Общественный и научный деятель в период эпохи правления Александра II

«Общественный и научный деятель в период эпохи правления Александра II»

Мы хотим вам представить  общественного деятеля русского социолога, культуролога, публициста и  естествоиспытателя; геополитика, одного из основателей цивилизационного подхода  к истории, идеолога панславизма - Никола́я Я́ковлевича Даниле́вского. Он является одаренным человеком, т.к. он был увлечен профессионально географией и биологией, интересовался историей и философией, он жил в девятнадцатом столетии и своего рассвета достиг в годы правления Александра II  Николаевича – в народе названным «освободителем».

В области биологии и географии – он занимался рыбным хозяйством, самой известной работой была диссертация «Рыбные промыслы и колонизация Мурманского берега»

В области философии и истории  - он первый в мире предложил подход к истории, классифицировав историю человека на культурно-исторические типы, в основе которых лежал определенный тип деятельности, самой известной книгой считается «Россия и Европа».

Данилевский, Николай Яковлевич

— известный естествоиспытатель и философ-публицист славянофильского оттенка, родился 28 ноября 1822 г., в родовом имении своей матери, селе Оберце, Орловской губ., Ливенского уезда. Его отец, кавалерийский генерал, Яков Иванович, получил образование в Московском университете, всегда любил науку и литературу, даже сам писал комедии, оставшиеся, однако, не напечатанными, и естественно должен был способствовать развитию в сыне склонности к серьезным занятиям. В 1833 г. Данилевский учился в пансионе Шварца близ Верро, а в следующем году он находился в Москве, где его ученье продолжалось в пансионах Павлова и Боргардта. В 1837 г. Данилевский был принят в Царскосельский лицей, курс которого окончил 12 декабря 1842 г.; но, чувствуя влечение к естественным наукам, он, поступивши на службу в канцелярию военного министерства, записался вольнослушателем на естественный факультет С.-Петербургского университета, где и пробыл до 1847 г., когда получил степень кандидата. Специальным предметом занятий Данилевского в университете была ботаника, которую он продолжает изучать до 1849 г., исследуя для магистерской диссертации флору Рязанской и Орловской губерний и вообще всей черноземной полосы России. К этому же времени относится увлечение Данилевского системой Фурье, которая по его взгляду представлялась чисто экономическим учением, не содержащим в себе ничего революционного и противорелигиозного. Тем не менее и такое понимание фурьеризма повело к тому, что Данилевский был привлечен к суду по делу Петрашевского, с которым он был знаком; Данилевский был арестован и заключен в Петропавловскую крепость. Заключение продолжалось сто дней, и, наконец, те объяснения о своих естественнонаучных работах и о взгляде на систему Фурье, которые Данилевский представил следственной комиссии, были признаны достаточными для освобождения его от суда. Однако, он был выслан из Петербурга, и 20 мая 1850 г., зачислен в канцелярию вологодского губернатора, а в 1852 г. переведен, по ходатайству Перовского, председательствовавшего в суде по делу Петрашевского, в канцелярию самарского губернатора. В том же году Данилевский женился на вдове генерал-майора, В. Н. Беклемишевой, урожденной Лавровой, но в следующем году она умерла от холеры. Между тем 18 июня 1853 г. Данилевский был "командирован, в звании статистика, на два года в ученую экспедицию для исследования состояния рыболовства на Волге и в Каспийском море". Эта командировка, продолжавшаяся до 1857 г. сблизила Данилевского с начальником экспедиции, знаменитым натуралистом К. Бэром, оценившим его знания и способности, и дала направление почти всем дальнейшим естественнонаучным исследованиям Данилевского, так как до 1871 г. ему девять раз было поручаемо собирание сведений о состоянии рыболовства в разных местностях России: в 1858 г. он был назначен "начальником экспедиции для исследования рыболовства в Белом и Ледовитом морях"; в 1861 г. командирован в Астрахань "для присутствия в комиссии рыбных и тюленьих промыслов"; в 1862 г. он отправился в командировку "на Псковское и Чудское озера для разъяснения жалоб на правила рыболовства"; в 1863 г. назначен "начальником экспедиции для исследования рыболовства в Черном и Азовском морях", причем работы экспедиции продолжались до конца 1867 г.; в следующем же году Данилевский командирован в Астрахань "для разъяснения вопросов, касающихся Каспийских рыбных и тюленьих промыслов"; в 1869 г. он опять отправился в Астрахань "для присутствия в комитете каспийских рыбных и тюленьих промыслов", и, наконец, в 1870—71 гг. Данилевский был "начальником экспедиции для исследования рыболовства в северо-западных озерах России". Этими многолетними трудами был собран громадный материал, существенно важный для уяснения положения этой первостепенной отрасли промышленности России и легший в основу действующего у нас законодательства о рыболовстве. Кроме этого служебная деятельность Данилевского выразилась в работах по борьбе с филоксерой в Крыму (в 1880 г. он был председателем Крымской филоксерной комиссии) и на Кавказе (в 1885 г. он был командирован в Тифлис на филоксерный съезд), а также в председательстве в 1872 г. в "комиссии для составления правил о пользовании проточными водами в Крыму". Последние годы жизни Данилевский проводил в Крыму по службе, а также и потому, что он приобрел здесь для своей семьи (он вступил вторично в брак в 1861 г. с О. А. Межаковой) имение Мшатку, хотя ему постоянно приходилось покидать дом для указанных служебных командировок, и он мог оставаться с семьей только в зимнее время, когда рыболовство, бывшее главным предметом его исследований, прекращается. Этот зимний досуг посвящался Данилевским литературно-научным зянятиям, обработке результатов, добытых летними экскурсиями, и его публицистическим и историко-философским статьям, начало которых относится к 1865 г., когда Данилевский принялся за свое сочинение "Россия и Европа". Быть может, эта неутомимая деятельность была одной из причин зарождения болезни сердца, которая свела Данилевского в могилу, 7 ноября 1895 г.; вернувшись из командировки для исследования причин уменьшения рыболовства на озере Гохче, Данилевский скончался в Тифлисе.

Научные труды Данилевского могут быть разделены на 3 группы: 1) естественнонаучные, 2) философско-исторические и публицистические и 3) экономические. Мы возьмем за основу лишь первую группу, так как она связана с деятельностью естественнонаучного факультета. Первая группа составляет главным образом его сочинения по рыболовству и по борьбе с филоксерой, отличающиеся обилием материала, точно исследованного и умело систематизированного, и, как, таковые, никогда не теряющие своего значения. К этой же группе относятся, и его статьи по климатологии ("Климат Вологодской Губернии" в Зап. Геогр. Общ. т. IX, и разбор сочинения академика К. С. Веселовского "О климате России" в "Вестн. Геогр. Общ. т. ХХV), геологии ("Теория ледникового периода" в "Зап. Геогр. Общ. 1863 г.), психологии ("Экспрессия или выражение чувства у человека и животных", Русс. Вестн. 1887 г.), а также его обширное, не вполне законченное, критическое исследование "Дарвинизм" (т. І в 2 частях вышел в Петербурге в 1885 г., одна же посмертная глава II т. издана в 1889 г. в СПб.). Последнее сочинение Данилевского вызвало резкий отзыв известного ботаника проф. Московского университета Д. А. Тимирязева, по мнению которого оно совсем не заслуживает тех похвал, с которыми отнесся к нему Н. Н. Страхов, так как книга заключает в себе много логических ошибок, нового в науку ничего не вносит и является повторением возражений против теории Дарвина, сделанных уже в европейской научной литературе и окончательно признанных несостоятельными: таков, напр., принцип скрещения, на который опирается Данилевский в своей аргументации против Дарвина. В сущности все наши специалисты отнеслись к труду Данилевского так же отрицательно, как проф. Тимирязев, хотя критика их по форме отличается большею мягкостью. Книга была представлена в Императорскую Академию наук для соискания премии, но удостоена ее не была. Оценка книги произведена академиками А. П. Карпинским и А. С. Фаминцыным. Первый, разобрав палеонтологические данныя, находящиеся в труде Данилевского, пришел к такому заключению: "в авторе можно признать человека выдающегося ума и весьма разнообразных и значительных знаний; но в области геологии сведения его, нередко обнимающие даже детали, не лишены и крупных пробелов. Без сомнения, это обстоятельство, а также предвзятое, утвердившееся уже до рассмотрения вопроса с геологической стороны, убеждение в несправедливости теории эволюции, было причиною, что Данилевский пришел к выводам, с которыми нельзя согласиться", Указав на целый ряд примеров "высокомерного и местами заносчивого отношения Данилевского к учению Дарвина" и на необыкновенно высокую оценку самим Данилевским своей критики, вследствие которой "все здание теории Дарвина изрешетилось, а наконец и развалилось в бессвязную кучу мусора", академик Фаминцын отмечает, что почти вся критика Данилевского состоит в повторении старых возражений: "Из числа приводимых им возражений, сравнительно лишь весьма немногие принадлежат автору "Дарвинизма"; громаднейшее большинство их, и притом самые веские, более или менее подробно заявлены были его предшественниками; Данилевским же они лишь обстоятельнее разработаны и местами подкреплены новыми примерами. Окончательное заключение рецензента таково: "при изучении обширного труда H. Я. Данилевского во всей полноте обнаружилась симпатичная, правдивая и талантливая личность автора; несомненно, что Данилевский принадлежит к числу замечательных русских людей; не требуется особенно глубокого внимания, чтобы убедиться, что он не пожалел ни времени, ни труда на приобретение многосторонних сведений, потребных для разработки разбираемых им явлений. Книгу Данилевского я считаю полезною для зоологов и ботаников; в ней собраны все сделанные Дарвину возражения и разбросаны местами интересные фактические данные, за которые наука останется благодарною Данилевскому. Ученого, специально знакомого с направлением современной биологии, не увлекут ни лирические излияния, ни возгласы негодования Данилевского, которыми столь щедро разражается автор "Дарвинизма". С вышеуказанной точки зрения, т. е. со стороны детальных разъяснений, за сочинением Данилевского нельзя не признать значения, и будущим критикам теории Дарвина книга Данилевского, представляющая полный свод и подробное изложение всех приводимых против учения Дарвина возражений, может доставить много интересных указаний. "Дарвинизм" Данилевского предназначается автором, по его собственному заявлению, преимущественно лицам, хотя и образованным, но незнакомым специально с биологическими науками. В подобного рода произведениях, имеющих главною целью распространение научных сведений в обществе, требованием первостепенной важности является изложение трактуемого предмета в столь совершенном с научной стороны виде, чтобы и специалисты не были в состоянии представить возражений, идущих вразрез с проводимыми взглядами, или, по крайней мере, не могли указать на явный недосмотр или ошибочность взгляда автора. Это требование, по моему крайнему разумению, не выполнено трудом Данилевского; во всем его сочинении основа учения Дарвина истолкована неверно".

Одна из значительных его трудов была диссертация, которая объединяет естественнонаучные дисциплины с Н.Я. Данилевским и эпохой правления Романовых.

Данилевский Н.Я. Рыбные промыслы и колонизация Мурманского  берега

Рыбные промыслы Архангельской  губернии разделяются на пять разрядов: 1) Океанские промыслы трески, сайды, палтусины, производимые на Мурманском берегу, 2) Беломорский сельдяной промысел, производимый в Кандалацкой, Онежской, Унской и Двинской губах, а также лов наваги и камбалы по берегам Белого моря; 3) семожий промысел, производимый по рекам впадающим в Белое море и Северный океан, а также по морскому прибрежью Белого моря, вблизи рек в него впадающих; 4) печорские промыслы семги и разных сиговых пород (нельмы, омулей, пеляди и чиров); 5) озерные и речные промыслы сигов, налимов, щук и других пород пресноводных рыб.

 Усиление рыболовства желательно  только для первых двух разрядов, так как они имеют своим  предметом рыб, не только живущих  в море, но и мечущих там  икру, и запас которых, может,  поэтому, считаться неисчерпаемым. Относительно лова семги, которая идет метать икру в реки с чистою водою и каменистым дном, и из всех пород рыб наименее сильно распложается, по причине крупности ее икрянок и продолжительности времени развития икры, выметываемой в холодное время года, необходимы даже некоторый ограничения, которые и были предложены в отчетах экспедиции, исследовавшей северное рыболовство, и состоят в запрещении устраивать вновь заборы в тех реках, где таковых доселе не устраивалось, и в оставлении промежутков для свободного прохода рыбы в ⅓ ширины реки, там где есть население по реке выше забора, и в 1/8 там, где нет такого населения. Печорский лов также не может быть увеличен в сколько-нибудь значительной степени. Чтò касается до лова по мелким рекам и озерам, имеющего значение только для продовольствия местного населения, то надо заметить, что наши мелкие северные реки вовсе не рыбны. Озера заключают в себе довольно много рыбы, но лежат в отдаленных от жилых мест лесных пустынях, и могут доставить бòльшее количество рыбы только при расселении жителей по удобным местностям, лежащим среди лесов. И так, сколько-нибудь значительному развитию подлежат только сельдяной лов и Мурманский тресковый промысел. Но и сельдяной лов не везде может быть усилен. Наибольшая масса сельдей добывается в Сороцкой губе позднею осенью и в начале зимы, куда они к этому времени приходят громадными стаями. Здесь лов производится неводами и сетками, всеми силами прибрежного населения, по мелким местам. Огромное количество налавливаемых сельдей с избытком удовлетворяет всем нуждам не только местного населения, но и приезжающих за ними из Олонецкой и Вологодской губерний, так как, даже при таком значительном требовании, цена на сельдей упадает иногда до 1 рубля за целый воз. Напротив того, лов в Кандалацкой губе мог бы быть значительно увеличен; а главное, жители берегов этого залива могли бы быть в значительной степени обеспечены от постигающих их в иные годы, как например прошлый 1868, совершенных неуловов, если бы между ними распространилось употребление ставных сетей. При лове неводами, рыбаки принуждены ожидать, пока сельди подойдут к берегам, где они могли бы их затягивать, по мелким местам, неводом; лов же на глубине этим орудиям не доступен. Напротив того, ставными, или, лучше сказать, висячими сетями, которые устанавливаются на произвольной глубине, удлинением или укорачиванием веревок, привязанных к бочонкам, на которых висит сеть, можно бы ловить среди залива, как в Норвегии ловят на значительной глубине в океане. В отчете экспедиции, исследовавшей рыболовство в северных морях, были уже предложены меры к введению этого способа лова в Кандалацкой губе.

 Мурманское рыболовство, вместе  с выменом трески и сайды  в Норвегии на муку и другие  товары, вполне и даже с излишком  удовлетворяет потребностям того рынка, который может в настоящее время снабжаться этою рыбою, как это доказывается дешевою ценою на треску и сайду, в последние годы, в Архангельске. Поэтому, единственное, средство усилить Мурманский лов заключается в расширении области сбыта его продуктов, чего можно достигнуть только проведением Вятско-Двинской железной дороги, которая, дав возможность дешево провозить Мурманскую рыбу в безрыбную Вятскую губернию, доставит ей по крайней мере 1 000 000 новых потребителей, т. е. более того, чем сколько ныне употребляют ее. Так как торговля с Норвегией развилась до значительных размеров только в последние три или четыре десятилетия, а прежде сего Архангельская губерния снабжалась рыбою преимущественно с Мурманского берега, то многие полагают, что вымен Норвежской рыбы повредил развитию нашего рыболовства, и потому видят в ограничении нашей торговли с Норвегией, наложением пошлины на привозную рыбу, меру, которая подняла бы наш Мурманский промысел. Этим, действительно, можно бы было усилить несколько наше Мурманское рыболовство, но не иначе, как насчет потребителей рыбы, составляющей для Архангельской губернии потребность не менее насущную, чем самый хлеб, ибо весьма сомнительно, чтобы сверх того количества рыбы, которое доставляет Мурманский берег в настоящее время, он мог бы доставить и то количество, которое привозится теперь из Норвегии, если бы даже все Поморы, ходящие ныне в Норвегию, обратились к Мурманскому рыболовству. Это можно заключить из того, что естественные условия Мурманского берега далеко не так благоприятны для рыболовства, как берега Финмаркена; число же Поморов, которые, оставив торговлю с Норвегиею, обратились бы к Мурманскому рыболовству, далеко не столь значительно, как число Финманов (Норвежских Лопарей) и Норвежцев, которые занимаются финмаркенским рыболовством и сбывают нам свою рыбу. Из этого следует, что всякая мера, которая стесняла бы Норвежскую торговлю Поморов, необходимо повлекла бы за собою вздорожание трески и сайды на Архангельском рынке. Но этого мало. Пошлина, наложенная на норвежскую рыбу и, вообще, всякое стеснение норвежской торговли заставили бы Норвежцев, которые в настоящее время не имеют в Финмаркене другого сбыта для рыбы летних уловов, как нашим Поморам, или искать себе других путей сбыта, или же совершенно прекратить этот промысл. В обоих случаях, как Архангельская губерния, так и часть Вологодской и Олонецкой, рисковали бы в иные годы совершенно остаться без рыбы, чтò равняется для них неурожаю хлеба, ибо на Мурманском берегу иногда несколько лет сряду, как, например с 1832 по 1836 год и с 1844 по 1850 год, бывают совершенные неуловы.

 Наконец, в случае проведения  Вятско-Двинской железной дороги, всякое стеснение торговли с  Норвегиею было бы бесполезно, даже и для привлечения бòльшего  числа ловцов к Мурманскому лову, ибо, и без того, увеличение сбыта трески должно послужить более в пользу Мурманского лова, чем в пользу меновой торговли с Норвегией, потому что эта последняя уже, так сказать, близка к своему насыщению. Количество товаров, получаемых норвежскими рыболовами, взамен их рыбы, и теперь уже удовлетворяет их потребностям, так что значительнейшие из наших поморских торговцев, уже в настоящее время, бòльшую часть своего торга ведут на деньги с норвежскими купцами, а не меною с рыбопромышленниками. Следовательно, большая часть рыбы, которая понадобится на удовлетворение нового рынка, имеющегося открыться с устройством Вятско-Двинской дороги, должна будет доставляться не Норвегиею, а Мурманским берегом.

 Кроме проведения  Вятско-Двинской железной дороги, составляющего главное условие для развития Мурманского рыболовства, могли бы быть приняты еще следующие меры меньшей важности, которые содействовали бы той же цели: 1) Со времени поселения Норвежцев в значительном числе на западной части Мурманского берега, стали приходить к этим же местам норвежские промышленники и производить лов рыбы у самых наших берегов, что стесняет наших ловцов и ведет к многочисленным ссорам и столкновениям. По норвежским законам, нашим промышленникам дозволяется производить лов рыбы не ближе норвежской мили, т. е. 10 верст, от берега. Следовательно, для уравнения прав наших промышленников с Норвежцами, следовало бы или воспретить Норвежцам лов рыбы ближе 10 верст от русских берегов, или же войти в соглашение с норвежским правительством о том, чтобы подданным обоих государств было дозволено производить лов рыбы близь берегов, как Норвегии, так и России: Русским до Вардегуса например, а Норвежцам до входа в Кольскую губу. Для наблюдения за этим, также как и для. охранения выгод наших торговцев, необходимо бы было иметь в северной Норвегии русского консула из русских подданных. 2) Дальнейшая колонизация Мурманского берега Норвежцами должна быть приостановлена. Эти поселенцы только временно поселяются на Мурманском берегу, и живут там не как оседлые жители, а как люди, имеющие в виду возвратиться к себе домой, несколько улучшив свое положение, или при первой невзгоде. Между тем, они занимают лучшие становища и самые привольные места, и тем или стесняют наших рыбопромышленников, или отнимают те места, в которых всего лучше могла бы основаться русская колонизация. Свой образ мыслей относительно колонизации Мурманского берега г. Данилевский высказал уже в отчете экспедиции исследовавшей северное рыболовство. По его мнению, одно или несколько небольших поселений на Мурманском берегу, состоящие частию из Русских, частию же из Норвежцев, могли бы принести для рыболовства ту же пользу, которую приносят для земледелия образцовые фермы, т е. могли бы указать нашим промышленникам, как на новые отрасли рыбной промышленности, только еще начинающие входить у нас в употребление (наприм. акулы и сайды), так и на новые способа лова, например удочкою на поддев. Но заселение Мурманского берега Норвежцами далеко уже перешло ныне за те пределы, в которых оно могло бы быть полезным. Едва ли удобно населять сопредельную с Норвегиею пустынную местность, удаленную от центров административной и народной деятельности, Норвежцами, находящимися в непрерывных сношениях с их соотечественниками, живущими по соседству, даже в зимнее время, когда прекращается всякое сообщение со всею Архангельскою губерниею, и даже с соседнею Колою. Казалось бы, поэтому, своевременным прекратить теперь же выдачу дозволений на новые поселения Норвежцев на Мурманском берегу. 3) Относительно заселения Мурманского берега Русскими, г. Данилевский продолжает придерживаться того мнения, что и оно может иметь только частный успех; что собственно Поморам, особливо состоятельнейшим из них, нет никакой выгоды оставлять Поморье, для выселения на Мурманский берег. Два главные обстоятельства, приводимые в пользу поселения на Мурманском берегу: а) лов рыбы в течение более продолжительного времени, нежели это возможно для временных ловцов, приходящих на Лапландский берег в конце марта и удаляющихся оттуда в конце августа или начале сентября, и б) климат более мягкий, сравнительно с прибрежьем Белого моря, — не могут доставить никаких существенных выгод. Постоянные поселенцы, как показывает пример Колян, могут продолжать лов какими-нибудь 1½ или 2 месяцами долее пришлых ловцов, потому что в зимнее время этому препятствуют сильные холода, короткость полярного дня и частые бурные погоды, при которых, в совершенно открытой местности, невозможно выезжать в море. Более же мягкий климат зависит единственно от менее низкой температуры зимы, ибо морозы, от утепляющего влияния океана, редко превосходят 20 градусов; но за то летняя температура, которая одна только и полезна для растительности, на Мурманском берегу гораздо ниже, чем по прибрежьям Белого моря. Даже и несравненно умереннейший климат Финмаркенского прибрежья, где, как например в Гамерфесте, осьми-градусные морозы составляют феноменальную редкость, по недостатку летней теплоты, уступает в отношении растительности как нашему Беломорскому краю, так и тем частям Норвегии, который лежат в глубине фиордов.