Общественное воспитание по Наторпу

     1 Жизнь и педагогические  труды П. Наторпа

     Пауль Наторп родился 24 января 1854 года в Дюссельдорфе в семье пастора. Окончив гимназию, он поступил в Берлинский университет, откуда перешел в Бонн и, наконец, в Страсбург. Предметом его занятий вначале была классическая филология: от философии, как он пишет в своей автобиографии, написанной для сборника «Современная немецкая философия», его отпугнуло на первых порах преподавание этой науки с берлинской кафедры. Наряду с классической филологией он занимался математикой и музыкой. Одному случайному обстоятельству – письму друга из Марбургского университета, где преподавали философию знаменитый Альберт Фридрих Ланге и молодой в то время доцент, впоследствии основатель «марбургсокй школы», Герман Коген, – Наторп был обязан тем, что обратился к изучению философии у известного позитивиста Эрнста Лааса и прошел его трудную школу. В 1881 году он сделался приват-доцентом в Марбурге, в 1885 стал экстраординарным и через семь лет ординарным профессором. В Марбурге прошла, таким образом, вся его научная жизнь. Он читал лекции преимущественно по логике, психологии, философской пропедевтике и вел разнообразные семинарии. Краткие конспекты его лекций по логике и философской пропедевтике переведены на русский язык. [2]

     Мы  не можем остановиться здесь на изложении  философских взглядов мыслителя; напомним только основный идеи его педагогической системы. Быть может, лучше всего  центральная мысль Наторпа выражена им в следующем месте его «Социальной педагогики»: «Понятие социальной педагогики выражает принципиальное признание того факта, что воспитание индивидуума во всех существенных отношениях обусловлено социальными причинами, социальными соотношениями, точно также, как, с другой стороны, придание человеческого, то есть истинно-человечески-образовательного, уклада социальной жизни зависит от соответствующего такому укладу воспитания индивидуумов, которые должны в этой жизни участвовать». Это воспитание есть по преимуществу воспитание воли. Наторп отдал немало сил и времени борьбе с господствовавшим в германской педагогике во второй половине прошлого века интеллектуалистическим гербартианством. Одно время эта борьба, широко развернувшаяся как в литературе, так и в педагогических кругах, приобрела такую популярность, что даже в одной театральной пьесе («Воспитатель Флаксман») был сочувственно окружной инспектор, старающийся привить своим подчиненным учителям идеи социальной педагогики Наторпа. И, действительно, тот вопрос, с которым по пьесе обращается этот инспектор к молодому учителю Флемингу, – «Гербарт или Наторп?!» – мог бы быть обращен в начале XX века к очень многим учителям Германии, так как именно по линии приверженности к интеллектуализму или волюнтаризму проходил водораздел между устарелой и прогрессивной немецкой педагогикой. Разумеется, Наторп вовсе не думал умалять значение образования ума и чувства, но воспитанию воли он придавал решающее социальное значение. «Волю воспитывают, однако, в конце концов, дело и упражнение».

     Вот почему «истинное образование по существу исключительно трудовое образование… Песталоцци навсегда останется правым в том, что в деле, в непосредственном труде и в упражнении глаза  и руки соединяются действительно  рассудок и воля». В этом направлении  должно строиться воспитание как  домашнее, так и школьное, которому Наторп придавал большее значение, чем первому, так как оно, разумеется, гораздо больше способствует развитию в ребенке и подростке сознания общественности или, выражаясь термином «Социальной педагогики» [11], в общности. Но на школе низшей, средней и высшей, не должно останавливаться воспитание и образование человека: «мы должны всегда оставаться учащимися». Вот почему Наторп печатно и в публичных лекциях выступал горячим проповедником широкой организации внешкольного образования, причем подчеркивал необходимость устранения вмешательства в дело этой организации прусско-немецкой государственности и выдвигал на первый план принцип самодеятельности народных масс. Просвещению, как движущей силе перехода от классового сообщества к бесклассовому, великий педагог придавал огромное значение, отнюдь не отрицая, разумеется, экономических предпосылок этого перехода. Вот что говорит он в одном месте своей книги «Культура народа и культура личности», справедливо отвергая то извращение марксизма, по которому исторический процесс превращается в какое-то роком предопределенное течение событий: «Преобразование человеческих отношений до такой глубины, как это себе представляют, ни в каком близком или отдаленном будущем невозможно иначе, как при помощи человеческих сил понимания и воли; они не изменятся коренным образом, если не будет в наличности великих, серьезных и глубоко образованных сил познания и воли, притом в лице не отдельных немногих лиц, а многих, по возможности – всех.

     Правы те, кто утверждает, что должно произойти  очень глубокое, доходящее до корней человеческого существования, радикальное  в этом отношении превращение  человеческих отношений, чтобы оно  могло совершить великое дело преобразования, положить конец этой необычайно тягостной действительной войне, оказывающей пагубное влияние  на физическую, интеллектуальную и  моральную сторону, а также внутренней войне общественных классов друг против друга, ввести и удержать на продолжительное время царство истинного человечества, чистой обоюдной человечности. Мы действительно де должны утрачивать этой благодарной надежды, этого вечно истинного требования социализма. Я сам не хотел бы жить без нее».

     Этой  надежде не изменил философ до последних дней, как ни тяжки были физически и нравственно десять трудных лет войны и революции. Мыслитель-теоретик, почти семидесятилетний старик, он с юношеской энергией и страстью развивал свои идеи в  последних своих книгах: «У меня не было выбора писать их или не писать, я должен был их писать, – говорит он в упомянутой выше автобиографии, – они возникали из меня едва ли не так же, как музыкальные произведения, которые время от времени врываются ко мне, не постучавшись в дверь, и до тех пор не отпускают меня, пока я не заставлю себя нанести их на нотную бумагу» [8].

     Пишущему эти строки выпало на долю большое счастье быть учеником Наторпа в старом марбургском университете. Часы, проведенные в его аудитории и семинарии, навсегда останутся для меня и, знаю, для всех, кто сидел подле учителя в станах упраздненного Реформацией доминиканского монастыря, – предметом дорогих воспоминаний. Все мы чувствовали глубокое обаяние этой цельной, сильной нравственной личности. В Наторпе не было и тени той важности, которою проникнуты многие немецкие профессора: он был прост, как только может быть прост человек, вся цель жизни которого в неустанном искании истины, ненарушаемом никакими мелкими, пустыми соображениями житейского порядка. Во всей его фигуре, в выражении серьезного лица, в блестящих глазах, пытливо глядевших сквозь очки, выражалась его энергичная, всегда вперед стремившаяся индивидуальность. Те же черты в прекрасном стиле его сочинений, с трудом поддающихся переводу и утрачивающих в нем своеобразие своего языка. Свои лекции он читал быстро, – может быть, слишком быстро даже и не для иностранцев, каким был я, – и без каких бы то ни было ораторских приемов, но они были насыщены содержанием, и за каждой чувствовалась громадная работа мысли. Эрудиция его была поистине необъятна. Кто хотел бы в этом убедиться, пусть заглянет только в перечень литературы, использованной им для «Логических основ точных наук», а между тем, это только одна из многих написанных им книг!

     Он  был большим знатоком музыки и  серьезным музыкантом, написавшим довольно много произведений для камерной музыки. Свои досуги он наполнял музыкой. Тот же строгий ритм, что проникал все его существо, лежал в основе этого музыкального исполнения. Однажды  в Марбург приехал знаменитый маннгеймский симфонический оркестр. В тот вечер Наторп прекратил семинарий за полчаса до срока, сказав слушателям со своей милой, застенчивой улыбкой: «Давайте кончим: не хочется пропускать такого прекрасного концерта» [2]. Не случайно в молодости он колебался в выборе между философией и музыкой… Быть может, в музыкальности его натуры следует искать объяснение изящества архитектоники его философских построений.

     В январе 1924 года Наторп праздновал свое семидесятилетие. Через восемь месяцев его не стало. Окончились пятьдесят лет научных и философских исканий, пятьдесят лет напряженной деятельности. Жизнь не прошла даром: целые поколения соотечественников и иностранцев обязаны своим философским и педагогическим образованием покойному учителю; его идеи в основном известны всюду, где работает теоретическая, философская и педагогическая мысль. Можно не соглашаться с его учением, можно считать его не во всем практически пригодным, но изучение его произведений – превосходная школа строгой и стройной мысли, всегда серьезной, всегда проникнутой глубоким пафосом искреннего переживания, всегда благородной в лучшем смысле этого слова! 

     2 Понятие «социальная  педагогика» по  П. Наторпу

     Еще в трудах Т.Мора, Ж.-Ж.Руссо, Р.Оуэна, Ш.Фурье, И.Г.Песталоцци, Т.Кампанеллы, А.Дистервега содержатся положения о социальной природе воспитания, об оптимальных условиях взаимодействия подрастающего ребенка и социума, о специальном педагогическом влиянии на социальную среду, о культуросообразности воспитания.

     Но  к началу XX века социальным проблемам  воспитания становится тесно в рамках традиционной педагогики. Они начинают обсуждаться и исследоваться  в различных направлениях наук о  человеке. Прав был В.И.Вернадский, говоря о том, что проблемы, вышедшие за пределы одной науки, неизбежно  создают новые области знания.

     Термин  “социальная педагогика” ввел в  научный оборот Наторп в своем произведении «Социальная педагогика». Первые две части этой книги представляют собой философские рассуждения с неокантианских позиций и характеризуют мировоззренческую позицию автора, исходя из которой он обосновывает социальную педагогику. По сути дела, первые две части сочинения — это система этики, которую можно рассматривать одновременно и как социальную философию, поскольку Наторп касается таких проблем, как законы социального развития, взаимоотношения техники, хозяйства и права, общественного идеала и другое.

     В третьей части П. Наторп в общих чертах изложил теорию домашнего воспитания, теорию школы и теорию «свободного самовоспитания».

     К концу XIX века понятие «социальная  педагогика» постепенно распространялось и дискутировалось, однако в ранней фазе понятие “социальная педагогика”  оставалось тесно связанным с  внутрипедагогическими дискуссиями, семантически меняющимся между пониманием социальной педагогики как социального воспитания человека и воспитания большей индивидуальной свободы и пониманием социальной педагогики как фокуса общественной интеграции, как ответ на социальные вопросы, решаемые с помощью воспитания.

     Необходимо  отметить, что слово “социальный” может употребляться в различных  значениях: нейтрально относительно понятия  “общество” (социальный лексикон, социальная структура); или оценочно относительно правовой формы общества (социальное государство, социальное учение); указывать  на состояние, связанное тем или  иным образом с любовью к ближнему или дальнему (социальное сознание, социальная ответственность). Последнее значение социального, понимаемого как этическая основа поведения, относится к разряду языковых особенностей немецкого языка и является в этом специфическом смысле не переводимым.

     Разные  оттенки понятия “социальный” вошли  в совокупности в слово “социальная  педагогика” и используются различным  образом в повседневном научно-публицистическом и научном языке в течение  последних десятилетий для того, чтобы различать особенности  социальной педагогики по отношению  к общей педагогике. Но под этим могут пониматься различные точки  зрения:

     - нейтральное отношение к выделению  определенного рабочего поля, границы  которого могут быть спорными, но оно как часть не может  иметь иных принципов, чем то  целое, в которое входит:

     - оценочное отношение к выделению  некоего вида “педагогики несчастного  случая” как одной из отдельных  областей, которые могут выделиться  в ближайшем будущем;

     - оценочное отношение к новой  педагогической области, в которой  решаются важнейшие вопросы современности.[11]

     Когда Наторп в 1890-х годах в ходе научных дискуссий разворачивал понятие “социальная педагогика”, он не мог предвидеть ее будущего развития. Для него она все также оставалась связанной с областью социальной философии. Его понимание социальной педагогики как “воспитание в обществе, через общество и для общества” подрывало господствующий до сих пор традиционный взгляд на воспитание как процесс, в сущности, ограничивающийся интеракцией между двумя людьми. Наторп взял на себя смелость установить социальный закон развития. Но это также означало и решительную критику существующих общностей, таких, какими они являются, и рассмотрение данного социального состояния как переход от прошлых социальных порядков, которые давно уже несостоятельны, к грядущим, которые еще только заявляют о себе. [6]

     3 Индивид и общность  в понимании П.  Наторпа

     Рассматривая  основные законы развития общества, П. Наторп указывал на три, с его точки зрения, основных компонента социальной жизни:

     - организация труда (уровень развития  производительных сил общества);

     - политико-правовая организация (основные  социальные и юридические нормы,  определяющие функционирование  общества);

     - организация (то есть состояние)  образования, которые находятся  в тесной взаимосвязи. [11]

     Главным фактором прогресса, по его мнению, является “прогресс сознания” отдельных  людей и всей общности в целом. Термин “общность” означал не только социум, но и объединение личностей, стремление которых, хоть и неосознанное, направлено к единой цели. Индивидуальное самосознание эффективно формируется  в атмосфере человеческих взаимоотношений. Отсюда и новый смысл и задачи “направленного” социального воспитания: воспитание ребенка в тесном взаимодействии с общественным выступает основой формирования личности с определенным типом сознания.