В этом году (в апреле) исполняется 150
лет со дня смерти первого* русского
философа П. Я. Чаадаева
Прелюбодеи и прелюбодейцы! не знаете
ли, что дружба с миром есть вражда против
Бога? Итак, кто хочет быть другом миру, тот становится врагом Богу. (Послание
Иакова, 4:4)
Предельной точкой нашего прогресса только
и может быть полное слияние нашей природы
с природой всего мира. (Письмо третье
П.Я. Чаадаева)
«Философические письма» написаны Чаадаевым
более 180 лет назад, но до сих пор актуальны
историко-философские мысли, высказанные
в них.
Обыкновенно о «ф. письмах» судят по первому
из них, опубликованному в «Телескопе»,
и поэтому считают, что Чаадаев рассуждал
в них прежде всего об исторической судьбе
России. Однако непосредственно России
посвящено лишь одно из восьми писем. И
в своих «ф. письмах» Чаадаев не озабочен
лишь судьбой России, он строит систему
христианской философии истории, и, уже
исходя из нее, рассматривает и интерпретирует
историю России. Так что размышления Чаадаева
о судьбе России и ее месте в мировой истории
не висят в воздухе. Они могут быть понятны
лишь в контексте всей системы историко-философских
взглядов, высказанных в 8 письмах.
Начнем с христианской философии Чаадаева.
Надо сказать, что философия эта христианская
только по названию. Хоть Чаадаев и ругает
Гомера вместе со всей древней Грецией
и полагает себя христианским мыслителем,
философия его от этого не становится
по духу более христианской и менее языческой.
Для Чаадаева в его философии главное
вовсе не живая душа, живой Бог и их связь,
а мировое совершенство, мировой распорядок
и общий закон, полная подчиненность которому
и есть высшее благо.
«Та высшая жизнь, к которой должен стремиться
человек, жизнь совершенства, достоверности,
ясности, беспредельного знания, но прежде
всего – жизнь совершенной подчиненности».
Беспредельное знание, а не любовь к Богу,
подчиненность закону мира, а не свобода
во Христе.
«Вся наша активность есть лишь проявление
силы, заставляющей нас встать в порядок
общий, в порядок зависимости. Соглашаемся
ли мы с этой силой, или противимся ей –
всё равно, мы вечно под ее властью». Ну
чем не стоическое – кто смирился с судьбой,
того она ведет, кто противится ей – того
она тащит? И эту-то силу Чаадаев называет
Промыслом Божьим, а тот «всеобщий распорядок»,
который она поддерживает – Небом.
Как свобода, личностность, личная воля
(«Я») человека являются непременными
условиями его отношений с Богом, его любви
к Богу, так несвобода и безличие есть
непременные условия всеобщего господства
«совершенного миропорядка»: только вещи,
камни и безжизненные деревяшки идеально
подчиняются «распорядку» и только из
безликой, аморфной массы мировая сила
может вылепить новые проявления «общего
закона». Поэтому, вместе с «подчиненностью
общему закону», для Чаадаева высшей ценностью
являются как раз несвобода и безликость.
«Теперь посмотрим, что бы вышло, если
бы человек мог довести свою подчиненность
до совершенного лишения себя своей свободы.
(…) Ясно, что это было бы высшей ступенью
человеческого совершенства. Ведь всякое
движение души его вызывалось бы тем самым
началом, которое производит все другие
движения в мире. Тогда бы исчез бы его
теперешний отрыв от природы и он бы слился
с нею. Ощущение своей собственной воли
выделяет его теперь из всеобщего распорядка
и делает из него обособленное существо,
а тогда бы в нем проснулось … глубокое
сознание своей действительной причастности
ко всему мирозданию».
Итак, слияние с миром и природой есть
высшее благо для Чаадаева, а вовсе не
обожение, не любовь к Богу, которая может
исходить только от личности, от обособленного
существа, только от целостного Я. Слияние
с природой и достижение совершенства,
девиз которого «всё – одно», может быть
осуществлено только путем устранения
личности и отказа от свободы. Это – важнейшая
(и совершенно справедливая) мысль, на
которой основана вся философия Чаадаева
и без которой невозможно понимание его
концепции истории.
Ясно, что ни одно живое, действительно
свободное существо не откажется от своей
свободы, пусть даже во имя совершенства
совершенств. И поэтому Чаадаев вынужден
констатировать, что свобода, которой
мы обладаем, мнима, она –только видимость,
а раз так, если ее по сути и нет, то, получается,
от нее не обидно и отказаться.
«Наша свобода заключается лишь в том,
что мы не ощущаем нашей зависимости: этого
достаточно, чтобы почесть себя совершенно
свободными».
А зачем, спросите, нужно от нее отказываться,
если ее и так нет, как человек может «довести
свою подчиненность до полного лишения
себя свободы», если он уже и так ее лишен,
если он подобен камню Спинозы? Какой смысл
добиваться от раба, закованного в цепи,
признания собственного рабства? Разве
от этого он, уже полностью подчиненный,
станет подчинен еще более?
Дело в том, что «мировой порядок» и «общий
закон» тоталитарен до крайности. Он не
терпит отклонений даже в малейшем. Раз
ты зависим, будь любезен, и считай себя
зависимым. А иначе – уже непорядок, уже
несовершенство. Тяга к совершенству и
есть тоталитарность. Совершенство –
это соответствие формы содержанию. Содержание
– полная зависимость, форма – человеческое
сознание свободы. Поэтому силе, поддерживающей
«мировой порядок», надо привести видимость
человеческой свободы в соответствие
истинному положению дел – всеобщей зависимости.
Пусть зависимый человек считает себя
зависимым. Это и есть высшее совершенство
и тотальное соответствие.
Когда объективно несвободный человек
перестанет считать себя свободным я,
совершенство восторжествует и он сольется
с целым: «предельной точкой нашего прогресса
только и может быть полное слияние нашей
природы с природой всего мира».
И здесь мы напрямую подходим к чаадаевской
идее прогресса.
Как я уже показал, по Чаадаеву, человек
полностью зависим, но считает себя свободным.
Так что чтобы достигнуть совершенства,
ему не надо подчиняться, ведь он уже подчинен,
ему надо только в своем сознании признать
себя подчиненным.
Тогда последняя обособленная часть мира,
человек, станет подобным всем другим
его частям, бездушным камням и текучим
океанам, тем самым слившись с миром, и
мир станет однородным, единообразым,
во всех частях полностью подчиненным,
будет «всё – одно». Это и есть совершенство,
конечная точка прогресса.
Из выше сказанного очевидно, что прогресс,
длящийся во времени процесс достижения
мирового совершенства, может протекать
лишь в сфере сознания, т.к. в сфере внешнего
бытия ему уже просто некуда дальше идти
– там и так уже царит полное подчинение.
И для Чаадаева, как это вполне вытекает
из его философии, прогресс есть процесс
в сознании человечества. Он складывается
из двух составляющих: это, во-первых, развитие
в индивидуальном сознании идей (начал),
изначально брошенных туда Богом, и во-вторых,
это процесс слияния индивидуальных в
сознание общее, безличное.
«Все наши идеи о добре, долге, добродетели,
законе, а так же им противоположные, рождаются
только от ощущаемой нами потребности
подчиниться тому, что не зависит от нашей
преходящей природы». И поэтому мораль
есть первое начало в нашем сознании (по
Чаадаеву, она, вместе с разумом, вложена
туда Богом), опираясь на которое, человек
может развить в себе чувство подчиненности
и сознание зависимости, тем самым участвуя
в прогрессе.
Второе в нашем сознании начало прогресса
это, конечно же, разум**. «Все силы ума,
все его средства познания основываются
лишь на покорности. Чем более он себя
подчиняет, тем он сильнее». А, развивая
в себе мораль и разум, которые основаны
на подчинении: подчинении категорическому
императиву («нравственное самоотречение»,
как называет это Чаадаев) или законам
логики («логическое самоотречение»),
мы всё более развиваем в себе сознание
подчиненности. И чем больше места занимают
разум и мораль в нашей жизни, тем больше
в нашей жизни мы основываемся на чувстве
подчиненности – оно вытесняет все другие
фундаменты нашего бытия. А это и есть
прогресс в понимании Чаадаева.
И разум, и мораль направлены в сторону
общего – они и их суждения общеобязательны,
очевидны для всех. В общеобязательности
и есть их сила и ценность для людей. Поэтому,
будучи ориентированы на общее, они являются
и основой личного самоотречения, т.е.
добровольного упразднения личности.
Человек, развивая в себе разум и мораль,
всё более вырабатывает в себе сознание
подчиненности и одновременно с этим всё
более отрекается от своей личности, всё
более сливается с целым и общим. Т.е., в
силу приведенных выше причин, разум и
мораль одновременно являются в человеке
основой сразу двух составляющих прогресса
по Чаадаеву. Они незаменимы для прогресса,
они - «основа слияния сознаний и мирового
развития разумного существа».
Зачем нужна еще вторая составляющая прогресса
– слияние всех сознаний в одно? Мало прогресса
индивидуального, пусть даже человек и
поймет для себя, поймет раз и навсегда,
что он полностью подчинен, что он – раб,
но он всё-таки останется собой, он еще
не сольется с миром. Поэтому необходим
еще и прогресс общественный, в ходе которого
человек окончательно теряет свое Я, полностью
приобщаясь к общественному целому и существуя
лишь как его функциональная единица.
Он становится неспособным разделять
себя и социум, свою волю и волю всех.
Итак, нравственность и разум, развившись
в индивидууме, заставляют его сливаться
с массой себе подобных. При этом образуется
«нравственное целое» и Сверх-разум («всеобщий
разум»). Вместе они составляют Сверх-сознание,
высшую точку прогресса человечества,
по Чаадаеву. А вот уже это безликое Сверх-сознание,
грандиозное Оно, уже в полной мере может
слиться со всем миром, т.к. в нем уже нет
ничего, что бы этому препятствовало –
нет ни Я, ни свободы. Сверх-сознание становится
одной из слепых стихийных сил мира, и
мир благодаря этому обретает полную однородность
и совершенную подчиненность закону общего,
закону отчуждения. Это и есть, по Чаадаеву,
высшее совершенство, цель прогресса человечества
и мира.
«Всё назначение человека состоит в разрушении
своего отдельного существования и в замене
его существованием совершенно социальным,
или безличным».
«…совершается великое действие слияния
душ и различных нравственных сил мира
в одну душу, в единую силу. Это слияние
– вот предназначение христианства. Истина
едина: царство Божье, небо на земле».
Образование собирательного Сверх-человека,
слияние сознаний в единое целое – вот
что, согласно Чаадаеву, есть цель истории,
цель исторического прогресса.
Здесь дело не в истинности этого суждения.
Многие предсказания Чаадаева уже сбываются***,
сбудется, я думаю, и это. Всё к этому ведет.
Современный человек уже не мыслит себя
вне общества, он связан с другими сложнейшей
сетью коммуникаций. Когда-нибудь, я думаю,
мысль одного сразу будет становиться
достоянием всех. Уже сейчас (напр., Интернет)
мы можем наблюдать развитие мирового
Сверх-сознания и постепенно сами становимся
его частью. Этот новый уровень организации
действительно открывает самые блестящие
перспективы перед человечеством. Люди
превращаются в Сверх-человека, их необычайно
скоординированные действия и мысли дают
ему силы для беспредельного прогресса,
для небывалых достижений…
Дело в оценке. Чаадаев руководствуется
нехристианскими ценностями и поэтому
видит в Сверх-человеке цель истории. Но
есть и другая, христианская оценка:
«Град Земной, в Августиновском смысле,
твердыня противления и ненависти к Богу,
отстроится тогда, когда личность будет
окончательно поглощена целым; но печать
этого града – печать Антихристова –
будет наложена на чело лишь того, кто
не сумеет прежде всего отстоять свою
личность, - не самолюбивые, конечно, притязания,
не поверхностное своенравие внешнего
человека, но свое внутреннее бытие, с
его святынями, залогами и обетами сердца,
и непреклонную силу свободного самоопределения
«перед людьми и Божеством»…
Скопление людей в единство посредством
их обезличения должно развить коллективные
центры сознания, как бы общий собирательный
мозг, который не замедлит окружить себя
сложнейшею и тончайшею нервною системой
и воплотиться в подобие общественного
зверя, одаренного великою силою и необычайною
целесообразностью малейших движений
своего строго соподчиненного и сосредоточенного,
существенно механического, но и как-то
одушевленного состава. Это будет эволюцией
части человечества, количественно преобладающей,
к Сверхзверю, про которого будут говорить,
как пророчит Откровение Иоанново: «Кто
подобен зверю сему?». Это будет вместе
апофеозою организации, ибо зверем будет
максимально организованное общество».
Это гениальное по силе и точности прозрение
Вяч. Иванова.
И только теперь можно говорить об оценке
русской истории, сделанной Чаадаевым.
Здесь с Чаадаевым можно долго спорить
(напр., с тем, что у русского народа не
было исторической юности, «поры бьющей
через край деятельности, кипучей игры
нравственных сил народа», и что от прошлого
нам ничего не осталось). Но и здесь дело
прежде всего в оценке. Какая основная
мысль первого письма? – Русские не приняли
участия во всемирном прогрессе, они оторваны
от христианской Европы, которая движет
этим прогрессом. «Глядя на нас, можно
сказать, что по отношению к нам всеобщий
закон человечества сведен на нет. Одинокие
в мире, мы миру ничего не дали, ничего
у мира не взяли, мы не внесли в массу человеческих
идей ни одной мысли, мы ни в чем не содействовали
движению вперед человеческого разума».
«В крови у нас есть нечто, отвергающее
всякий настоящий прогресс».
Но, может быть, всё то, над чем Чаадаев
горевал, достойно радости? Быть может,
слава Богу, что мы не можем в полной мере
принять участие в прогрессе, в том всемирно-историческом
движении, целью которого является слияние
всех сознаний в одно? Ведь в этом случае
можно надеяться, что мы и не полностью
войдем в царство зверя…
Остается только уповать на то, что Чаадаев
был прав в своем видении русской истории
и русского народа. Хотя, мне кажется, русские,
как и все другие народы, рано или поздно
всё-таки встанут под знамена прогресса.
Будем надеяться, что это произойдет как
можно позже.
Еще одним важнейшим положением системы
Чаадаева является утверждение, что возможно
«небо на земле», возможно осуществление
царства Божьего усилиями человеческими.
Оно еще раз подтверждает нашу оценку
конечной стадии чаадаевского прогресса
как царства антихристова.
«Утраченное и столь прекрасное существование
может быть нами вновь обретено, это всецело
зависит от нас и не требует выхода из
мира, который нас окружает». Чаадаев,
как и всякий нехристианский мыслитель,
не хочет Второго пришествия, он считает
его излишним – люди сами на земле управятся.
Он считает, что и в этом мире может быть
построено царство Божье – царство Божье
без Бога, не требующее Его пришествия****.
Оно раз и навсегда закрепит и освятит
мировой порядок.
Рай на земле как результат непрерывного,
имманентного развития человечества –
это царство Антихриста. Чаадаев считает
его высшей ступенью прогресса. Он совершенно
верно угадал его природу и его содержание:
безликие массы, люди, максимально отчужденные
друг от друга и в то же время максимально
связанные друг с другом и скоординированные
в своих действиях, каждый из которых уже
не может отдать отчета в своих действиях,
ибо все его действия – это всего лишь
средства всеобщего, беспредельного прогресса.
«Небо на земле» - высшая форма самоутверждения
безбожного человечества – мы сами всё
можем сделать без Бога и вместо Бога.
Богостроительство (выражение Луначарского)
есть крайняя форма богоборчества: человечество
хочет не только существовать без Бога,
отгородиться от Бога, но и заменить Его
собой, взять на себя Его функции, например,
создать рай на земле. Богостроительство
– отличительная черта царства Антихриста.
Антихрист – это не просто тот, кто против
Бога, это тот, кто вместо Бога.
По Чаадаеву, царство Божье на земле призвана
осуществить европейская (сформировавшаяся
на основе католичества) цивилизация.
«Невзирая на все незаконченное, порочное
и преступное в европейском обществе,
как оно сейчас сложилось, всё же царство
Божие в известном смысле в нем действительно
осуществлено, потому что общество это
содержит в себе начало бесконечного прогресса
и обладает в зародыше и в элементах всем
необходимым для его окончательного водворения
в будущем на земле».
«В мире христианском всё должно непременно
способствовать установлению совершенного
строя на земле, да и ведет к этому на самом
деле».
«Но у нас никогда не будет ни китайской
неподвижности, ни греческой упадочности,
а тем менее - полного крушения нашей цивилизации…
Для такого крушения весь земной шар должен
быть разрушен до основания…»
Думается, если Чаадаев прав, если прогресс
европейской цивилизации беспределен,
если она может закончиться только с разрушением
всего мира (в катастрофе Последних дней),
то мы живем в последние, апокалипсические
времена. Мы видим последнюю стадию развития
человеческого общества, и после нее больше
ничего не будет. Да, когда и через сколько
времени наступит Последний день, никому
из людей знать не дано: европейская цивилизация
может еще очень долго развиваться, охватывать
всё новые области земного шара, всё глубже
проникая в сердца людей. Но всё-таки она
это последние времена истории, последнее
ее слово. Дальше остается только ее конец.
* - если не считать Г. Сковороды
** - связь разума и порабощения человека
очень верно отмечена Львом Шестовым.
Его философия – это полная противоположность
философии Чаадаева. Когда начинаешь задыхаться
в пучине чаадаевских разумностей, совершенств,
ясностей, только тогда осознаешь, что
ни одно из отрицаний Шестова не излишне,
его радикализм уже не кажется чрезмерным.
Прежде, чем начать знакомство с философией
Шестова, я думаю, никому не будет излишним
прочитать «Философические письма».
*** Например, следующее. «Нельзя сомневаться
и в том, что некогда черты, разделяющие
христианские народы, снова сотрутся и
первоначальный принцип нового общества,
хотя и в новой форме, обнаружится с большей
силой, нежели когда-либо прежде». Это,
конечно, глобализация. Принцип же – принцип
потребления.
**** - Об этом весь роман Замятина «Мы».
Единое государство – это и есть изображение
рая на земле, построенного человеческими
силами. Вообще, я считаю этот роман гораздо
глубже всех остальных антиутопий, которые,
по большей части, всего лишь пасквили.
Славянофильство и западничество
о путях развития России.
В 40-50 х гг. XIX в. в русском
обществе и философской мысли
появились два направления –
славянофилы, которые стали говорить
об "особом пути России" и "западники",
которые настаивали на необходимости
для России идти по пути западной цивилизации,
особенно в области общественного устройства,
гражданской жизни, культуры.
Впервые слово "славянофил" использовал в ироническом смысле для
обозначения определенного общественного
типа поэт Константин Батюшков. Термин
"западничество" впервые встречается
в русской культуре в 40-х гг. XIX в., в частности,
в "Воспоминаниях" Ивана Панаева.
Он стал часто употребляться после разрыва
Аксакова с Белинским в 1840 г.
У истоков славянофильства стоял
архимандрит Гавриил (Василий Воскресенский).
Вышедшая в 1840 г. в Казани его "Русская
философия" стала своего рода барометром
зарождающегося славянофильства.
Взгляды славянофилов сложились
в идейных спорах, обострившихся
после напечатания "Философского
письма" Чаадаева. Славянофилы выступали с обоснованием самобытного
пути исторического развития России, принципиально
отличного от пути западноевропейского.
Самобытность России, по мнению славянофилов,
в отсутствии в ее истории классовой борьбы,
в русской поземельной общине и артелях,
в православии как единственно истинном
христианстве.
Главную роль в выработке
взглядов славянофилов сыграли литераторы,
поэты и ученые Хомяков, Кириевский,
Аксаков, Самарин. Видными славянофилами
были Кошелев, Валуев, Чижов, Беляев, Гильфердинг,
Ламанский, Черкасский. Близкими к славянофилам
по общественно идейным позициям были
писатели Даль, Островский, Григорьев,
Тютчев, Языков. Большую дань взглядам
славянофилов отдали историки и языковеды
Буслаев, Бодянский, Григорович.
Средоточием славянофилов
в 1840-х гг. была Москва, литературные салоны
Елагиных, Свербеевых, Павловых, где славянофилы
общались и вели споры с западниками. Произведения
славянофилов подвергались цензурным
притеснениям, некоторые из славянофилов
состояли под надзором полиции, подвергались
арестам. Из-за цензурных препон славянофилы
долгое время не имели постоянного печатного
органа, печатались преимущественно в
журнале "Москвитянин". После некоторого
смягчения цензуры в конце 1850-х гг. они
издавали журнал "Русская беседа",
"Сельское благоустройство" и газеты
"Молва" и "Парус".
По вопросу о пути
исторического развития России славянофилы
выступали, в противовес западникам,
против усвоения Россией форм западноевропейской
политической жизни. В то же время
они считали необходимым развитие торговли и промышленности, акционерного
и банковского дела, строительства железных
дорог и применения машин в сельском хозяйстве.
Славянофилы выступали за отмену крепостного
права "сверху" с предоставлением
крестьянским общинам земельных наделов.
Философские воззрения славянофилов разрабатывались
главным образом Хомяковым, Киреевским,
а позже Самариным и представляли собой
своеобразное религиозно-философское
учение. Истинная вера, пришедшая на Русь
из восточной церкви, обуславливает, по
мнению славянофилов, особую историческую
миссию русского народа. Начало "соборности"
(свободной общности), характеризующее
жизнь восточной церкви, усматривалось
славянофилами в русском обществе. Православие
и традиция общинного уклада сформировали
глубинные основы русской души.
Идеализируя патриархальность
и принципы традиционализма, славянофилы
понимали народ в духе консервативного
романтизма. В то же время славянофилы
призывали интеллигенцию к сближению
с народом, к изучению его жизни
и быта, культуры и языка.
Идеи славянофилов своеобразно преломились в религиозно-философских
концепциях конца XIX-начала XX века (Соловьев,
Бердяев, Булгаков, Карсавин, Флоренский
и др.).
Западники - направление русской антифеодальной
общественной мысли 40-х годов XIX века, противостоящие
славянофилам. Первоначальной организационной
базой западников являлись Московские
литературные салоны. Идейные споры в
московских салонах изображены Герценом
в "Былом и думах". В московский кружок
западников входили Герцен, Грановский,
Огарев, Боткин, Кетчер, Корш, Кавелин и
др. Тесную связь с кружком имел живший
в Петербурге Белинский, к западникам
относился также Тургенев.
К общим чертам идеологии
западников относятся неприятие
феодально-крепостнических порядков в экономике,
политике и культуре; требование социально-экономических
реформ по западному образцу. Представители
западников считали возможным установить
буржуазно-демократический строй мирным
путем – посредством просвещения и пропаганды
сформировать общественное мнение и вынудить
монархию на буржуазные реформы; они высоко
оценивали преобразования Петра I.
Западники выступали
за преодоление социальной и экономической
отсталости России не на базе развития
самобытных элементов культуры (как предлагали славянофилы), а за счет
опыта ушедшей вперед Европы. Они акцентировали
внимание не на различиях России и Запада,
а на общем в их исторической и культурной
судьбе.
В середине 1840-х гг. в
среде западников произошел принципиальный
раскол – после диспута Герцена с Грановским западники
разделилось на либеральное (Анненков,
Грановский, Кавелин и др.) и революционно-демократическое
крыло (Герцен, Огарев, Белинский). Разногласия
касались отношения к религии (Грановский
и Корш отстаивали догмат о бессмертии
души, демократы и Боткин выступали с позиций
атеизма и материализма) и вопроса о методах
реформ и пореформенного развития России
(демократы выдвигали идеи революционной
борьбы и построения социализма). Эти разногласия
были перенесены и в сферу эстетики и философии.
На философские изыскания
западников оказали влияние: на ранних
этапах – Шиллер, Гегель, Шеллинг; позже
Фейербах, Конт и Сен-Симон.
В пореформенное время,
в условиях капиталистического развития
западничество как особое направление
в общественной мысли перестало существовать.
Взгляды западников получили
развитие в русской либеральной
мысли конца XIX-начала XX века.
БЕРДЯЕВ
Николай Александрович
(1874-1948)
Русский религиозный
философ. От марксизма перешел
к философии личности и свободы в духе религиозного экзистенциализма
и персонализма. Свобода, дух, личность,
творчество противопоставляются Бердяевым
необходимости, миру объектов, в котором
царствуют зло, страдание, рабство.
Ранний период
Бердяев принадлежал
к знатному военно-дворянскому роду. Учился в Киевском
кадетском корпусе (1884-94) и Киевском университете
(1894-98) на естественном, затем на юридическом
факультетах. С 1894 примкнул к марксистским
кружкам, в 1898 за участие в них исключен
из университета, арестован и выслан на
3 года в Вологду. В 1901-02 Бердяев проделал
эволюцию, характерную для идейной жизни
России тех лет и получившую название
«движение от марксизма к идеализму».
Наряду с С. Н. Булгаковым, П. Б. Струве,
С. Л. Франком Бердяев становится одной
из ведущих фигур этого движения, которое
заявило о себе сборником «Проблемы идеализма»
(1902) и положило начало религиозно-философскому
возрождению в России. С 1904 Бердяев живет
в Петербурге, руководит журналом «Новый
путь» и «Вопросы жизни». Он сближается
с кругом Д. С. Мережковского, З. Н. Гиппиус,
В. В. Розанова и др., где возникло течение,
названное «новым религиозным состоянием».
Статьи этих лет собраны Бердяевым в книгах
«Sub specie
aeternitatis: Опыты философские, социальные
и литературные 1900-1906» (1907) и «Новое
религиозное сознание и общественность»
(1907); в них выразились, по его самооценке,
«тенденции религиозного Анархизма».
С 1908 жил в Москве, входил в круг деятелей
книгоиздательства «Путь» Религиозно-философского
общества памяти Вл. Соловьева; участвовал
в сборнике «Вехи» (1909). Оригинальная философия
Бердяева начинает складываться в 1911-12,
когда после пребывания в Италии и размышлений
о Ренессансе исконная у Бердяева тема
свободы дополняется темой творчества
и его неизбежной трагедии («Смысл
творчества», 1916).
Философия
Впервые выразив
основные идеи в книге «Смысл
творчества», Бердяев затем варьирует
и развивает их. Это идея свободы, идея
творчества и объективации, идея личности
и, наконец, идея «метаисторического»,
эсхатологического смысла истории. В созданной
Бердяевым дуалистической картине реальности
друг другу противостоят, с одной стороны,
дух (Бог), свобода, ноумен, субъект (личность,
«я»), с другой — эмпирический мир, необходимость,
феномен, объект. Оба мира не существуют оторвано друг от друга (что, по Бердяеву, соответствует
платонизму), а взаимодействуют между
собой: дух и свобода прорываются из ноуменального
в феноменальный мир и действуют в нем.
К традициям русской
философии он подключает средневековую
мистику Каббалы, Мейстера Экхарта,
Якоба Беме, христианскую антропологию Фр.
Баадера, нигилизм Фр. Ницше, современный
оккультизм (в частности антропософию
Р. Штейнера).
Казалось бы, такое
расширение границ философского синтеза
должно было создать для Бердяева
лишь дополнительные трудности. Но он вполне сознательно шёл на это, ибо обладал
уже ключом к гармонизации того значительно
философско-религиозного и историко-культурного
материала, который лёг в основание "Смысла
творчества". Таким ключом является
принцип "антроподицеи" – оправдание
человека в творчестве и через творчество.
Это был решительный отказ от традиционализма,
отказ от "теодицеи" как главной задачи
христианского сознания, отказ признать
завершённость творения и откровения.
Человек поставлен в центр бытия – так
определяется общий контур его новой метафизики
как концепции "моноплюрализма".
Центральным стержнем "Смысла творчества"
становится идея творчества как откровения
человека, как совместно с Богом продолжающегося
творения.
Бердяев много пишет,
стремясь максимально прояснить
и адекватно выразить то ядро своей религиозно-философской
концепции, которое воплотилось в "Смысле
творчества".
Значение философии
Бердяева подчёркивают многие современные
историки философии. Характерна оценка
Фридриха Коплстона: "Он был очень
русским, русским аристократом, но его восстание против
любых форм тоталитаризма, неустанная
защита свободы, отстаивание первичности
духовных ценностей, антропоцентрический
подход к проблемам, персонализм, искания
смысла жизни и истории вызывали повсеместный
интерес, как об этом свидетельствует
обилие переводов его работ. Дело не в
том, становились ли поклонники Бердяева
его последователями… Однако достаточно
много нерусских обнаружили, что его книги
открыли перед ними новые горизонты мысли".
Дух человеческий – в
плену. Плен этот я называю "миром", мировой
данностью, необходимостью. "Мир сей"
не есть космос, он есть некосмическое
состояние разобщённости и вражды, атомизация
и распад живых монад космической иерархии.
И истинный путь есть путь духовного освобождения
от "мира", освобождения духа человеческого
их плена у необходимости. Истинный путь
не есть движение вправо или влево по плоскости
"мира", но движение вверх или вглубь
по линии внемирной, движение в духе, а
не в "мире". Свобода от реакций на
мир и от оппортунистических приспособлений
к "миру" есть великое завоевание
духа. Это путь высших духовных созерцаний,
духовной собственности и сосредоточенности.
Космос есть истинно сущее, подлинное
бытие, но "мир" – призрачен, прозрачна
мировая данность и мировая необходимость.
Этот призрачный "мир" есть порождение
нашего греха.
Свобода – любовь. Рабство
– вражда. Выход из рабства в
свободу, из вражды "мира" в космическую
любовь есть путь победы над грехом,
над низшей природой.
Только освобождение
человека от себя приводит человека в себя. —//— Свобода от "мира"
есть соединение с подлинным миром – космосом.
Выход из себя есть обретение себя, своего
ядра. И мы можем и должны почувствовать
себя настоящими людьми, с ядром личности,
с существенной, а не призрачной религиозной
волей.
"Мир" для моего сознания призрачен,
неподлинен. Но "мир" для моего сознания
не космичен, это некосмическое, акосмическое
состояние духа. Космический подлинный
мир – это преодоление "мира", свобода
от "мира", победа над "миром".
на земле».
«В мире христианском всё должно непременно способствовать
установлению совершенного строя на земле,
да и ведет к этому на самом деле».
«Но у нас никогда не будет ни китайской
неподвижности, ни греческой упадочности,
а тем менее - полного крушения нашей цивилизации…
Для такого крушения весь земной шар должен
быть разрушен до основания…»
Думается, если Чаадаев прав, если прогресс
европейской цивилизации беспределен,
если она может закончиться только с разрушением
всего мира (в катастрофе Последних дней),
то мы живем в последние, апокалипсические
времена. Мы видим последнюю стадию развития
человеческого общества, и после нее больше
ничего не будет. Да, когда и через сколько
времени наступит Последний день, никому
из людей знать не дано: европейская цивилизация
может еще очень долго развиваться, охватывать
всё новые области земного шара, всё глубже
проникая в сердца людей. Но всё-таки она
это последние времена истории, последнее
ее слово. Дальше остается только ее конец.
* - если не считать Г. Сковороды
** - связь разума и порабощения человека
очень верно отмечена Львом Шестовым.
Его философия – это полная противоположность
философии Чаадаева. Когда начинаешь задыхаться
в пучине чаадаевских разумностей, совершенств,
ясностей, только тогда осознаешь, что
ни одно из отрицаний Шестова не излишне,
его радикализм уже не кажется чрезмерным.
Прежде, чем начать знакомство с философией
Шестова, я думаю, никому не будет излишним
прочитать «Философические письма».
*** Например, следующее. «Нельзя сомневаться
и в том, что некогда черты, разделяющие
христианские народы, снова сотрутся и
первоначальный принцип нового общества,
хотя и в новой форме, обнаружится с большей
силой, нежели когда-либо прежде». Это,
конечно, глобализация. Принцип же – принцип
потребления.
СОЛОВЬЕВ Владимир Сергеевич
(1853-1900)
Российский
религиозный философ, поэт, публицист.
В учении Соловьева об универсуме
как «всеединстве» христианский платонизм переплетается
с идеями новоевропейского идеализма,
особенно Ф. В. Шеллинга, естественнонаучным
эволюционизмом и неортодоксальной мистикой
(учение о мировой душе и др.). Проповедовал
утопический идеал всемирной теократии.
Оказал большое влияние на русскую религиозную
философию и поэзию русских символистов.
Основным делом
жизни Соловьева, стало создание
христианской
православной
философии, которая раскрывала
бы жизненную силу, богатство
христианства.
Стремление
к познанию действительности
является характерной чертой
русской философской мысли.
Эта черта также характерна
для философии Соловьева. Свое учение
он разрабатывал как альтернативу
"отвлеченной" философии, под которой
понимал умозрительный рационализм.
Кризис всей западно-европейской философии
он видел в том, что она не выходит
за рамки теории, не выражает
собой прямой связи человека
с универсальной целостностью мира.
Цельное знание
Соловьев рассматривал
как органический синтез
науки, умозрительной
философии и
религиозной веры. Вера есть
"высшая потребность всецелой
и абсолютной жизни".
Природа
человека в его учении
предстает в трех основных
формах
своего
бытия: в форме мышления, чувства
и деятельной воли. Эти три
формы бытия составляют три "начала"
общечеловеческой жизни с соответствующими
им идеалами и предметами познания. Мышление
имеет своим предметом объективную
истину, чувство - объективную
красоту, воля - объективное
благо. В соответствии с этими “началами”
общечеловеческой
жизни выделяются и три сферы
человеческого бытия: творчество,
знание и деятельность.
Творчество выражается как техническое
или изящное художество, мистика;
знание - как положительная
наука, отвлеченная философия; практическая
деятельность на материальном
уровне предстает как экономическое
общество, на формальном
уровне - как политическое
общество (государство), на абсолютном
уровне - как духовное общество
(церковь).
Вот как
Владимир Сергеевич описывает процесс
восхождения мира к Богу. На
низшей ступени этого
процесса - эволюции природы
- создаются
предварительные
ступени и условия единства мира.
Таких ступеней пять: “царство
минеральное, царство растительное,
царство животное, царство
человеческое
и Царство Божие”. Эти ступени
представляют собой ряд наиболее твердо определенных
и характерных повышений
бытия с точки зрения
нравственно смысла. Процесс же духовного
роста человечества описывается
им так: “ ...природное
человечество посредством
своей деятельности совершенствует
свою жизнь и на определенном
этапе возвышается до идеи безусловного
совершенства. Человечество духовное
или от Бога рожденное не только
понимает умом, но принимает
сердцем и делом это безусловное
совершенство как действительное
начало всего того, что должно
быть во всем, и стремится осуществить
его до конца или воплотить в
жизни всего мира”. И далее, ” для того
чтобы достигнуть своей высшей цели или
проявить свое безусловное значение,
существо прежде всего должно
быть, затем он
должно
быть живым, потом - быть сознательным,
далее - быть разумным и, наконец,
- быть совершенным.” Эта теория
заключает в себе все достижения
естествознания, объясняя их и давая
ясную перспективу их исследования.
Вся система Владимира Соловьева – это
собрание всех направлений философской
мысли, объединение их на новом, более
высоком уровне.
Идея
всеединства – центральная идея
философии
В. Соловьева
В философии
термином “онтология” обозначается
учение о бытии, а
“гносеология” – учение о познании. В философии
Соловьева, как и в учении
Гегеля, онтология и гносеология, бытие
и познание неразделимы и опираются
на единую основу.
Идея всеединства
является центральной в философии
В. Соловьева, поэтому всю его
систему часто называют философией всеединства.
Она оказалась для него столь значительной
по многим причинам, одна
из них – обостренно бережное
отношение философа к культуре,
стремление сохранить в ней
все лучшее, добытое, не потерять,
не утратить приобретенное.
По словам Н. Бердяева, было даже
совсем непонятно, “почему такой воздушный,
напочвенный, не земляной человек оправдывает
все историческое, из почвы
выросшее с землей связанное”. В философии
всеединства речь шла о единении
Бога и человека; идеальных и материальных
начал; единого и множественного;
рационального, эмпирического
и религиозно-мистического
знания; нравственности, науки, религии,
эстетики.
Создавая новую
синтетическую философию, Соловьев
обратился к анализу предшествующей
философской. Он не отказывает ни одной
теории в праве на существование,
по словам Н. Бердяева
он “все оправдывает
и все обосновывает, всему находит
место”.
Философия,
по мнению Соловьева, возникает
в период напряженного
кризиса, когда
религиозная социальная роль
не разрывает человеческое
общество, сознание.
Родиной ее он считал Древнюю Индию,
где появление ее было ознаменовано
тезисом: “Все едино”. Идея
всеединства есть та
цементирующая основа, которая
предает целостность всей философии,
несмотря на ее бесконечную вариативность
и разнообразие. Рационализм
европейской философии, хоть и
односторонне, служил именно
этой идее, способствуя становления
свободной личности, стремящейся
к познанию. С панлогизмом Гегеля,
считает В. Соловьев, закончилась история
философского рационализма, который
в сочетании с философским натурализмом,
материализмом и эмпиризмом приблизил
человека к пониманию органического,
всеобщего единства природы, материи,
духа и разума с высшим божественным началом.
Человечество достигло
такого состояния,
когда разорваность, частичность
в его собственном бытии достигла
предела, опасного для будущего
существования. Одновременно односторонни философские учения,
берущие начало то от духа, то от
материи, то от умозрения или эмпирии
пришли, по мнению Соловьева,
к бесславному завершению, потеряв
связь с жизнью и уткнувшись в “абсолютное
ничто”.
|