Специфика утопического сознания, как проекция представлений об идеальном человеческого бытия

Утопия — это псевдорелигия и псевдометафизика. Для утопического

сознания присущее метафизике трансцендирование носит не чисто ме-

тафизический, предполагающий существование двух различных миров,

а, скорее, исторический характер и потому подлинным трансцендированием не является. Эту особенность утопии отмечает Финли: «Утопия выходит за пределы данной социальной реальности, но она не трансцендентна в метафизическом смысле». Точнее говорить не о трансцендентности утопии в философском смысле, а о ее неукорененности в реальной жизни, в намеренной независимости утопического проекта от той жизненной практики, в которую его собираются внедрять. Метод утописта образно выразил Кабэ, говоривший о создании «Путешествия в Икарию», что он «разрешил свою задачу так, как математик — не считаясь с действительностью»

Утопия смешивает два  направления человеческих устремлений:

«вертикальное», связанное  с поисками идеала, и «горизонтальное»,

ограниченное сферой социальных отношений и поиском способов раз-

решения эмпирических проблем. В силу этого смешения утопия не

принадлежит ни метафизике, ни социальным наукам.

В отличие от эмпирической науки утопическое сознание по своей

природе нормативно. Оно  больше занято конструированием мира идеального, чем исследованием мира реального, задачами преобразования мира, а не его объяснения. В нем преобладает пафос учительства и

разоблачительства. И хотя многие утописты претендовали на создание

социальной теории и рассматривали  свою деятельность как научную,

все же ни цели утопии, ни применяемые  ею методы не позволяют

отнести ее к науке. Вместо ориентации на истину мы видим нацеленность

на идеал, вместо исследования действительности — ее оценку; теоретик

решает проблемы, утопист строит планы. Это и понятно: утопию как

учение о том, чего нет, нелепо обосновывать посредством обращения

к реальности. Здесь пафосу поиска истины противостоит пафос ее

научению. Утопист — не искатель истины, а ее обладатель. Как  подметил

П. Новгородцев, «каждый из великих мыслителей по-своему выражает

ту истину, которая должна спасти людей, но все думали одинаково,

что такая истина есть и  что они знают ее».

В отличие от ученого утописта интересует не истина как соответствие

знания предмету, а правда как соответствие действительности идеалу.

Не опыт, а воображение  питает разум утописта. Наука в  своем стремлении

к истине если и не достигает  ее, то хотя бы разрушает иллюзии;

утопия, напротив, создает  их. Результатом деятельности утопистов  явля-

ется образ социальной идеи, а не теория социальной реальности. Но

в действительности, конечно, эти две формы сознания не разделены

«китайской стеной». Научные  теории не лишены утопических элементов,

а утопии полны научных  догадок. Научные идеи участвуют  в построении

утопий, а последние, в свою очередь, вдохновляют ученых и тем самым

влияют на эволюцию познания общества. Поводом для сближения научно-теоретического и утопического сознания нередко служит отмеченная выше критическая направленность, даже гиперкритический пафос утопизма. Однако утопический критицизм принципиально отличается от того критицизма, с которым связывают как возникновение, так и прогресс науки. Утопизм действительно имеет определенные заслуги в развитии социального критического сознания. Предлагая идеал совершенного общества, утопия обостряет восприятие несовершенства существующего мира. Проблематизация существующего — это тот пункт, где утопическое сознание приближается к научно-теоретическому. Не случайно критичность вменяется в заслугу утопизму как его противниками, так и сторонниками. По словам Шацкого, «историческое значение утопии зависит от того, в какой мере она способна внедрить в общественное сознание убеждение в проблематичности существующего порядка, а также в необходимости выбора между ним и каким-либо альтернативным порядком».

В этом революционизирующем воздействии на сознание К. Мангейм усматривает саму суть утопизма и его историческое оправдание. Утописты

расшатывали уверенность  в «естественности» существующих порядков,

подготавливали общественное сознание к принятию новой парадигмы, на

основе которой могут формироваться альтернативные концепции общества.

Революционизирующую сознание функцию утопического критицизма так

характеризует Б. Гудвин: «Артикуляция социальных альтернатив — это

величайшая заслуга, оказанная  утопистом своим последователям, которые,

будучи пленниками господствующей идеологии, не обладали достаточным

воображением, чтобы вырваться  из нее хотя бы в уме. Метафора Р. Оуэна

о «срывании ментального  покрова» точно описывает функцию, которую

они надеялись выполнить  для своих современников».

Признавая силу воздействия утопической критики на общественное

сознание, все же трудно согласиться  с пониманием критицизма как ути утопизма, что особенно характерно для К. Мангейма. Скорее, наоборот: догматизм, а не критицизм доминирует в утопическом сознании.

Утопизм лишь воспринял и  использовал в своих целях  глубинную

критическую традицию западной культуры, но проводил ее далеко не

столь последовательно, как  проводит наука. И причина этой непоследовательности коренится в природе утопизма, в его отношении к идеалу как догме. Утопизм прибегает к догматическому типу критики, т. е.

критике, построенной на догме и призванной укреплять  эту догму, что

противостоит сократически-кантианскому типу антидогматической

критики. В утопии критика служит средством не анализа, а оценки,

не разрушению догм и предрассудков, а утверждению идеала.

Критичность и рационализм  утопического сознания причудливым

образом сочетаются с его  интеллектуальной невменяемостью, не восприимчивостью к теоретической критике и несовместимостью с реальным функционированием общества. Чтобы быть последовательным, критицизм должен быть распространен и на утверждаемый утопией идеал, что предполагает исследование его укорененности в существующем мире, противоречивости и несовместимости друг с другом некоторых

утверждаемых им ценностей, путей реализации идеала и тех  опасностей,

которые подстерегают здесь общество и каждого человека. В некоторой

степени эту задачу выполняет  антиутопия. Будучи противоядием от

утопизма, она способна отвратить  от утопии, однако не устраняет

корней утопического сознания — потребности в позитивном образе бу дущего и в общественном идеале как ориентире и критерии общественного

развития. На вопрос о том, сможем ли мы просто забыть о будущем,

растворившись целиком в  настоящем, Ф. Полак отвечает: «Наш выбор

состоит не в том, чтобы  решить, иметь или не иметь образ  будущего;

мы можем выбирать лишь между хорошими образами, ради которых

стоит жить и умирать, и  плохими образами, не столько выбранными

нами, сколько нам навязанными; между активным планированием наших

собственных, предпочтительных для нас проектов «земли обетованной»

и пассивным, не продиктованным собственным выбором принятием готового будущего, возможно, разрушающего наши самые ценные идеалы».

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

 

Таким образом, я считаю, поскольку человек — существо историческое, живущее в конечномвремени и сознающее свою конечность, с одной стороны, а с другой —свою включенность в историческое время, причастность как к прошлому, так и к будущему, образ будущего является его неотъемлемой принадлежностью. Как существо, наделенное свободой воли и обремененное правом личного выбора и долгом ответственности, человек нуждается в опоре на определенные идеалы. Однако ни создание образов будущего, ни признание ценности идеалов не влечет с необходимостью утопизма.

К будущему обращается не только утопия, но и прогностика, и фантастика.

Идеалы присутствуют во всех формах общественного сознания. Утопизм

же как враждебное «живой жизни» направление сознания во имя идеала

попирает традиции, насильственно  прерывает связь времен, а человека

лишает права свободного выбора своего пути в рамках выпавших на

его историческое время возможностей. Утопизм преграждает путь к свободному идейному поиску. Свобода бесконечного развития искусст-

венно ограничивается мнимой гармонией закономерного совершенства.

Чтобы не повторить ошибок утопистов в собственной оценке утопии,

не будем принимать  ее как абсолютное зло. Видимо, в  ней есть нечто

положительное, опираясь на которое можно противостоять ее раз-

рушительному действию. Поскольку ни общественный идеал, ни образ

желаемого общества — эти  атрибуты утопии — невозможно вообще ус-

транить, не разрушив природу человека, то противостоять пагубным

последствиям утопизма можно  и с помощью утопии, понятой, однако,

как выдвижение альтернативных образов будущего. Иначе говоря,

альтернативой утопизму как  типу сознания могут служить альтернативные

утопии. Следует прислушаться к призыву О. Тоффлера создавать

«фабрики утопий». Поиски позитивного образа будущего, если их рас-

сматривать как духовную работу и не придавать им значения социального

и политического императива, совершенно неизбежны в кризисные  эпохи,

тем более в наше время  тотальной критики основ современной

цивилизации. Если выработать устойчивый иммунитет к утопизму, то

само позитивное осмысление будущего с учетом многовариантности

развития, ведущего к нему, может сыграть роль противоядия  от другой

грозящей нам беды —  интеллектуального и морального хаоса, абсолютного

негативизма, сконцентрированных в идеологиях, подрывающих основы

современной культуры.

 

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ

 

 

1. Черткова, Е. Утопизм как тип сознания / Е. Черткова// Федеральный образовательный портал  ЭСМ [Электронный ресурс]. -  2004.  – Режим доступа: http://ecsocman.hse.ru/text/17033551.html.  Дата доступа: 28.10.2012.