Судебное красноречие

Мы можем  и вправе, в полном соответствии с требованиями закона, придать доказательственное значение объяснениям Копнина. И  не в том только дело, что все то, что он показывал, нашло, как мы убедились, объективное подтверждение. Крайне важно для Семена Васильевича, чтобы он почувствовал, что ему верят, отвергая показания Музиной, верят ему, не доверяя ей. Такое доверие значит сейчас для Копнина больше, чем даже вопрос о том, как решится его судьба. Зло, которое причинила ему Музина, вовсе не исчерпывается тем, что она возвела на него ложное обвинение. Нет, самое большое зло, самую большую обиду принесла ему Музина до того, как возникло дело, когда о возведении обвинения она еще и не помышляла. И об этом зле, которое причинила Музина, причинила расчетливо, сознавая размер зла и нисколько этим не смущаясь, я не имею права не сказать.

С октября  прошлого года по апрель нынешнего  были светлыми месяцы в жизни Копнина: Надежда Петровна Музина уступила настояниям Копнина и стала работать. Он не понимал, как может молодая, крепкая женщина нигде не работать. Музина пошла навстречу желаниям Копнина и начала работать на заводе, значит, они будут почти неразлучны. Музина оказалась способной к работе и действительно, к чести Надежды Петровны нужно сказать, увлеклась ею. Не нарадоваться Копнину на Музину. Все чаще заходит речь о том, что им нужно съехаться, и Музина никак не возражает, только то по одной, то по другой причине откладывает переезд. Словом, все безоблачно. 14-го апреля приезжает Александр Музин. Приезд его был неожиданностью. Я не имею никаких оснований брать под сомнение привязанность Музиной к своему мужу, как нет у меня оснований отвергать его любовь к своей жене. Неверно будет подумать, что если Музин совершал кражи, то он неспособен на подлинное человеческое чувство. И естественно, что, любя свою жену, он не потерпел бы, чтобы она имела связь с Копниным. Это было ясно и Музиной. Но как разорвать связь, никак не подготовив Копнина? Очевидно, в самооправдание она и солгала мужу, что Копнин понуждал ее к сожительству. Солгала, убежденная, что дальше мужа это не пойдет.

Музина  лгала, лгала все время, лгала  про все. Лгала про мужа, лгала, что хочет связать свою жизнь с Копниным, лгала про свои чувства. Но не только бесстыдно обманывала Семена Васильевича. Она отдала его добрые чувства, его привязанность к ней, его доверчивость на посмеяние, на поругание. Что же должен был перечувствовать Семен Васильевич! Какая боль, мука и стыд жгли его! И ни с кого не спросишь. Только с себя. И горькой, все обостряющейся мукой стали для него каждодневные встречи на заводе с Музиной.

Уйти  самому с завода? На нем он проработал всю жизнь. Работа - единственное, что у него осталось. Уйти с завода - на это у него не хватит сил. И он потребовал, да, потребовал, чтобы Музина ушла с завода. И когда она не захотела уйти, Копнин стал выживать ее с завода.Но прокурор видит в резком изменении отношения Копнина к Музиной, видит в снижении ее заработка и ухудшении условий ее труда только одно: понуждение к сожительству.Да, все было: и снижение заработка, и ухудшение условий работы. Но ведь это не все, что можно выдвинуть против Копнина. Прокурору следовало бы сказать и о том, что бесспорно установлено: Копнин выживал Музину с завода, делал все, что мог и на что не имел права, чтобы она ушла с работы.Признав, что Копнин выживает Музину с завода - а не признать это невозможно, прокурор понимает, что это означает признать установленным, что Копнин сознательно лишал себя средств понуждения.

А теперь становится понятным и смысл той  записки, которую пыталась выдать Музина за способ понуждения.Музина оставалась на заводе, оставалась, зная, какую муку причиняет Копнину. Боясь за себя, боясь, что, встретившись с Музиной с глазу на глаз, он не совладает с собой, Копнин и написал: «В последний раз говорю, не хочешь добром, заставлю». Он не дописал: «уходи с завода». Из записки, в самом деле, не видно, что он требует ее ухода с завода. Он-то считал, что дьявольски хитро и осторожно написал свою записку, а она едва не превратилась в опасную улику. Думается, теперь можно сказать: обвинение против Семена Васильевича Копнина не выдержало судебной проверки. Но остается ответить еще на последний вопрос: что же толкнуло Надежду Петровну Музину на возведение ложного обвинения? Не хочу быть несправедливым к Музиной. Думается: заявляя начальнику цеха о притеснениях, которым ее подвергал Копнин, о его домогательствах близости с ней, она и не предполагала, что это ее заявление поведет к возбуждению уголовного дела против Копнина. Верю, что Музина не хотела зла Копнину. Могло быть и так: Музина опасалась, что Копнин, возмущенный тем, что она сотворила, с кем-нибудь поделится, и пойдет о ней худая слава, а вот если она заявит о том, что Копнин склоняет ее к сожительству, а она не соглашается, то веры Копнину не будет. У Музиной могли быть разные мотивы: она, возможно, заявила и для того, чтобы начальник цеха помешал Копнину притеснять ее. Неожиданно для Музиной начальник цеха дал официальное движение ее заявлению, и она попала в плен собственной лжи. Когда ее вызвали на первый допрос, Музина оказалась перед выбором: или признать, что она оклеветала Копнина, не понуждал он ее к сожительству, и тогда ей, Музиной, надлежит нести ответ за возведение ложного обвинения, или же подтвердить обвинение. Так и возникло обвинение против Копнина. В связи со всем вышесказанным прошу уважаемый суд вынести моему подзащитному оправдательный приговор.