Советско – японские отношения в 1930х – 1940х гг

23 июня в следующем  письме по этому вопросу Рузвельт  предложил в этих целях провести  рекогносцировочный экспериментальный  полет американского самолета  с Аляски в один из районов  Восточной Сибири с военным  экипажем, одетым в гражданскую  одежду, под видом полета какого-нибудь  коммерческого агентства, приняв  на борт такого самолета в  г. Ном (Аляска) одного-двух советских  офицеров или чиновников.

В ответном письме 1 июля Сталин предложил, чтобы этот полет был совершен советскими офицерами, и выразил согласие на встречу представителей армии и флота Советского Союза и США в Москве для обмена информацией, собранной в результате упомянутого полета.

Такой осторожный подход Сталина к данному вопросу и акцент на использование этой линии не столько для возможной войны с Японией, сколько для переброски американских военных самолетов, поступающих в СССР в качестве военной помощи в войне с Германией, объяснялся тем, что советский руководитель так же, как и Рузвельт, пришел к мнению о возрастании опасности развязывания Японией войны с СССР в случае военных успехов вермахта в наступлении на юге России и японских ВМС — в военных операциях союзников на Тихом океане вблизи советских границ.

Итак, в течение 1942 г. до начала 1943 г., несмотря на наличие у Японии оперативного плана нападения на СССР, вследствие упорного сопротивления советского народа вермахту опасность принятия правительством Японии решения о претворении этого плана в жизнь то увеличивалась, то уменьшалась, и соответственно менялись оценка этой угрозы со стороны руководства СССР и его союзников и сроки его вступления в войну с Японией.

2.7. Ликвидация  японских концессий на Северном  Сахалине и продление рыболовной  концессии 1928 г. как условие заключения  пакта о нейтралитете

После Сталинградской битвы и особенно сражения на Курской дуге, наступления союзников против Японии в юго-западной части Тихого океана и против Германии в Северной Африке (с последующим переносом военных действий на территорию Италии) Советский Союз стал более настойчиво требовать ликвидации японских нефтяных и угольных концессий в северной части Сахалина в соответствии с остававшимися секретными до 30 марта 1944 г. заверениями бывшего министра иностранных дел Японии Мацуока, данными им при подписании пакта о нейтралитете и в его письме от 31 мая 1941 г. о том, что этот вопрос будет решен не позднее, чем через шесть месяцев. Речь шла о нефтяных концессиях в восьми месторождениях — Оха, Нутово, Эхаби, Чайво, Пильтун, Ныйво, Уйглекуты и Катангли на восточном берегу Сахалина — и двух угольных концессиях в Дуэ и Агнево на его западном берегу, предоставленных Японии с 1925 до 1970 г. с правом на бурение новых нефтяных скважин, полученных Японией в октябре 1941 г. до 1943 г. включительно.

Не отвергая необходимость положительного решения данного вопроса, Сато вместе с тем отметил, что это потребует значительного времени и терпения.

3 июля Сато сообщил  Молотову о готовности вступить  в переговоры поданному вопросу, поскольку заявления сторон, сделанные 21 мая 1943 г. о намерении соблюдать  пакт о нейтралитете, прокладывали  путь к ликвидации упомянутых  концессий. При этом решение данного  вопроса Сато увязал с достижением  договоренности о рыболовстве  как жизненно важной для Японии, выдвинув ее в качестве причины  уступки Токио в вопросе о  концессиях.

Серьезным оказался и технический вопрос о том, будет ли соглашение о ликвидации концессий предшествовать договоренности о компенсации или последует за ней. Токио настаивал на первом варианте, Москва — на втором.

8 июля Сато на встрече  с Молотовым вновь прямо обусловил  согласие на подписание соглашения  о ликвидации концессий подтверждением  сохранения в силе пакта о  нейтралитете. Сато довел до сведения  советского наркома следующие  японские условия ликвидации  концессии:

1. Компенсация за оборудование  и расходов по ликвидации соответствующих  японских компаний (96,1 млн. иен, из  которых одни только долги  компаний составляли 45 млн. иен, т. е. больше, чем стоимость КВЖД, проданной  Японии).

2. Компенсация за утрату  прибыли от концессий с момента  их ликвидации до истечения  срока, на который они были  получены, т. е. до 1970 г. включительно (42,5 млн. иен).

3. Оплата компенсации  в товарах СССР, предпочитаемых  Японией.

4. Продажа Японии по  не завышенным ценам сахалинской  нефти (по 200 тыс. т в год) и сахалинского  угля (по 100 тыс. т в год) в течение  десяти лет. (Кстати, в 1941 г. Мацуока  согласился на продажу 100 тыс. т  нефти в год в течение пяти  лет. Однако это требование в 2 раза превышало ежегодную добычу  нефти японцами.)

Молотов возразил против компенсации предполагаемой прибыли вплоть до 1970 г., посчитав это новым условием, позволяющим произвольно требовать от СССР любую крупную сумму, и напомнил, что с Мацуокой он договорился об установлении сроков ликвидации концессий, которые должны быть точно оговорены в соглашении.

На встречах Сато 15 и 23 июля и 8 августа с Лозовским, а также 24 августа 1943 г. с Молотовым советские представители в ответ на готовность японского посла приступить к переговорам ограничивались указанием на то, что ликвидация концессий была тесно связана с заключением пакта о нейтралитете в 1941 г., но до сих пор она не осуществлена японской стороной.

Советско-японские переговоры Лозовский — Сато начались 26 ноября в Куйбышеве.

Проект соглашения японской стороны был представлен 7 февраля, а проект советской стороны — 19 февраля. 10 марта соглашение о ликвидации японских концессий, оформленное специальным протоколом, было парафировано, а 30 марта подписано в Москве заместителем наркома иностранных дел СССР Лозовским и послом Японии в Советском Союзе Сато.

31 марта 1944 г. были подписаны  протоколы о ликвидации японских  концессий на Северном Сахалине  и была продлена японо-советская  рыболовной конвенции.

2.8. Советско-японские  конфликты в связи с препятствиями  судоходству в морях Дальнего  Востока

Этот вопрос имеет важное значение в связи с утверждением зарубежной, в частности латышской, историографии о том, что с июля 1941 г. СССР в нарушение международного права с помощью дрейфующих мин развязал в Японском море настоящую «войну, которая стала причиной гибели многих японских судов»[15, с.81].

Что касается ущерба со стороны Японии советскому судоходству на Дальнем Востоке, то в официальных советских документах, которые фигурировали на Токийском процессе над главными японскими военными преступниками 1946–1948 гг., утверждается, что с июня 1941 г. по 1946 г. военно-морской флот Японии задержал 178 и потопил 18 советских торговых судов, нанеся СССР убытки на общую сумму в 637 млн. руб.[16, с.90].

Во всех работах, посвященных истории Дальневосточного государственного морского пароходства Народного комиссариата морского флота (ДГМП НКМФ) Союза ССР в период Великой Отечественной войны 1941–1945 гг., обязательно можно найти хотя бы одну строчку о том, что ряд советских торговых судов был потоплен в то время на Тихом океане японскими или «неизвестными» подводными лодками. Обычно в этой связи называют такие суда, как «Ангарстрой», «Кола», «Ильмень», «Белоруссия», «Павлин Виноградов», «Обь», «Трансбалт».

Эти и другие действия вызывали обоснованные протесты с советской стороны. Так, 3 мая 1943 г. Малик заявил в Токио зам. министра иностранных дел Японии С. Мацумото протест против задержания 28 и 29 апреля в проливе Лаперуза соответственно кораблей «Каменец-Подольск» и «Ингул» и потребовал их немедленного освобождения.

4 июня в беседе с  японским послом Молотов заявил, что задержание советских судов  Токио осуществляет в нарушение  международного права, стремясь  при этом использовать эти  действия для оказания на СССР  политического давления с целью  благоприятного для Японии разрешения  других вопросов, в частности  получения нефти, и предупредил, что это должно будет расцениваться  советской стороной как нарушение  пакта о нейтралитете.

2.9. Советско-японские  отношения на встречах руководителей  и представителей союзных держав  в  1943–1944 гг.

В 1943–1944 гг. Япония по-прежнему сохраняла свой мощный военно-экономический потенциал и для ее разгрома союзники СССР нуждались в его вооруженной поддержке.

Это видно, например, из итогового документа открывшейся 12 мая 1943 г. Вашингтонской конференции с участием Рузвельта и Черчилля, составленного англо-американским Объединенным штабом вооруженных сил, в котором ставилась задача после разгрома Германии приложить все усилия для скорейшей безоговорочной капитуляции Японии при сотрудничестве с СССР и другими государствами бассейна Тихого океана[18, с.76].

Предположение, что Советский Союз в виду «коренного конфликта интересов» с Японией после победы над Германией выступит на стороне союзников, сформулировал в подготовительном документе первой Квебекской конференции в Канаде в августе 1943 г. объединенный комитет начальников штабов США[16, с.44].

Это предположение получило свое официальное подтверждение в заключительный день работы Московской конференции министров иностранных дел СССР, США и Великобритании. 30 октября 1943 г. на банкете И. Сталин прямо заявил государственному секретарю США X. Хэллу, что Советский Союз поможет американским и британским войскам одержать победу над Японией после разгрома Германии, сделав оговорку, что это — заверение, которое он просит передать Ф. Рузвельту в совершенно секретном порядке.

Что касается итогов Каирской и Тегеранской конференций союзников, которые состоялись в последних числах ноября 1943 г., то, несмотря на известную обеспокоенность Токио по поводу возможной договоренности СССР со своими союзниками о будущем участии его в войне с Японией, заверения Молотова о намерении Советского Союза соблюдать пакт о нейтралитете с нею а также отсутствие высших советских руководителей на конференции в Каире и китайских — на конференции в Тегеране привели японское правительство к выводу о том, что «переговоры между Рузвельтом, Черчиллем и Сталиным были рассчитаны на политический эффект, поскольку полного единства взглядов по вопросу о Японии между Соединенными Штатами, Англией и Советским Союзом пока достигнуто не было» и «позиция Советского Союза по отношению к Японии пока что не изменилась»[18, с.77].

 При этом в пользу  того, что обеспокоенность Токио  перспективой усиления антияпонской  направленности курса на укрепление  сотрудничества государств антигитлеровской  коалиции имела под собой серьезные  основания, свидетельствовали не  только результаты Московской  конференции, но и последующих  конференций союзников 1943–1945 гг.

14 октября глава американской  военной миссии в Москве генерал-майор  Дж. Дин во время встречи Сталина  с Черчиллем ознакомил советского  руководителя со стратегическими  задачами, которые США намеревались  возложить на СССР в войне  с Японией:

1) ликвидация Квантунской  армии;

2) обеспечение развертывания  ВВС США и СССР на Камчатке  и в Приморье для бомбардировки  Японии;

3) сотрудничество с ВМС  и ВВС США, в том числе предоставление  им базы ВМС и баз ВВС  на Камчатке;

4) оккупация Южного Сахалина.

При этом Дин подчеркнул, что США рассчитывают на вступление СССР в войну с Японией в самые кратчайшие сроки, полтора-два месяца после капитуляций Германии, а начало планирования операций против Японии — немедленно.

По вопросу же о значении для США вступления СССР в эту войну, которое предстояло обсудить союзникам в Крыму, пожалуй, лучше всего высказался государственный секретарь Соединенных Штатов Э. Стеттиниус. Он писал: «Президенту было заявлено, что без участия России победа над Японией обойдется США в миллион жизней»[16, с.55].

2.10. Попытки Японии  улучшить отношения с СССР  и добиться прекращения войны  между Советским Союзом и Германией  в 1944 г.

Ухудшение положения войск Японии на фронтах войны на Тихом океане и войск союзницы Японии фашистской Германии на Восточном фронте вынудило Токио окончательно отказаться от намерения успешно «решить северную проблему». Стремясь предотвратить возможное в будущем вступление Советского Союза в войну против Японии на стороне своих союзников, правительство Японии предприняло после подписания протоколов о ликвидации японских концессий на Северном Сахалине и продлении советско-японской рыболовной конвенции ряд шагов, направленных на дальнейшее ослабление напряженности в отношениях с СССР и мирное посредничество в советско-германских отношениях.

8 апреля 1944 года посол  Японии в СССР Сато посетил  Молотова и передал ему телеграмму  министра иностранных дел Сигэмицу  с поздравлением в связи с  подписанием упомянутых документов. Пользуясь этим случаем, Сигэмицу  выразил надежду, что войска Советского  Союза, выйдя к этому времени  на свою западную государственную  границу на протяжении 400 км, не  будут переносить войну с Германией  в страны Европы и советское  правительство согласится на  посредничество Токио в окончании  войны между СССР и Германией.

4 сентября Сигэмицу передал  посланнику Японии в СССР Морисима, находившемуся в командировке  в Токио, проект телеграммы в  адрес Сато с повторением предложения  о направлении в Москву специального  представителя Японии для переговоров  с указанием, пока без оповещения  советской стороны, что, по решению  Высшего совета Японии по руководству  войной, доложенного императору, таковым  назначен бывший премьер-министр  и посол в СССР К. Хирота. Телеграмма  была направлена в Москву.