Чикагская социологическая школа: формирование Чикагской школы и ее основные представители

Мир-экономика прошла в своем  развитии три этапа. Первый этап (XV-XVI вв.) – этап зарождения мир-экономики  из феодальной экономо-политической системы (мир-империи). На этом этапе в результате географических открытий и колониальной экспансии страны, составляющие ядро системы (Португалия, Испания, Нидерланды, Великобритания), и некоторые другие, завоевавшие колонии, получили доступ к сверхдешевой рабочей силе и природным ресурсам периферийных областей, которые таким образом были присоединены к мир-экономике. Это обеспечило первоначальное накопление капитала и развитие мир-экономики на втором этапе (XVI – первая треть XVII в.). Но каждой части этой системы присущ свой характер труда. В странах ядра действует свободный рынок труда, а контроль за качеством труда носит экономический характер. Это ведет к постоянному повышению квалификации работников и качества товаров. В полупериферийной зоне контроль за рабочей силой носит неэкономический, принудительный характер, сами работники менее квалифицированы, а труд существует в таких формах, как барщина, издольщина. В периферийных зонах преобладает рабский труд.

На третьем этапе развития мир-экономики  возрастает роль политических процессов. Во-первых, увеличивается роль государств в регулировании экономики. Во-вторых, развивающаяся экономика позволяет укреплять государственные структуры за счет подготовки большого количества чиновников и, в-третьих, формировать постоянные национальные армии, которые, в-четвертых, служат укреплению и внутренней стабильности государств. Укрепление государств и усиление их роли в экономике вызывает рост конкуренции между ними на международной арене, восхождение одних и падение других.

18. Н. Элиас: Придворное общество как особый социальный институт.

Однако речь нужно вести все  же не о случайности практически  одновременного появления целого ряда крупных исторических личностей  и не о случайных победах отдельных  государей и князей над отдельными сословиями, достигнутых во многих странах примерно в одно и то же время. Принято говорить о веке абсолютизма, и не без оснований. В изменении формы господства находит свое выражение структурное изменение западного общества в целом. Не только отдельные короли обрели власть, но сам социальный институт королевской или княжеской власти обрел больший вес в процессе постепенного преобразования всего общества. Этот прирост власти дал ее носителям или их представителям и слугам определенные шансы.

С одной стороны, можно спросить, как протекал этот процесс с точки зрения «абсолютизма», как тот или иной деятель добивался господства, как он или его наследники приумножали или теряли захваченную власть.

С другой стороны, можно поднять  вопрос об общественных изменениях, послуживших причиной того, что средневековый институт королевской или княжеской власти в определенные столетия принял именно такой характер, что обусловило увеличение его власти, обозначаемое словами «абсолютизм» или «неограниченная монархия». Какое строение общества, какое развитие человеческих отношений сделали все это возможным на более или менее долгое время?

Ответ на оба эти вопроса предполагает работу с примерно одним и тем  же материалом. Но лишь второй из них  выводит нас на тот уровень исторической действительности, на котором разыгрывается процесс цивилизации.

Нельзя считать случайным совпадением, простой временной рядоположенностью  то, что в века, когда королевские  и княжеские функции приобретали  свой абсолютистский облик, все более  ощутимыми становились и рассмотренные  выше обуздание и сдерживание  аффектов, — т.е. все ярче проявлялись плоды процесса «цивилизации» человеческого поведения. В подобранных нами цитатах, приводившихся в первом томе в качестве свидетельств этой трансформации поведения, уже встречались тексты, показывающие, насколько тесно это изменение было связано с формированием иерархической структуры, на вершине которой стоял государь с окружающим его двором.

В процессе трансформации того времени  королевские дворы все больше становятся теми центрами, где вырабатывается новый стиль Запада. Во время предшествовавшей фазы развития они разделяли эту функцию — в зависимости от соотношения сил — то с церковью, то с городами, то с раскиданными по всей стране дворами крупных вассалов и рыцарей. Иногда эта функция вообще переходила к другим центрам. Да и позже в немецких землях (особенно в протестантских) двор делил эту функцию с университетом, как местом формирования княжеских чиновников. Но в романских странах, во всех католических землях (как можно предположить, учитывая, что это предположение требует проверки) таким центром становится двор. Придворное общество получает роль контрольной инстанции, задающей модель человеческого поведения, далеко превосходя в этой своей функции и университет, и все прочие социальные формации этой эпохи. Эта роль еще далеко не однозначна во времена флорентийского раннего Возрождения, обычно связываемого с такими именами, как Мазаччо, Гиберти, Брунеллески и Донателло; она куда заметнее в эпоху так называемого итальянского Высокого Возрождения; и наконец, совершенно очевидна в эпохи барокко и рококо, в полной мере проявляясь во времена Людовика XV и Людовика XVI и даже усиливаясь в переходный период, уже окрашенный чертами индустриально-буржуазной эпохи, — ампир, как и его предшественники, является чисто придворным стилем.

При дворе формируется своеобразное общество, некая форма интеграции людей, для которой в немецком языке нет специального слова, точно передающего ее смысл; видимо, потому, что в Германии почти никогда, вплоть до конца Веймарской республики, как переходной формы, придворное общество не было сконцентрировано вокруг единого центра. Немецкий термин «gute Gesellschaft», или просто «Gesellschaft», употребляемый в смысле французского «monde», в отличие от аналогичных французских и английских понятий не обладал четко определенным значением, как не было четко очерченных характеристик и у стоявшего за ним общественного образования. В отличие от немцев, французы ясно говорят о «société polie»; в том же смысле употребляются французское «bonne compagnie» или «gens de Cour», английское «society».

Когда мы пытаемся определить общественные традиции, задавшие общую тональность  и определявшие глубинное единство различных национальных традиций Запада, то следует обращать внимание не только на христианскую церковь и общее  для всех них римско-латинское наследие. Перед нами должна предстать картина последней донациональной общественной формации, возникшей в тени уже начавшейся национальной дифференциации западного общества. Здесь были созданы модели мирного общения, которые вместе с трансформацией европейского общества, начиная с конца Средневековья, постепенно распространились на все слои. Здесь грубые привычки, дикие и необузданные нравы средневекового общества с его воинственным (вследствие полной опасностей жизни) высшим слоем стали «смягчаться», «шлифоваться» и «цивилизоваться». Давление придворной жизни, конкуренция за благосклонность князя или иных «великих мира сего», а затем необходимость отличать себя от других при помощи сравнительно мирных средств и, конечно, интриги и дипломатия, как орудия борьбы за жизненные шансы — все это принуждало сдерживать аффекты, стимулировало «самодисциплинирование», «self-control». Это привело к своеобразной придворной рациональности. Оппозиционная буржуазия XVIII в. — особенно в Германии, но также и в Англии — видела в придворном прежде всего рассудочного человека.

Именно здесь, в этом донациональном придворно-аристократическом обществе была сформирована или начала оформляться  часть тех требований и запретов, которые доныне ощущаются как  нечто общее для всего западного мира. Они привели к тому, что все западные народы, несмотря на все различия, оказались наделенными общими чертами — признаками особой цивилизации.

В первом томе на многочисленных примерах было показано, что постепенное формирование абсолютистско-придворного общества вело к трансформации влечений и поведения высшего слоя в сторону «цивилизации». Иногда мы уже наблюдали, что это усиливающееся обуздание и регулирование влечений происходило параллельно с усилением социальных связей, с ростом зависимости дворянства от государя, находящегося в центре, от королей и князей.

Как возникают эти связи и  эта зависимость? Почему на место  верхнего слоя относительно независимых  воинов или рыцарей приходит слой придворных, в той или иной степени  прекративших враждовать друг с другом? Почему шаг за шагом отступают на задний план сословные формации, имевшие право на участие в государственных делах, но на протяжении Средних веков и в начале Нового времени все более отстраняемые от этого участия? Почему раньше или позже во всех странах Европы на вершине остается одно лицо с диктаторскими полномочиями, с «абсолютной» властью, с принудительным придворным этикетом, которое из единого центра принуждает к миру друг с другом большие и малые уделы страны? Социогенез абсолютизма действительно занимает ключевое положение в целостном процессе цивилизации. Становление форм цивилизованного поведения и соответствующая перестройка сознания и аффектов остаются непонятными без рассмотрения процесса образования государств. Именно по этому процессу мы можем проследить прогрессирующую централизацию общества, поначалу нашедшую свое самое яркое выражение в абсолютистской форме господства.

19. Концепция процесса цивилизации Н. Элиаса.

Сегодня ни у кого не вызывает удивления  использование в повседневной жизни за обеденным столом ножа и вилки. Так было не всегда. Когда в XIII веке одна византийская принцесса, будучи на обеде у венецианского дожа стала пользоваться за столом маленькой золотой вилочкой, двор был возмущен. Церковь ниспослала небесные проклятия на голову этой несчастной особы, которая и в самом деле через некоторое время скончалась от какой-то тяжелой болезни. По мнению епископа Бонавентуры это была божья кара, за то, что принцесса не желала касаться пальцами данной Господом пищи.

В главе «О пользовании вилкой в  процессе еды» Элиас рассматривает  вопрос, почему сегодня нам кажется  нецивилизованным, невоспитанным и  варварским использование вместо вилки  пальцев.

В этой небольшой главе есть два  общих, но важных замечания. Во-первых: это указание на то, что процесс цивилизации нравов исходит из «узкого круга» придворных и постепенно закрепляется в обществе, то есть сверху вниз. Во-вторых: этот длительный цивилизационный процесс в наши дни повторяется в ходе социализации детей. Но происходит это так, что формы поведения, которые прививаются им по линии извне вовнутрь иногда представляются взрослым «как нечто внутреннее», данное детям природой. Происходит это и потому, что процессуально созданный стандарт, — что как раз характерно для процесса цивилизации — не представляется более неким внешним принуждением. Он стал самопринуждением, чье соблюдение берут на себя индивидуальные механизмы контроля, которые теперь редко нуждаются во внешней поддержке. Процесс этот никогда не кончается и не прекращает долгосрочные изменения, так как состояние общества соответствует не какому-либо завершенному процессу, а в каждом случае исторической или актуальной фазе, долгосрочного процесса, начало которого также мало определимо, как и его конец.

В конце небольшой главы «О пользовании вилкой при принятии пищи» находится резюме, которое воспроизводит намерения и результаты всего труда: «Таким вот образом — пишет Элиас — на протяжении столетий протекает социально-исторический процесс, в ходе которого медленно изменяется стандарт чувства стыда и неловкости. На уровне онтогенеза он протекает у каждого индивида с самого рождения, но, соответственно, в сокращенной временной форме. Если пытаться выразить эти повторяющиеся процессы в форме закона, то можно по аналогии с биологическим, говорить о социогенетическом и психогенетическом основном законе».

Уже на первой странице этой работы Элиас  отмечает, что понятие «цивилизация»  отражает самосознание христианской Европы. Оно отражает отношение, западноевропейского общества последних двух или трех столетий к более ранним или современным «примитивным» обществам. Дальнейшее изложение посвящено основаниям различных смыслов категории цивилизация в английском и французском языках и понятия культура в немецком. Исследовать категорию «цивилизация» Элиас начинает с того периода, когда она еще не вошла в научный обиход. Он выявляет момент ее возникновения, «осознания» ее обществом и, наконец, превращения ее в само собой разумеющийся факт, то есть, ставшей «бессознательной». Задачу, которую поставил перед собой Элиас, состояла в том, чтобы проследить ход процесса цивилизации в Европе, не впадая при этом ни в спекулятивный и ценностно нагруженный стиль, подобный стилю Шпенглера или Тойнби. Для решения этой задачи он обратился к ряду научных источников: к историческим исследованиям, психоаналитическим теориям и социологическим концепциям. Это, в первую очередь, работы Й. Хейзинги, З. Фрейда и М. Вебера. Но, беря в расчет эти три имени, необходимо учитывать, что многообразие точек зрения на эту проблему в научной литературе тех лет было настолько велико, что требовалось качественно новое исследование для нахождения некоего синтеза. Необходимые методологические и теоретические инновации были применены не ради их самих, а в связи с имеющимися социальными проблемами. Для Элиаса было важно не выстроить некую общую теорию цивилизации, чтобы затем, задним числом, проверять согласуется ли она с имеющимися эмпирическими данными, а напротив, исследовать формы человеческого поведения, причины их изменения, чтобы в результате обнаружить какие-либо тенденции в развитии общества, тем самым избавить категорию цивилизация от метафизических оттенков.

В противоположность подобным теориям, Н.Элиас предложил рассматривать  изменения как нормальный способ существования общества, а социальные процессы — в качестве не только не мешающих, но наоборот, обеспечивающих его функционирование. Он исследовал западноевропейские общества, типичный для них образ поведения людей. Именно в рамках этих обществ и возникло понятие «цивилизация», выполняющее функцию выражения их самосознания. «Для того, чтобы понять, что такое «цивилизация», нам необходимо обратиться к историческим изменениям и осознать, что «цивилизация», которую мы считаем господствующей, является процессом, или частью процесса, в котором мы участвуем. Все то, что мы создали: машины, научные открытия, государственные формы — является свидетельством формирования определенных человеческих связей, определенного типа общества и создания определенного вида человеческого поведения».