связи Древнерусского государства с Византией, плодотворные контакты русских медиков со своими зарубежными коллегами). Это вызвало негативную реакцию у Агапита: «Посмеав же ся блаженный невежеству его, дасть зелие болящему, и тогда здрава сотвори».

В общем, спор Агапита с врачом-армянином (а по сути — медицинский диспут) закончился ссорой и он выгнал его из своей кельи. Но когда Агапит умер, армянин пришел в Печерский монастырь и, в память о нем, постригся в монахи.

Интересно, что после пострижения  игумен сказал армянину «пусть он перестанет быть врачом тела чужого, а будет искусен во врачевании своей души, следуя блаж. Агапиту», т.е. оставь лечение и думай о душе. Ставший монахом армянин до конца своих дней жил и скончался в Киево-Печерском монастыре.

Добавлю, что медицинский  диспут Агапита и армянина можно рассматривать и как отражение своеобразной конкуренции между монастырскими и мирскими врачами: эта конкуренция возникала еще и потому, что монастырские были, скорее всего, безмездными, а мирские (гражданские) врачи — возмездными.

Кстати, практика иноземных  врачей не представляла тогда ничего необычного. В Древней Руси XI—XIII вв. «верили, что врачество предполагает сокровенные знания, предпочитая иноземных лекарей».

В Киеве славился в это  же примерно время (XI в.) еще один врач — Петр Сириянин: он служил князю Святоше Черниговскому (князю Святославу Давыдовичу Черниговскому) и вместе с ним пришел в Печерский монастырь.

Когда Святоша все же серьезно заболел, Петр хотел начать лечить его.Когда же заболел сам Петр, Святоша посоветовал ему не пользоваться лекарствами: «Петрови разболевчшуся, посла к нему Святоша Однако состояние Петра не улучшилось.

В этот раз все кончилось  благополучно. Когда же Святоша сообщил, что через три месяца покинет  этот мир, Петр сильно опечалился и, желая  спасти князя, попросил его: «Повеждь мне, рабу своему, язву смертную, да ще аз тя не изоврачюю, да будет глава моа за главу твою и душа моа за душу твою». Однако Святоша отказался от помощи врача: «Врачевания же в животе не требовах, мертвии бо живота не имут видети, не врачеви могут въскресити». И тогда Петр решил умереть и лечь в гроб, который приготовил себе Святоша; он сказал князю: «Ты живи еще, а мене здесь положи». Врач Петр Сирианин умер на 3-й день, а Святоша прожил в монастыре еще 30 лет.

Когда игуменом Киево-Печерского монастыря был Феодосий, в монастыре  жил Дамиан (Демьян), которого летописец  называл «целебником Печерским»70. Так, «если кто приносил дитя, одержимое каким-либо недугом, или взрослый человек, страдавший какой-нибудь болезнью, — приходил или бывал привозим в монастырь», всех их Феодосий направлял к Дамиану.

В эти же примерно времена  врачебной деятельностью в монастыре  занимался и Алимпий (Алипий) преподобный (?—1114). Алимпий был незаурядным художником-иконописцем — этому ремеслу он научился у прибывших в Киев греческих мастеров. Кроме того, Алимпий с помощью известных ему иконописных красок успешно лечил проказу и кожные болезни. Вот что сообщает об этом Патерик Печерский:

«Некто от Киева богатых  прокажен и много от волъхвов и от врачев лечим бываше и от поганых человек искааше помощи и не полоучи, но и горшее себе приобрете поноуди некто сего от дроуг итти в печерьский манастырь и молити от отец ономоу же приведеноу бывшю в манастырь игоумен же повеле напоити (его) гоубою от кладязя святого Феодосия главоу же и лице емоу помазаша (емоу) и тако (абие) воскип весь гноен за неверование его яко сего всем бегати смрада ради бывающего и се (он же) возвратися в дом свой плачася и сетоуя не исходя оттудоу во многи дни смрада ради...»

Позднее этот больной, рассказывается в Патерике Печерском, пришел к преподобному Алимпию, известному иконописцу, и тот «взем вапницю и шаровными вапы ими же иконы писааше и (сим) лице емоу оукраси (и) строупы гнойныя замазав сего на первое подобие благообразное (зие) претворив». Затем Алимпий привел больного в церковь, где после причастия святых тайн «повеле ему оумытися от воды (водою) ею же поповы (священницы) оумываются (и) тоу абие спадоша емоу строупие и исиеле». В рукописи подчеркивается, что «скорому исцелению вси оудивишася»73. Что касается оказавшейся целебною «вапы»,, что это была смесь извести с маслом.

Секрет успехов медицинской  деятельности монахов Печерского монастыря  заключался, скорее всего, в использовании того, что мы называем сейчас комплексным лечением, с обязательным применением психотерапевтических методов. «Все эти иноки, обладая даром исцеления, если и давали что-либо больным, то лишь из смирения не желая обнаружить присущую им способность исцелять. Было ли то съедобное зелие или елей — не в них дело; сила крылась в молитве, по которой наступало исцеление». Из этого, правда, ученый делал неожиданный вывод, что «этот дар исцеления монахи противопоставляли врачеванию, основанному на человеческом знании: везде, где последнее оказывалось бессильным, получался благоприятный результат, лишь только больные прибегали к чудесной силе исцеления по монашеской молитве»; он даже считал, что «монахи не врачевали, т.е. не прибегали к человеческим знаниям, а исцеляли, т.е. прибегали к сверхестественному вмешательству, путем молитвы».

С таким толкованием согласиться, конечно, нельзя. Те печерские монахи, кто занимался врачебной практикой, были образованными, знающими людьми, профессионалами, искушенными в медицинских делах. Помощь ближним, которую они оказывали, руководствуясь христианским милосердием, основывалась, без сомнения, на знаниях, почерпнутых из различных источников, прежде всего из рукописей медицинского и естественно-научного содержания, переведенных с греческого, болгарского, латинского и других языков и содержавших опыт многих врачей.                                                

 Глава I V

Лечение в древней Руси.

Несомненно, что в соответствии с уровнем медицины того времени  древнерусские врачи занимались главным образом терапией, широко используя в качестве лекарственных  средств и отечественную флору, и привозные лекарства.

К терапии следует отнести  и широко практиковавшееся лечение  в банях. Бани исстари занимали большое  место в народной жизни как  одно из средств сохранения здоровья. Естественно, что банным лечением широко пользовались и средневековые терапевты — представители основной медицинской специальности.

Основной, но отнюдь не единственной. Можно с уверенностью утверждать, что в Древнерусском государстве  существовала и хирургия: специалисты-хирурги  занимались оперативным лечением, оказывали помощь при различных ранениях и травмах, при заболеваниях, считавшихся тогда «хирургическими».

Древнерусским лекарям приходилось  сталкиваться с самыми различными болезнями, требовавшими хирургического лечения. Историк медицины Н. А. Богоявленский, специально изучавший древнерусское врачевание, считал, что это были ранения, переломы, вывихи, «расшибение с коней», «притрение возом», «хапление» (растерзание) зверем, «убиение скотом», «подавление кусом», «ожары» (ожоги), «камчюг» (мочепузырные камни), «гвор», «пузырь», «кила» (паховомошоночная грыжа), «недуг, егда в очи власы врастають» (трихиаз), «червивая болесть», пролежни после «огневицы» (сыпного тифа), «томление женок при родах», «болезни зубом и скороньи» (челюстей), «кровавые кусы мяса во афендроне» (геморроидальные шишки), «гаггрена удов» как результат питания бедного населения зараженным спорыньей хлебом и пр. Конечно, самыми частыми были различные повреждения, боевые травмы, раны.

О существовании хирургической  помощи в Древнерусском государстве  документально свидетельствует «Правда Русская» — свод законов, относящийся к XI в., ко времени Ярослава Владимировича: впрочем, как указывалось в ней, эта книга «не есть сочинение тогдашнего времени, но за несколько веков до Ярослава существовавшая, и токмо оным великим Князем в некоторых статьях исправленная».

Так вот, в § XIII «О мече»  было сказано ясно и недвусмысленно: «Кто кого поранит мечом, но несмертельно, с такового взыскать в казну пени три гривны, а уязвленному, на излечение раны  — гривну». Понятно, что «излечение раны» проводил профессионал, получавший за это определенный гонорар, вероятно, не менее гривны, что, по тем временам, составляло немалую сумму.

Еще в одной старинной  рукописи — «Изборнике Святослава» (XI в.) — указывается, что врач должен уметь оказывать хирургическую помощь — уметь разрезать кожу, ампутировать конечности (делать «орезание удное» ), прижигать раны, бороться с нагноением.

Конечно, наибольшая потребность  в хирургической помощи и спрос  на лечцов-резальников возникали  во время войн.

Кстати, в хирургической  практике резальников наряду с оперативными методами лечения видное место занимала и русская баня. Пребывание в паровой  бане было составным элементом лечения  таких, например, заболеваний, как кила (грыжа) – ее вправляли лишь после  банных процедур, или кровопускание, или лечение нарывов и ран.

Инструменты:

Резалники при своих манипуляциях использовали различные инструменты: чаще всего это были «ножь врачевьский» и «бричь» (бритва). По мнению Н. А. Богоявленского, изящные топорки, рисунки которых так обычны в книжных орнаментах древнего Новгорода, представляли иногда соединение обушкового снаряда с копьецом на конце топорища: они служили для рассечения и прокола «мозолей» — к ним тогда относили и чумные бубоны, и сибиреязвенные карбункулы. Было еще «кроило» — массивный нож, которым о рас кро и вал ись» твердые и «надутые апостемы» (подкожные нарывы). Использовали резалники и некоторые из плотницких инструментов, например, «пилу», «сверило», «тесле», которое имело вид удлиненного долота. Были в употреблении также «щипьци», «иглы», «лопастни» (шпатели), ложечки, щупы, пинцеты, клещи. Обилием названий и форм отличался и набор кровопуска: «прогон», «стрек», «высекало», «ражнь», «гвоэдие», «шило», «бодець», «аргалие» или «железьце кровопусгьное»: последнее ковалось кузнецами в виде острого пружинящего молоточка, приводившегося в действие щелчком рудомета, им «били жилу».

Среди хирургических инструментов древнерусских резалников были «безбань» или «стрекало» — врачебный нож (от стрекати — колоть), «ножицы, ими же кровь поущають» (от ножиць-ножик), «бричь» (бритва) или иначе «стригальник», и др..

Инструменты («уряд», «рудие», «прикута», «снасти», «брищетва») содержали в ящичках («лагалшце», «ларець», «ковчежець»), упрощенные изображения которых можно видеть на древнейших иконах Луки, Кузьмы и Демьяна, Анастасии- «целительницы» в фондах Русского музея в Санкт-Петербурге и Третьяковской галереи в Москве. 

Интересные  факты: 

Понятно, что все эти  инструменты не хранились втуне, а использовались резал- никами для проведения оперативных методов лечения. Правда, в основном это было то, что сейчас называют «малой хирургией» — лечение ран и ожогов, удаление зубов, кровопускание и пр. Но резалники проводили и более крупные операции: в их числе были и ампутации, и лечение переломов костей, и даже такие сложные вмешательства, как трепанация черепа.

Доказано, что древнерусские  резалники владели техникой трепанации. Еще в 1893 г. на берегу Днепра при раскопках, относящихся к IX—XII вв., был найден череп с трепанационным отверстием в области лобного бугра: гладкие края и правильные очертания дефекта свидетельствовали, что трепанация производилась с помощью инструментов. В 1949 г. близ славянского города Белая Вежа при раскопках могильника X—XI вв. обнаружили череп со следами двух рубленых ран и прижизненной трепанации в наружно-боковом отделе лобной кости. «Раненому прижизненно была произведена трепанация черепа там, где было поражение мозга и где имелась потребность в выпускании внутричерепного кровоизлияния или отделяемого нагноившейся раны, — отмечал участвоваший в экспертизе специалист по судебной медицине В.А.Гойхман. —...Это свидетельствует не только о понимании... сущности черепно-мозгового ранения и его последствий, но и о знании... анатомии головы человека... Хирургическая тактика говорит о большой наблюдательности и высоком знании дела». Там же был найден еще один череп со следами прижизненной трепанации в передней половине правой теменной кости.