Этнические стереотипы поведения

    Вторая  группа стереотипов формируется  под воздействием культурных, политических и экономических факторов, характеризующих  условия бытования этнической группы. Те этнические стереотипы, которые  навязываются индивиду средствами массовой информации, с целью воздействия  на этнос (к примеру, в ситуации этнического  конфликта СМИ по политическому  заказу пытаются создать негативный стереотип одной из сторон), весьма изменчивы и динамичны. Любой  этнический стереотип является продуктом  исторического развития, социальной организации и экономических  условий. Этнические стереотипы поведения (стереотипы первой группы) восходят к  временам глубокой древности, когда  географические и экономические  условия породили стереотипы, характерные  только для этой этнической группы (или в меньшей степени присущие другим этносам). Множество стереотипов  второй группы являются негативными, что  можно объяснить либо неблагоприятным  исходом взаимодействия, либо влиянием информации, навязываемой в идеологических целях. Наличие негативных стереотипов  имеет как положительную, так  и отрицательную стороны. Первая заключается в сохранении духовной культуры этносов, вторая – в том, что этнические стереотипы выступают  в качестве барьера в ситуации межэтнического общения, значительно  уменьшают вероятность успешного  исхода коммуникации, способствуют возникновению  конфликтов. Этнические стереотипы выполняют  ряд важных функций, без которых  не могут быть поняты многие константы  социальных отношений. К функциям стереотипизации  относятся:

    1. Объяснение существующих отношений,  классификация и упорядочение  социокультурной

    информации;

    2. Аккумуляция и передача культурно-исторического  опыта, выработка моделей поведения  и

    стандартов;

    3. Защита групповых ценностей.

    Формируясь  в зоне этнокультурных контактов  на основе представлений о воображаемых и истинных характеристиках своего и другого этноса, стереотипы закрепляются на подсознательном уровне в качестве не подлежащего сомнениям императива. Стереотипы выступают в качестве посредника в ситуации контакта представителей различных этносов, так как, вооруженные  определенным набором стереотипов, этнические группы имеют возможность  прогнозировать возможную реакцию  участников общения на ту или иную ситуацию или явление и смоделировать  процесс общения в соответствии с преследуемой целью. Существенным является тот факт, что стереотипы усваиваются подрастающим поколением в детстве, задолго до возникновения  ясного представления о тех группах, к которым они относятся. В  системе социализации в каждой этнической культуре приобщающемуся к ценностям, представлениям о взаимоотношениях и нормах поведения прежде всего  внушается уважение к собственной  этнической группе и только после  этого – к иным этносам. В ситуации контакта культур привычные стереотипы поведения оказываются неприемлемыми  и потому при низком уровне межкультурной  компетенции негативные стереотипы могут не только не исчезнуть, но и  перерасти в агрессию.

    В настоящее время, в период экономической  и политической нестабильности, на фоне утверждения этническими группами своей идентичности межкультурное  общение порождает немало проблем. Восприятие другого этноса обычно идет через призму автостереотипов мышления и поведения, определяемых этнической принадлежностью. Культура межэтнического общения представляет собой не только систему стереотипов поведения  в ситуации межэтнического контакта, но и культуру этноса в целом. Этнические стереотипы общения представляют собой  один из способов существования и  выражения своеобразной и уникальной этнической культуры этноса. 

3. Атомарные и реляционные признаки  

    Первое  соображение относится к проблеме уровней описания явлений и соотношений  между уровнями; эта проблема подробно исследуется в работе В.Н. .Карловича. Приведу два простых и внешне аналогичных примера, первый из которых  относится к человеку, второй —  к животным.

    Рассмотрим  какую-либо социальную организацию (например, научное учреждение). Членов этой организации  можно описывать по самым разным признакам, например, по росту, коэффициенту умственного развития, должности и т.п. Рост каждого сотрудника учреждения никак не зависит от роста любого другого сотрудника: это признак индивидуальный и независимый (атомарный) в том смысле, что он не имеет значения для характеристики структуры самого учреждения и отношений между его членами.

    Однако, как только мы начинаем сравнивать членов данного социального объединения  по должности (или зарплате), мы характеризуем  уже не совокупность индивидов, но структуру  самой организации. Должность — не признак индивида, а признак объекта более высокого уровня общности; именно поэтому это не независимый, а реляционный (относительный) признак, обусловленный социальной структурой. Если какого-то индивида мы характеризуем как «м.н.с.», то тем самым мы автоматически

    характеризуем и социальный институт, в который  включен данный индивид. Вообще говоря, здесь мы прежде всего описываем организацию, и лишь во вторую очередь — индивида. Очевидно, что недопустимо придавать этому признаку значение индивидуальной характеристики. Однако на практике сплошь и рядом происходит именно такая подмена структурных и индивидуальных характеристик друг другом. Пример: известные социал-дарвинистские представления о том, что богатые и бедные (реляционный признак) — это люди с разными индивидуальными качествами (ростом, интеллектом) и именно эти качества (атомарные признаки) предопределяют дифференциацию общества на богатых и бедных, от этого зависит распределение дохода.

    В аналогичной ситуации находится, например, этолог, изучающий сообщество животных. Тестируя особей на арене «открытого поля», он определяет их индивидуальные характеристики поведения (исследовательскую и двигательную активность, эмоциональность и др.), которые независимы у разных индивидов. Однако, определяя иерархический статус животного (доминант, субординант), он и этому признаку склонен придавать значение индивидуальной характеристики: особь по своей природе является доминантом и, вступая во взаимодействия с другими особями в группе, проявляет свои природные качества. На самом деле, иерархический статус особи есть прежде всего характеристика сообщества, и лишь вторично может характеризовать индивида (на уровне корреляции статуса с морфофизиологическими параметрами, например, массой тела или концентрацией тестостерона, с прежним опытом взаимодействий индивида в сообществе, наконец, с экологическими параметрами). Во всех случаях следует различать внутренние, структурные детерминанты проявления признака и корреляты, отражающие лишь статистическую связь.

    Таким образом, исследуя поведение сложных систем, приходится постоянно различать признаки двух родов: атомарные, или индивидуальные, т.е. присущие элементам системы, но не относящиеся к характеристикам самой системы и в этом отношении независимые, и признаки реляционные (относительные), которые характеризуют саму систему, являются ее атрибутами, хотя субстратами, носителями этих признаков, могут быть лишь элементы системы. Поэтому возникает острый соблазн придать этим признакам статус индивидуальных характеристик самих элементов системы; на самом же деле для элементов они являются лишь реляционными характеристиками. Атомарные и реляционные признаки допустимо сопоставлять и искать корреляции между ними, но выводить один из другого, рядополагать их нельзя.

    Мы  попадаем в методологически аналогичную  ситуацию, когда обсуждаем проблему соотношения стереотипов поведения, имеющих наследственную или культурную природу. Генетическая детерминация эпигенетической системы — поведения предполагает независимость проявления стереотипа. Культурная обусловленность стереотипного поведения, напротив, делает эти признаки относительными, обусловленными той структурой отношений, в которой они становятся релевантными (превращаясь в ритуал). Независимо от того, является ли данный поведенческий акт целиком генетически детерминированным или сугубо условнорефлекторной формой, на уровне индивидуального поведения это атомарный признак. И, наоборот, если стереотип приобретает социальный смысл, он становится структурным признаком, социально обусловленной формой. (В этом смысле, кстати, понятие стереотипа и не является самостоятельным, предполагает существование более общих понятий, прежде всего понятия «ритуала»).

    Конечно, подобное деление признаков на индивидуальные (атомарные) и структурные (реляционные) не абсолютно и зависит от контекста, от заданного уровня исследования. Это разграничение гносеологического, а не онтологического характера.  

4. Продукты поведения  

    Посмотрим на проблему детерминации поведения  под другим углом зрения. Как известно, в теории «трех миров» К. Поппер постулирует  три реально существующих мира: помимо мира физической реальности и ментального  мира существует и мир объективного знания. В нашу задачу, конечно, не входит обсуждение и оценка теории «трех миров»; в рамках исследуемого вопроса она интересна одним из своих второстепенных моментов, именно эволюционно-биологическим экскурсом Поппера в область поведения животных и человека.

    Сеть, сплетенная пауком, и плотины бобров, гидротехнические сооружения и картины  человека — все это объекты, созданные  в результате поведения живых  существ. От других «предметов» (камней, рек, морей) они отличаются именно тем, что являются продуктами поведения. Будучи произведенными, продукты отчуждаются от своего создателя, становятся автономными — с этого момента начинается их независимое существование. Это отчуждение и создает тот самый третий «мир произведений», который начинает оказывать воздействие и на сами породившие их существа и на физический мир. Более того, «создатели» этого «третьего мира» сами оказываются живущими прежде всего в нем, а не в физическом мире. Если предложить любому человеку перечислить окружающие его в жизни вещи, то большинство этих предметов окажется продуктами, произведенными живыми существами — начиная от почвы и трав и кончая кирпичами и компьютерами.

    Этот  «мир произведений» состоит не только из материальных продуктов, вроде паутин, плотин, гнезд и шалашей. Он представлен и идеальными продуктами — определенными, фиксированными формами поведения — стереотипами, ритуалами — социальными знаками, регулирующими поведение индивидов в сообществе. Влияние этих идеальных продуктов поведения на жизнедеятельность индивида, как мне кажется, зачастую гораздо более существенно, нежели материальных порождений деятельности.

    Данная  гипотеза имеет весьма разнообразные  и интересные следствия. Однако в  рамках данной статьи нам интересен  не сам по себе мир продуктов поведения  или процесс его порождения, а  частный методологический вопрос: проблема интерпретации исследователем процесса порождения продуктов поведения.

    Когда мы изучаем поведение паука, нас меньше всего интересует его продукция, т.е. сама структура или физико-химические характеристики сети. Мы не задумываемся и о цели поведения, полагая, что она нам хорошо известна. Нас занимает само поведение паука, которое приводит к этой цели. Другими словами, мы исследуем не следствия, а причины поведения. Этологу этот подход представляется не только более простым, но и более обоснованным; объектами исследования являются стереотипные формы поведения и их механизмы.

    Если  мы теперь рассмотрим продукт, произведенный  человеком, например, картину, то обнаружим, что она анализируется, вообще говоря, в другой системе категорий. Культуролог (искусствовед), как правило, не анализирует те стереотипы поведения художника, во многом рутинные и даже ритуализированные (например, в традиционной живописи Китая), которые обеспечивают появление данного произведения. Нас интересует продукт, т.е. следствия, а не причины поведения.

    Оба приведенных в качестве примеров явления имеют глубинное родство в силу того, что итогом их являются произведения живых существ. Мы же, однако, подходим к делу таким образом, что родство это не только маскируется, но с порога отрицается. Почему же мы склонны формировать разные представления применительно к подобным случаям? Причина, по-видимому, кроется в нашем положении относительно данных объектов исследования: в одном случае мы являемся внешними наблюдателями, в другом — находимся внутри объединяющей нас социокультурной системы. Центральный момент — это соотнесение данного продукта поведения с некой эксплицитной системой моделей, с системой ценностей, которая является внешней по отношению к нашему поведению и его продуктам, но которая и обеспечивает это поведение, и регулирует его. В отношении продуктов, создаваемых пауками или муравьями (и, вообще, любыми другими видами), мы этого сделать не в состоянии. В силу необходимости мы склонны по-разному понимать явления, родственные по существу.

    Эти рассуждения относятся и к стереотипным формам поведения, ритуалам. Конечно, формы воспроизведения ритуала как некой структуры, независимой от своего исполнителя и способной влиять не только на него, но и на ближайшее социальное окружение, не столь очевидны, как паутина, брачная площадка птицы шалашника или картина. Важно, что все эти структуры, порожденные поведением, регулируют и детерминируют последующее поведение своих создателей.

    По  этой причине теряет всякий смысл  вопрос о природе — генетической или социальной — тех стереотипов поведения, которые приобретают значение «социальных» символов и становятся ритуалами. Ритуализированные формы поведения переходят в «сферу влияния» социальных, культурных факторов, следовательно они и детерминированы прежде всего этими факторами. Процесс вторичного приобретения социорегулятивной функции фиксированными моторными актами или условнорефлекторными актами, в целом, видимо, случаен, но благодаря этому они становятся культурно детерминированными стереотипами поведения. Таким образом, как только мы переходим с этологического уровня исследований на уровень социоэтологический, дотоле четкая граница между наследственно и культурно обусловленными стереотипами поведения становится все менее определенной и даже исчезает.