Философия Э. Канта

ВВЕДЕНИЕ

Философские идеи не рождаются и не существуют в неком изолированном самостоятельном царстве "чистого духа", "чистой мысли". Они живут и обновляются в контексте действительной исторической жизни вполне определённых, реальных индивидов. "Место" их существования - проблема", вокруг которой, было так много споров и фантастических, хотя и не беспочвенных вымыслов, - это и есть мир реальной истории, а конкретнее, мир сознания, общения, действия индивидов, мир человеческих цивилизации и культуры. В последнее десятилетие всё больше приходилось сосредоточивать внимание на уточнении концепции социально - исторической обусловленности философской мысли и её обратного влияния на общество. В центре обновлённой концепции, стоят понятия «цивилизация», «эпоха»,  «историческая ситуация»1.       

Противоречия современной цивилизации - её взлёты и падения, и стремительный бег, невиданное ускорение и вдруг душные времена, мертвящие зоны застоя, наконец, самый страшный парадокс: угроза уничтожения цивилизации, и не какой-то внешней силой, а творениями самой цивилизации - вот это, в конечном счёте, заставляет на пороге нового столетия и нового тысячелетия высветить именно цивилизованные аспекты человеческого бытия, как они видятся сквозь призму исторической философии.

В России политическая философия Канта известна преимущественно как интерпретация его «Критики практического разума» и трактата «О вечном мире». Между тем, в современной западной политической философии идеи Канта о политике и его философия политики трактуются гораздо шире и радикальнее, чем у нас. Можно даже сказать, что Кант для наших философов никогда не был интересен как политический мыслитель. Философия права и морали в какой-то мере здесь использовались. Тем интереснее взглянуть на Канта сегодня и понять, чем он может быть полезен для политической философии после постмодернизма и критики либерализма.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ГЛАВА 1. Эпоха Иммануила Канта

 

Западная Европа после Реформации - это регион жестоких религиозных войн. За попыткой христианского возрождения следует церковный раскол и полоса вооруженных столкновений между враждующими вероисповеданиями.

Конфессиональные конфликты конца XVI - первой половины XVII в. возникают на «высоком градусе набожности». Религиозный раздор становится средством укрупнения давно сложившихся позднефеодальных конфликтов. Главными агентами религиозных войн оказываются люди цинично расчетливые и достаточно равнодушные к исканиям веры. Феномен данной эпохи - массовое участие католиков в наемных армиях протестантизма и протестантов - в католических наемных войсках.

Триумфом этого религиозно-идеологического позднефеодального милитаризма стала Тридцатилетняя война в Германии (1618-1648). Эта война сократила население страны, обессилила ее сельское хозяйство, ремесло и торговлю, подорвала всю организацию образования и породила причудливые экологические бедствия.

«Бедствия в Германии достигли столь крайнего предела, что миллионы языков молили лишь о мире, и самый невыгодный мир казался уже благодеяниями небес»2. Этот милитаристско-цивилизаторский образ мысли можно было одолеть только с позиций строгой морали, поставившей себе на службу мысленный эксперимент (рациональную культуру продуктивного воображения). Именно этим путем и движется Кант. Он не отрицает, что до известного времени войны могли работать на благо цивилизации. Например, войны способствовали заселению Земли в самых дальних ее уголках, поскольку войны вытесняли людей в самые суровые регионы Земли. С той поры, как решающим условием ратных успехов стала сложная военная техника, т.к. подготовка к войне стимулирует общее развитие производства, и одновременно - экономическую инициативу, и - косвенно - культуру, науку, предпринимательскую свободу. Но тот, кто видит это, должен видеть еще и другое: «величайшие бедствия, терзающие культурные народы, суть последствия войны»3.

К мысли о возрастающей жестокости, разрушительности и рискованности войн Кант пришел не сразу. В сочинениях 80-х годов он еще склонялся к толкованию их как одной из «хитростей разума», обращающего раздоры между отдельными индивидами и консолидированными группами людей на пользу человеческого рода.

Эта позиция твердо проводится в трактате «К вечному миру», который появился в 1795 г4. С того времени данный трактат остается предметом непрекращающихся философских, правоведческих и политологических дискуссий. Идеалистическому благодушию апологетов «цивилизованной войны» Кант, в качестве образцового представителя строго этического идеализма, противопоставляет «нагнетание страха перед войной», - методичное, рационально продуманное и опережающее время.

Согласно Канту, устремление к миру между народами коренится в очевидностях морально-практического разума, однако действенным мотивом политического поведения оно становится только благодаря осознанию предельной опасности войны, над прояснением которой уже поработала философская и общественная мысль. Мы ясно видим это, когда смотрим на умственное усилие Канта из XX и XXI столетия. Трудно не согласиться со следующей констатацией: «Удивительно, но Кант, не знавший ничего подобного современному оружию массового уничтожения, думал как раз о предельном риске глобальной войны. Он говорил об «истребительной войне», «которая позволила бы установиться вечному миру лишь на великом кладбище» человечества. В отличие от большинства пацифистов своего времени Кант отправлялся от самой худшей из возможных перспектив. Он мыслил войну такой, какой ее на деле увидит лишь термоядерный век»5.

На публицистике миролюбия лежала печать утопического образа мысли, восходящего к эпохе Возрождения. Сплошь и рядом она выполнялась в манере «романов о государстве». Мир между народами мыслился как одно из измерений социально совершенного устройства.

Кант далек от подобных ожиданий. И в самом трактате «К вечному миру», и в сочинениях, которые его предваряли, он специально подчеркивает, что стабильное замирение следует отличать от мечты о возвращении в «золотой век» (ответственный философ, полагает Кант, вообще не должен всерьез принимать это понятие). В трактате нет места образу «полной гармонии», которая однажды «снимет» (диалектически устранит) все людские противоречия и конфликты. Идею гармонизации социума позволительно относить лишь к потустороннему, уже не нами устраиваемому царству. Никаких проектов «земного рая» Кант не приемлет. В нашей власти лишь упорядочение (если говорить точно - правоупорядочение) сталкивающихся людских притязаний.

Прогресс человечества, по Канту, - стихийный процесс, но целенаправленная воля человека может задержать или ускорить его. Вот почему людям необходимо иметь перед глазами ясную цель. Для Канта вечный мир - идеал, но одновременно и идея, имеющая не только теоретическое, но и практическое значение как руководство к действию.

 

 

 

 

 

 

 

ГЛАВА 2. Иммануил Кант и современность.

Иммануил Кант поставил перед собой три вопроса: как возможна математика, как возможно естествознание, как возможна метафизика (метафизикой в его времена называли философию). Кант задался вопросом о том, как возможно знание вообще, как оно возникает и в каких формах существует. В его времена знание еще не получило такого разветвленного для науки существования как в наше время, и существовало лишь в виде трех наук: математики, естествознания и философии.

В наше время, когда стремительного развивается наука, стала особенно актуальной проблема знания. Поэтому труды Канта и имеют такое непреходящее значение,  как и геометрия Евклида.

Хотя Канта и принято считать агностиком, философом, отрицавшим познаваемость мира, но он дал такое описание этого процесса, какого до него и после, с такой обстоятельностью и глубиной не делал никто. Таков парадокс, происшедший в истории философии.

В советское время значение трудов Канта явно недооценивалось, т.к. теоретиков социализма больше интересовали процессы развития социальной действительности.  Для них представляла интерес диалектика, о которой писал Гегель, Кант же оказался второразрядным философом. Его взгляды рассматривались лишь в контексте основного вопроса философии, в свете так называемой критики Канта «слева» и «справа». Все же основное содержание гносеологических взглядов  философа оставалось за пределами внимания исследователей.

Правда, в трудах некоторых советских авторов затрагивались отдельные проблемы процесса получения знания по Канту. Но они зачастую не получали положительного освещения. Так, в работе известного исследователя кантовской философии В.Ф. Асмуса «Диалектика Канта»,  утверждалось, что «схематизм рассудка» (одна из проблем в процессе происхождения знания), «это схоластика непомерно раздутого гносеологического копательства»6, в работе же «Иммануил Кант»,  В.Ф. Асмус уже дает положительную оценку этой проблемы7. 
А вот как оценивалась одна из основных проблем в процессе возникновения знания – проблема аналитических и синтетических суждений: известный в прошлом логик П.В. Таванец писал, что деление суждений на аналитические и синтетические «вообще не имеет смысла»8. Философ П.В.Копнин довольно категорично утверждал, что разграничение суждений на аналитические и синтетические «не имеет познавательного значения и не помогает глубже уяснить сущность суждений»9.

Для формальной логики синтетические суждения не имеют никакого смысла. Однако Кант в «Критике чистого разума», в главном его труде, речь ведет не о формально-логическом выведении, а о процессе познания. Для Канта это были  различные функции мышления – выведение и познание. Мышление можно рассматривать как движение от знания к знанию, а можно и как движение от предмета к знанию, т.е. в познавательном смысле. В первом случае мы будем иметь дело с аналитическими суждениями, да и только, а во втором случае уже с синтетическими суждениями. Они есть результат познания.

Кант, в отличие от Бэкона, отдавал должное логике формально-логического выведения, разработанной  Аристотелем. Он считал ее совершенной. В нее, по словам Канта, ничего нельзя ни прибавить, ни убавить. Но он ей не собирался заниматься. Свою задачу философ видел в разработке логики познания, как процесса получения знания о действительности, чему и посвящена «Критика чистого разума». Поэтому для него введение понятия «синтетические суждения» имело принципиальное значение.

Все вышесказанное позволяет сделать вывод о том, что еще в шестидесятые годы прошлого века «Критика чистого разума» в советской философии не была понята в ее действительном смысле. 
И лишь в семидесятые годы положение с рассмотрением гносеологических взглядов Канта изменилось. Стали появляться работы, в которых «Критика чистого разума» стала получать истинное толкование. К этим работам следует отнести труды В.Ф. Асмуса, Э.В. Ильенкова, В.И. Шинкарука, А.В. Гулыги, а в восьмидесятые годы В.А.Лекторского.

В чем суть гносеологических воззрений Канта на познание, или, конкретнее, в чем суть его теории научного знания?

Прежде всего, Кант обратил внимание на творческий характер происхождения знания, на активную роль субъекта в этом процессе. До Канта возникновение знания понималось вроде зеркального отображения действительности. Кант же следующим образом представил познавательный процесс. Мы ощущаем мир вещей,  но предмет нами воспринимается вследствие того, что субъект имеет уже о нем представление, которое доопытно, априорно. Значит, возникающий чувственный образ, с одной стороны, предметно обусловлен в опыте, т.е.  апостериорен, а с другой стороны, он имеет внеопытное происхождение, т.е. априорен. Этот образ – продукт синтеза того, что мы ощущаем с помощью априорных представлений. Так возникает априорное чувственное созерцание. Но это пока еще не  знание.

Знание же возникает только тогда, когда априорное чувственное созерцание подводится под априорные категории рассудка, которые есть предельно общие понятия. С помощью категорий усваиваются, синтезируются чувственные созерцания. В этом смысл кантовского трансцендентального синтеза, который сейчас принято называть категориальным.

В результате категориального синтеза возникает понятие о предмете, представляющее собой знание. Категориальный синтез есть механизм возникновения знания. В «Критике чистого разума» он получает всестороннее рассмотрение. В нем важная роль принадлежит непосредственному мысленному усмотрению, продуктивному воображению, образованию схем рассудка и т.д.

Можно сказать так, что познающий субъект видит не только глазом, но и умом, когда он мысленно представляет себе ту или иную связь в изучаемом предмете. Это и есть непосредственное мысленное усмотрение. 
Все люди видели, что тела падают на землю, но только Ньютон в этом факте с помощью такой человеческой способности как мысленное усмотрение, обнаружил связь между предметами. Он назвал ее тяготением. Это осуществилось в рамках категориального синтеза.

Позже эта человеческая способность к мысленному усмотрению стала называться интуицией. И интуитивизм, как одно из направлений в философии, представляет ее как нечто иррациональное и мистическое. Кант же стоял на позициях рационализма. И для него интуиция является свойством мышления. Интуиция - элемент категориального синтеза. 
С помощью мысленного усмотрения, категориального синтеза делаются все научные открытия, составляющие содержание научного знания. 
Научное знание, возникающее с помощью категориального синтеза – это продукт творчества субъекта. И «Критика чистого разума» - это книга о творчестве знания. Логика художественного творчества сродни научному творчеству.

В «Критике чистого разума» Кант проводит разграничительную линию между формально-логическим выведением и познавательным процессом в собственном смысле этого слова, как определенном отношении субъекта к объекту. Он вслед за эмпириком Бэконом занят исследованием именно процесса познания. Но Кант не останавливается на позиции эмпиризма. Он идет дальше. И опыт у него получает рационалистическое истолкование.  
Для того, чтобы понять разграничение между формально-логическим выведением и познанием, может  необходимо сказать так, что формально-логическое выведение может не иметь никакого отношения к опыту. Оно совершенно самостоятельно. Познание же связано с опытом. И из него исходит. Познание также может выходить за пределы опыта. 
Существуют две функции мышления: выведение и познание. Отсюда и две науки о мышлении: формальная логика и логика познания, которую принято называть теорией познания или диалектической логикой. Однако в наше время это кантовское разграничение как-то не может прижиться в философской литературе. И формально-логическое выведение нередко рассматривается как момент познавательного процесса. В учебниках по формальной логике после рассмотрения дедуктивной логики обязательно идет глава, посвященная индуктивной логике, хотя, индуктивная логика представляет уже элемент познавательного процесса и не имеет никакого отношения к дедуктивной логике. А потому и не должна включаться в учебник формальной логики, у которой совершенно другая концептуальная основа.