Мышление и речь

Психологическая характеристика симптома резонерства была предметом  специального исследования Т.И.Тепеницыной. Как показали результаты ее исследования, неадекватность, резонерство больных, их многоречивость выступали в тех  случаях, когда имела место аффективная  захваченность, чрезмерное сужение  круга смыслообразующих мотивов, повышенная тенденция к “оценочным суждениям”.

Аффективность проявляется  и в самой форме высказывания: многозначительной, с неуместным пафосом. Иногда только одна интонация испытуемого  позволяет расценить высказывание как резонерское; так, суждения, звучащие в громкой речи как типично  резонерские, при письменной записи вместе с потерей интонаций теряют и свой резонерский оттенок.

Грамматический строй  речи этой категории больных отражает эмоциональные особенности “резонерства”. Своеобразен синтаксис, своеобразна  лексика резонерских высказываний. Больные часто используют инверсии, вводные слова.

Разноплановость и резонерство  находят сове выражение и в  речи, которая приобретает, по выражению  клиницистов, характер “разорванности”. По существу же, это тоже симптом  нарушения речи как функции общения. Нередко подобные больные говорят  независимо от присутствия собеседника (симптом монолога). При внешне упорядоченном  поведении и правильной ориентировке в обстановке монотонным, спокойным  голосом больной часами произносит монологи, не проявляя при этом никакой  заинтересованности во внимании собеседников.

Анализ образцов “разорванной”  речи приводит к следующим выводам:

1. В довольно длительных высказываниях больных нет никакого рассуждения; больные произносят ряд фраз, но не сообщают в них никакой содержательной мысли, не устанавливают никаких, хотя бы ложных, связей между предметами и явлениями. Отсутствует направленность на содержание.
2. В речи больных нельзя обнаружить определенного объекта мысли. Так, больной называет ряд понятий, но в его высказывании нет смыслового объекта, нет логического подлежащего.
3. Больные не заинтересованы во внимании собеседника, они не выражают в своей речи никакого отношения к другим людям. “разорванная”” речь этих больных лишена основных, характерных для человеческой речи признаков, она не является ни орудием мысли, ни средством общения с другими людьми.

Эта особенность речи больных, отсутствие функции общения, в сочетании  с ее другой особенностью, с ее непонятностью  для окружающих, делает ее схожей с  так называемой эгоцентрической  речью ребенка.

4. Нарушение динамики мыслительной деятельности.

Признание рефлекторной природы  мышления означает признание его  как процесса. Об этом писал еще  И.М.Сеченов, указывая, что мысль  имеет определенное начало, течение  и конец.

Невозможно в достаточной  мере проанализировать внутренние закономерности мышления, исследовать структуру  мыслительных операций, с помощью  которых происходит отражение объективных  свойств предмета, если не проанализировать процессуальную сторону мыслительной деятельности. Использование обобщенных способов решения задач, актуализация адекватных знаний о предметах требуют  не только сохранности интеллектуальных операций, но и динамики мышления.

Определение мышления как  процесса применимо не только к общей  теоретической характеристике мышления, но и к каждому отдельному мыслительному  акту. Для успешного выполнения интеллектуального  акта необходимо выделять адекватные системы связей, отбрасывать побочные, оценивать каждую мыслительную операцию по ходу ее выполнения. Особенности  выполнения такой сложной, многоэтапной по своей структуре деятельности составляют ее динамическую характеристику.

Осуществление опосредованного  перехода от одних суждений к другим связано также с наличием более  или менее длинной цепи умозаключений. Именно цепь умозаключений, переходящая  в рассуждение, является истинным проявлением  мышления как процесса.

Исследования показали, что  нарушения процесса обобщения являются не единственным вариантом нарушений  мышления. Более того, часто встречающиеся  нарушения мышления не сводятся к  распаду понятий; болезненные состояния  мозга приводят чаще всего к динамическим нарушениям мышления.

У ряда больных (например, больных  сосудистыми заболеваниями мозга) колебания умственной работоспособности  приводили к колебаниям памяти, зависящим  не от сложности выполняемой задачи, а от истощаемости корковой нейродинамики  больных. Подобные колебания, выступавшие  как непоследовательности суждений, наблюдались и в мыслительной деятельности больных.

• Лабильность мышления.

Характерная особенность  этого нарушения заключалась  в неустойчивости способа выполнения задания. Уровень обобщения больных  в основном не был снижен; больные  правильно обобщали материал; операции сравнения, переноса не были нарушены. Однако адекватный характер суждений больных не был устойчивым.

Больные легко усваивают  инструкцию, применяют способ, адекватный условиям решения, начинают раскладывать карточки по обобщенному признаку, но спустя некоторое время оставляют  правильный путь решения. Достигая в  отдельных случаях высокого уровня обобщения, больные эпизодически сбиваются  на путь неправильных, случайных сочетаний. Эти колебания носили различный  характер.

1. Очень часто наблюдались чередования обобщенных и конкретно-ситуационных сочетаний. Выполнение заданий на уровне обобщенных решений не являлось модусом работы больных.
2. Ошибки больных состояли также в том, что логические связи применялись случайными сочетаниями. Так, правильное выполнение задания “классификация предметов” нарушалось тем, что больные объединяли объекты в одну группу лишь потому, что карточки оказались рядом. Они нередко замечали свои ошибки и исправляли их.
3. Ошибочные решения больных проявляются в образовании одноименных групп: больные часто выделяют предметы по правильному общему признаку, но тут же начинают выделять аналогичную по смыслу группу.

В первом случае нарушение  динамики мышления не приводило к  грубым нарушениям строения мышления. Оно лишь на какой-то отрезок времени  искажало правильный ход суждений больных  и являлось, очевидно, нарушением умственной работоспособности больных.

В некоторых же случаях  нарушение динамики мышления носило более стойкий характер, изменяло само строение мышления. Лабильность  мышления наблюдается у больных  маниакально-депрессивным психозом в  маниакальной фазе болезни. Осмысление ситуации, возможность анализа и  синтеза у этих больных часто  не нарушены, однако выполнение любого экспериментального задания не вызывало определенной стратегии их мышления. Больные не задумываются над вопросом, адресованным к ним, не вникают в  смысл задания. Они импульсивно  приступают к выполнению. На вопрос, в чем общность и различие между  понятиями “стол” и “стул”, один из больных отвечает: “У них общее  то, что у стола и у стула  четыре ножки, а разница – у  стула спинка есть, у стола –  нет”. При складывании картинок в последовательном порядке больные  такого типа, осмыслив сюжет, раскладывают их в любом порядке.

Возникающие ассоциации носят  хаотический характер и не оттормаживаются. Отдельные слова вызывают новые  ассоциации, которые больные тут  же высказывают; любое возникающее  представление, любое эмоциональное  переживание получают свое отражение  в речи больных. Неадекватным оказывается  само течение умственной деятельности. При направляющей помощи экспериментатора интеллектуальная продукция больного часто могла быть даже адекватна  поставленной цели, но весь ход суждений, который выбирал больной, был  неустойчивым.

Неустойчивость способов выполнения работы достигает у некоторых  больных чрезвычайно утрированной формы – повышенной “откликаемости”. Они не только не в состоянии удерживать ход своих суждения в установленном ранее направлении, но и начинают реагировать на любой раздражитель, к ним не адресованный.

С особой отчетливостью феномен  “откликаемости” обнаруживается в  ассоциативном эксперименте. В качестве ответных реакций часто выступали  названия предметов, находившихся перед  глазами больных (“вплетения”). Подобная тенденция называть находящиеся  перед глазами предметы наблюдалась  иногда и у больных других групп, однако было достаточно указания экспериментатора, чтобы больные начинали правильно  выполнять инструкцию. У выше описанных  же больных указание лишь на короткое время вызывало правильные реакции; спустя небольшой промежуток времени  больные опять называли предметы, попадавшие в поле их зрения.

Эта тенденция выступала  также и в том варианте ассоциативного эксперимента, где инструкция предусматривала  особую направленность ответов, в частности, где требовалось назвать определенное количество предметов определенного  цвета.

Больные в этом эксперименте временами называли находившиеся перед  ними предметы, хотя они отнюдь не были окрашены в требуемые цвета. Инструкция экспериментатора вызывала целенаправленные действия на короткий отрезок времени. Любой объект, любая случайно услышанная фраза могли вызвать действия больных, неадекватные содержанию их деятельности, искажающие ход их суждений.

• Инертность мышления.

Антиподом описанного нарушения  является тип нарушений мыслительного  процесса, в основе которого лежит  инертность связей прошлого опыта. В  этих случаях больные не могут  менять избранного способа своей  работы, изменять ход своих суждений, переключаться с одного вида деятельности на другой.

Подобные нарушения часто  встречаются у больных эпилепсией, иногда у больных с отдаленными  последствиями тяжелых травм  головного мозга, при некоторых  формах умственной отсталости.

Такие больные иногда в  состоянии работать, но делают это  с частыми срывамми, теряют прежнюю  квалификацию и выполняют работу, не требующую приобретения и использования  новых знаний. Качество их умственной продукции невысоко, темп работы замедлен.

Эксперементально-псхологическое исследование обнаруживает замедленность, тугоподвижность их интеллектуальных процессов. Даже в тех случаях, когда  они могут обобщить материал (выделить основной признак в опыте на классификацию  предметов, понять условность инструкции), они допускают ошибочные решения, если им необходимо переключиться на новый способ решения задачи. Изменение  условий затрудняет их работу.

Эта тугоподвижность мыслительного  процесса приводила, в конечном счете, к тому, что больные не справлялись  даже с элементарными заданиями, если последние требовали переключения. И в составление пиктограмм, и в опыте на опосредованное запоминание по методу Леонтьева, больные обнаруживали плохую переключаемость.

Решение задачи доступно больным, если оно выполняется только одним  определенным способом.

Подобная инертность связей прежнего опыта, в которой проявляется  нарушение динамики мыслительной деятельности, в результате приводила к снижению операции обобщения и отвлечения. Процесс сортировки, классификации, требующий оттормаживания одних  элементов, сопоставления с другими, т.е. известной гибкости оперирования, переключения, для них затруднен.

Такая же трудность переключения обнаруживается и в эксперименте по методу “исключение объектов”.

Конкретные связи прежнего опыта инертно доминируют в мыслительной деятельности больных и определяют весь дальнейший ход их суждений.

Из-за подобной инертности связей прежнего опыта больные часто  не упускают при выполнении задания  ни одной детали, ни одного свойства предметов и в результате не приходят даже к элементарному обобщению. Из этого стремления к уточнению, из желания исчерпать при решении  какого-нибудь вопроса все многообразие фактических отношений и возникает  то своеобразное эпилептическое “резонерство”, проявляющееся в обстоятельности, излишней детализации, которое метафорически  обозначается в клинике как “вязкость” мышления.

Особенно часто обнаруживается подобная инертность связей прежнего опыта при выполнении задания, которое  требует более развернутого объяснения – при определении понятий.

5. Нарушение процесса саморегуляции познавательной деятельности.

Нарушения саморегуляции  играют особо важную роль в осуществлении  познавательной деятельности. Эти нарушения  выражаются в невозможности целенаправленной организации своих мыслительных действий. Некоторые формы нарушения  мышления невозможно объяснить без  привлечения представлений о  саморегуляции: они должны рассматриваться  как проявления нарушения осознания  и подконтрольности своих мыслительных действий. Подобные формы нарушения  познавательных процессов не затрагивают  осуществления логических операций: больным могут оказаться доступными некоторые задания, требующие развитого  абстрактного мышления. Однако в условиях необходимости организации своих  действий (в ситуациях неопределенности, выбора, затруднения, конфликта) эти  больные оказываются неспособными к осуществлению целенаправленной деятельности. Например, такие нарушения  динамики мышления, как расплывчатость, нецеленаправленность, являются, по сути, выражением дезорганизации мышления.

Саморегуляция не сводится к осознанию, контролю и перестройке  мыслительных действий. В зависимости  от того, как осознает себя человек  в данной проблемной ситуации, как  переживает ее, она приобретает для  него различный смысл. Переживание  ситуации может стимулировать к  дальнейшему продолжению поиска или же отказу от него. Другими словами, саморегуляция может быть направлена на мобилизацию внутренних ресурсов для разрешения содержательного  затруднения (решения проблемы или  задачи) или же на уход из конфликтной  ситуации затруднения (отказ от дальнейшего  решения и стремление дискредитировать задачу или же оправдать себя). В  соответствии с этим выделяются еще  две функции саморегуляции познавательной деятельности – мобилизующая (продуктивная с точки зрения регуляции мышления) и защитная (непродуктивная).