Теория "оседлого бандита" М. Олсона

Советский вариант "статусного социального контракта" можно определить как государственно-патерналистский. Система формальных и неформальных институтов строилась на признании  всех граждан членами единой "корпорации трудящихся", выступающей собственником  экономических ресурсов страны. Статус граждан как членов "корпорации трудящихся" закреплялся в правах на оплачиваемое рабочее место и  на доступ к системе общедоступного "социального минимума" (право  на бесплатное образование, здравоохранение, возможности получения жилья  и т.д.).

Субъектом, монопольно представляющим общество, выступало  авторитарное государство, неотъемлемым элементом которого являлась коммунистическая партия. Оно реализовывало свои экономические  функции через следующую агентскую  цепочку: центральные экономические  органы-ведомства-предприятия-работники. При этом ориентация всех участников экономической деятельности на решение "общественных" задач задавалось, в большей мере, не их внутренней природой, а принадлежностью к  государственному хозяйству, и соответственно, контролем со стороны государства-принципала. Носители основных экономических ресурсов (предприятия и работники) по своему объективному положению оставались экономически обособленными и ориентированными на свои специфические частные, "коммерческие" интересы. Формой реализации субъектами хозяйствования на неформальной основе своих частных интересов выступил бюрократический рынок.

Развитие по пути бюрократического рынка с присущими  ему механизмами статусной конкуренции, с одной стороны, означало усиление роли контрактных начал в отечественной  экономике, а с другой, вело к распаду  государственно-патерналистской модели социального контракта. Экономика  и общество превращались в совокупность "сетевых" структур корпоративно-кланового  типа, пронизывающих формально единую государственную иерархию. В результате при формальном господстве государственной  собственности большая часть  правомочий оказалась сосредоточенной в руках номенклатуры предприятий и ведомств, а также трудовых коллективов и местных органов власти. Сложившаяся ситуация была закреплена в ходе экономических реформ.

Возникшее в процессе распада Советского Союза российское государство при всей своей слабости сохранило традиционно авторитарный характер. Реально оно контролировалось достаточно узкой по составу правящей группой, которая позиционировало  себя в качестве силы, призванной осуществить  либеральные реформы и вернуть  страну в сообщество "цивилизованных" стран. При этом она оказалась  созвучной требованиям так называемого "Вашингтонского консенсуса". Реализация его мер предполагала существование "автономного" правительства, способного реализовать "непопулярные, но необходимые  реформы". Такое правительство  должно было состоять из технократов  от политики (так называемых технополов), ориентированных не на следование своим частным интересам, а на осуществление рыночных преобразований в интересах роста эффективности экономики.

Таким образом, российские реформаторы позиционировали себя в качестве "благонамеренного диктатора", который опираясь на интеллектуальную и финансовую поддержку из стран  с развитой рыночной экономикой, способен самостоятельно сформулировать и обеспечить реализацию общественных интересов. [15] По сути дела в России имела место  попытка реализовать конституционные  по характеру изменения в системе  прав и обязанностей экономических  агентов неконституционными методами (речь идет не о номинальной, а о реальной конституции, выступающей как совокупность преимущественно неявных правил). В результате возникла ситуация, определяемая в теории "общественного выбора" как ""конституционная анархия", в которой индивидуальные права - предмет прихоти политиков". [16]

Реформаторы при  этом выступили в качестве "особой группы интересов", характерной особенностью которой являлась достаточно заметная роль идеологических установок в  целевой функции. Не имея широкой  общественной поддержки, они встали на путь соглашений с другими узкими по составу, но политически влиятельными "особыми группами интересов", включая их наиболее влиятельных  представителей в состав правящей группы.

В процессе того, как  правящая группа укрепляла свои позиции, приобретая при этом более "гибридный", идеологически неоднородный характер, все более явно проявился двойственный характер установок и механизмов, сплачивающих её в единое целое. С  одной стороны, идеологические установки  и, в меньшей степени, практические действия правящей группы отражают ориентацию на нормативную модель "благонамеренного диктатора" (хотя при этом различные  фракции расходятся в своей трактовке  общественных интересов), а с другой, она выступает в роли коллективного "оседлого бандита".

Как мы уже знаем, М. Олсон характеризует данную модель государства следующим образом: "Поскольку оседлый бандит присваивает себе часть общественного продукта в виде налога-грабежа, ему выгодно обеспечить население не только мирным порядком, но и другими благами, которые оно не может получить от рынка. Это сулит ему значительные выгоды в виде увеличившихся налоговых поступлений от любых общественных благ, которые способствовали повышению продуктивности экономики или росту контролируемого им населения". [17] При господстве такой модели государства прямой целью управления является не повышение благосостояния подданных, а максимизация доходов правителя (в нашем случае правящей группы). Силовое перераспределение прав собственности действует так, чтобы возникшая система была удобна для извлечения этих доходов, а вовсе не для того, чтобы повысить эффективность использования ресурсов. И, тем не менее, любой порядок - специфицированные права собственности - благоприятнее для производства, чем анархия - неспецифицированные права собственности. Однако, представляется, что спецификация прав собственности в этом случае не может носить законченного характера. Они сохраняют "условный" характер по отношению к правящей группе.

В условиях относительно "слабого" авторитаризма возможности, как для реализации реформаторских задач (т. н. "окно политических возможностей"), так и для максимизации рентных  доходов правящей группы, ограничены необходимостью учитывать специфические  интересы "особых групп интересов". В этой связи необходимо отметить, что логика действий российского государства во многих случаях хорошо согласуется с тезисом Д. Норта, который писал о том, что "правитель действует как дискриминирующий монополист, предлагая различным группам избирателей защиту и справедливость или, по крайней мере, снижение внутреннего беспорядка и защиту прав собственности, в обмен на уплату налогов.

Поскольку группы избирателей  имеют различные издержки альтернативного  выбора и способность отстаивать свои интересы перед правителем, между  последним и отдельными группами избирателей складываются разные отношения". [18] Поэтому государство распределяет права собственности между такими группами в соответствии с их "договорной силой", то есть возможностью "уйти из-под власти": наиболее сильные поэтому наделяются большими правами собственности даже в ущерб соображениям эффективности использования соответствующих ресурсов. На эту логику накладывалось восприятие реформаторами "особых групп интересов", сложившихся в ходе эволюции советской политико-хозяйственной "номенклатуры" как главного потенциального оппонента преобразований, от которого необходимо "откупиться" (показателен в этом плане тезис об "обмене власти на собственность").

Все вышеуказанные  факторы, определили линию государства  на ускорение и оформление процессов "расщепления" советской "номенклатуры" на бюрократию (с делением на федеральную  и региональную) и крупный бизнес. Государство в лице "правящей группы", крупный бизнес, федеральная и региональная бюрократия выступили субъектами возникшего гибридного по форме и содержанию политико-административного рынка (по форме в большей степени политического, по содержанию преимущественно административного, характеризующегося преобладанием статусной конкуренции). Он базировался на сети "статусных" по характеру и внелегальных по форме неявных контрактов между государством и другими вышеуказанными субъектами. Крупный бизнес был "наделен" собственностью на активы и возможностью использовать в своих интересах административный ресурс в обмен на неявные обязательства политической поддержки и выполнение ряда функций по поддержанию экономической и социально-политической стабильности в стране (сохранение "избыточной" занятости, внутренних цен на ресурсы на уровне ниже мировых, участие в перекрестном субсидировании коммунальных тарифов и ряд других). Бюрократия (включая представителей силовых и правоохранительных структур) в обмен на лояльность и выполнение определенного минимума общественно необходимых функций получила возможность "приватизировать" часть государственных функций, реализовывать свои частные интересы, торгуя административным ресурсом. В результате возникла многоярусная система внелегальных политико-административных "торгов" между бюрократией и представителями бизнеса, в первую очередь крупного. Поскольку административный ресурс является по своей природе специфическим, логичным стало движение от разовых коррупционных сделок в форме взяток к формированию устойчивых "сетевых" взаимосвязей между определенными группами бюрократии и бизнеса. В таких условиях нельзя говорить о формировании эффективных собственников капитала (капитал рассматривается в широком значении, включая природные ресурсы).

Для современной  России характерна нерасчлененность субъектов  капитала и предпринимательства. При  этом реальные права собственности  на капитал оказались производными от обладания предпринимательским  ресурсом в специфических формах. Формальный и неформальный статус в  легальной и "теневой" иерархии определяет степень доступа к накопленному в обществе капиталу. Это превращает формальные права собственности в специфический актив, ценность которого зависит от наличия других специфических активов неформального типа, таких, как "административный ресурс" и "инсайдерская информация".

Важно отметить многоуровневый характер отношений на российском политико-административном рынке. Население, малый и средний  бизнес, менеджеры и работники  предприятий выступают в качестве подчиненных элементов региональных и производственных сообществ, делегирующих основные права их "центральным  элементам". Центром региональных сообществ выступают местные  органы власти, в "производственных сообществах" эту роль играют "олигархи", представляющие собой группы физических лиц, объединенные в структуры корпоративно-кланового  типа. Каждая "олигархическая группа" включает в себя как руководителей  бизнес-структур, так и политических лоббистов, занимающих ответственные посты в органах власти.

Как участник "торгов" на политико-административном рынке  государство вступает в партнерские  отношения с другими его субъектами. Однако это специфическая форма  партнерства, которая характеризуется  неравноправием сторон и ещё не означает превращение российского государства  в "контрактное". Оно остается пусть и ограниченным, но "диктатором", в деятельности которого причудливо сочетаются "благонамеренные" и "бандитские" целевые установки.

Главное значение имеет  его способность осуществлять силовое  перераспределение прав собственности  путем избирательного применения норм легального права. Легитимность таким  его действиям по отношению к  крупному бизнесу и бюрократии в  глазах большинства населения придает  то, что последние сами используют свои "статусные" преимущества перед  остальными экономическими и социальными  субъектами аналогичным образом. Выход  из возникающего замкнутого круга возможен только при изменении конфигурации политического рынка в направлении  расширения круга его участников и усиления конкурентных начал на нем. Это является предпосылкой для смены модели поведения доминирующих субъектов этого рынка в направлении учета ими интересов малого и среднего бизнеса, наемных работников, бюджетников и других групп, образующих большинство населения. Для государства это будет означать движение от модели "автономного правительства" к ситуации сильно-популярного государства, опирающегося на широкую легальную коалицию социально-политических сил.

Таким образом, и  в контрактной, и в эксплуататорской теориях функции государства одинаковые - это установление и перераспределение прав собственности своих подчиненных. Разница между этими двумя моделями заключается в способе реализации государством властных функций и в том, кто получает выгоду в процессе защиты и спецификации правомочий.

В модели эксплуататорского  государства распределение и  защита прав собственности осуществляются в интересах правящей социальной группы, клана. Соответственно выгоду или доход получает господствующая группа, в качестве платы за монопольное  право на власть, на насилие.

В модели контрактного государства защита прав собственности  осуществляется в интересах граждан. В результате деятельности государства  увеличивается выгода каждого отдельного человека, поскольку защиту своих  интересов люди делегируют государству. Государство как централизованный орган выполняет эти функции  с наименьшими издержками.

Таким образом, исторической особенностью российского социума  является ограничение горизонтальных контрактных отношений преимущественно  локальными и персонифицированными формами и авторитарный характер государства. Современное российское государство рассматривается как ограниченный "диктатор", в деятельности которого причудливо сочетаются "благонамеренные" и "бандитские" целевые установки.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Заключение

Итак, резюмируя  вышеизложенное отметим. В неоинституциональной теории государство рассматривается в качестве особой организации. Главным обоснованием служит факт делегирования гражданами части своих прав государству. Иначе говоря, природа государства определяется властными отношениями, возникающими между гражданами и государственным аппаратом.

Существует две  идеальные модели государства: контрактная  и эксплуататорская. Контрактное  государство - государство, которое  использует монополию на насилие  только в рамках делегированных ему  гражданами правомочий и в их интересах, а граждане рассматривают уплату налогов не как повинность, а как  свою обязанность: "порядок в обмен  на налоги". Эксплуататорское государство  пользует монополию на насилие для  максимизации собственного дохода (налоговых  поступлений), точнее - дохода группы, контролирующей государственный аппарат.

Теория государства  как "оседлого бандита", разработанная  М. Олсоном относится к эксплуататорским концепциям государства. У эксплуататорского государства много общего с мафией - оба походят на "оседлого" бандита, который хотя и осуществляет поборы с проживающих на контролируемой им территории; но в то же время "знает меру" и к тому же защищает от "гастролеров", действующих по принципу "украсть и убежать".