Эстетическая программа журнала "Отечественные записки"

. Такая глубина  социального анализа эпохи, проникновения  в диалектику связей экономики и политики в журналистике конца 60-х — 70-х годов более не встречается, п уже одно это свидетельствовало о серьезности и основательности социально-экономической платформы «новорожденного» журнала.

Материал этот, казалось бы, «внелитературный», но без  него нельзя с достаточной полнотой понять как журнальную позицию, так и идейно-художественный облик издания, его эстетическую программу. 

В своих идейно-эстетических принципах «Дело» также в известной мере сближался с «Отечественными записками».

Эта близость проявилась прежде всего в том, что «Дело» выступило сторонником некрасовского журнала в разоблачении либерально-консервативных литературных тенденций, в частности антинигилистической. Журнал подверг резкой критике произведения Лескова и Достоевского, явившиеся, по его мнению, «художественной облавой», «художественной травлей» революционно настроенной молодежи. Эти писатели, по убеждению журнала «Дело», «до такой степени окатковились, что в новейших своих романах "Бесы" и "На ножах" слились в какой-то единый тип, в гомункула, родившегося в знаменитой чернильнице редактора "Московских ведомостей"». Этим гомункулом под фамилией Лесков-Достоевский-Стебницкий и написан «выдающийся» антинигилистический роман «Бесы — на ножах», иллюстрирующий передовицы "Московских ведомостей».

Обращая внимание на то, что «журнальные скоморохи  и болтуны становятся на место  полезных деятелей», «Дело» говорит о том, что литераторы-охранители нашли себе достойных соратников в лице писателей-натуралистов, тоже играющих на руку политическим рутинерам, всем тем, кто стремится дискредитировать прогрессивную общественную мысль. В статье о романе «Бродящие силы» Авенариуса, который пытался доказать, что распущенность нравов есть порождение демократической- литературы, Шелгунов обращает внимание на «органическое расстройство» общественного организма, вызванное отнюдь не «злонамеренной пропагандой», а самой правительственной политикой (1868, № 3). Резкой критике подвергся Авенариус, а вместе с ним и Боборыкин, выступивший с «клубницистским романом «Жертва вечерняя», в периодических «Общественных и литературных размышлениях» Д. Минаева (Дело, 1868, № 5).

«Дело» говорит  об отсутствии активного гражданского духа, апатии, «бессодержательности и  полнейшем отсутствии ,цеди» в литературе и обществе. Также «Дело» объявило поход против всей дворянской эстетики. Редактор журнала Г.Е. Благосветлов и его сотрудники титуловали Тургенева, Григоровича, Писемского не иначе как представителями «отжившей школы», которая судит о жизни с «сахарной точки зрения». Ожидать чего-то от них — значит «сеять на голом камне и надеяться на обильную жатву». «Жизнь и литература требуют новых и свежих сил, — заявлял Благосветлов, — которые бы стояли на уровне с новыми потребностями другого поколения и другой общественной обстановки». С этих позиций и рассматривается в журнале все творчество Тургенева конца 60-х  -     начала 70-х годов. Творчество этого беллетриста, по выражению Благосветлова, представляет «тончайшие кружева, которые не могут ни греть, ни прикрыть тело, но могут украшать его». Антипатию вызывали у «Дела» произведения Льва Толстого, в частности роман «Война и мир», в котором, по мнению журнала, нет общественно значимой мысли, а есть только любовная интрига, «тоненькая струйка обыденной жизни» одного семейства. Нашему времени, заявляет Шелгунов в статье «Русские идеалы, герои и типы», «требуются писатели иного закала, иного направления, иных способностей», нежели Толстой или Тургенев.

«Эстетическая школа» изжила себя. Характеристикой  позиции журнала Дело», занятой  им по отношению к крупнейшим русским писателям, могут служить, например, следующие суждения: «Писемский, Толстой, Достоевский, Тургенев — все это люди отжившей литературной школы. Как только они уклоняются от описания прочувствованной ими жизни и как только им необходимо поставить и ответить на вопрос или решить его, и даже не решить, а провести анализ и осмыслить явление в общем строе жизни, — тут они сами извращают свое чувство и несут такую галиматью, до какой дописался граф Л.Н. Толстой в четвертом томе своего романа "Война и мир"». Естественно, после столь категорического отлучения от литературной современности ни один из названных писателей не предпринимал ни малейших усилий для сотрудничества в «Деле». Столь прямолинейная эстетическая кастовость, разумеется, не могла не отразиться и на художественном уровне журнальной беллетристики.

Предавая «анафеме»  крупнейших художников слова, «Дело» настойчиво ратовало за тенденциозное искусство, решая этот вопрос в соответствии с требованиями демократической эстетики. Особенно активно разрабатывалась проблема тенденциозности и идейности в литературно-критических выступлениях Ткачева _г который длительное время был идейным рупором журнала «Дело». Опровергая измышления теоретиков «чистого искусства», «Дело» заявляло о том, что «дидактическая, тенденциозная сторона... и есть самая важная и существенная» в художественном произведении, что оно должно поучать и вразумлять», а потому «немыслимо без тенденции». «Дело» стояло на стороне искусства, вмешивающегося в непосредственную жизнь общества, относящегося к ней с политической и социальной заинтересованностью.

Вообще, пути развития эстетической мысли в журналах «Дело» и «Отечественные записки» во многом родственны. И прежде всего —  в общих принципах материалистической эстетики. В литературно-критических и публицистических выступлениях Шелгунова, Ткачева, Шашкова провозглашалось «первенствующее значение действительности по отношению  к искусству, которое воспроизводит ее. Часты в журнале обращения к эстетическим воззрениям Н.Г. Чернышевского, разумеется — по цензурным мотивам — без упоминания его имени. Однако тот, кто на этом основании заключил бы, что в отношениях между двумя демократическими журналами существовали благодушие и умиротворение, глубоко бы ошибся. Сугубая принципиальность редакторов «Отечественных записок»  порою вызывала нарекания «Дела», стремившегося к какой-то «сверхпартийной» объективности и компромиссному объединению всех журнальных сил, приводившие зачастую к стычкам отнюдь не принципиальные свойства. Еще сегодня «Дело» могло говорить, что некрасовский журнал, «в смысле развивающего и воспитательного значения и последовательности развития идей, гораздо выдержаннее "Вестника Европы"». А назавтра заявляло: «По своей бесцветности "Отечественные записки" приближаются к тому времени, когда они находились под единовластием г. Краевского. Конечно, в них нет уже таких нелепых сочинителей, как Incognito, Щеглов, Крестовский, поэтому и дух не тот; но, во-первых, невозможно определить характер этого измененного духа, а во-вторых, значительная часть статей подходит ко всякому духу или даже не содержит в себе никакого духа». Эти упреки еще не означали принципиальных разногласий между журналами, не означали, что «Дело» ближе к либеральной журналистике, нежели к «Отечественным запискам». Но они вносили диссонанс в отношения, тем более что многие из этих упреков трудно было оправдать.

В журнале Благосветлова  во всей силе проявился по-писаревски решительный и безапелляционный эстетический радикализм. Он сказался и в нападках на Щедрина, и в игнорировании художественного значения беллетристики «Отечественных записок». Глеб Успенский и даже Щедрин квалифицировались как копировальщики внешних сторон быта, «возделывающие один сырой материал» (Благосветлов). Щедринской сатире предъявлялось обвинение в зубоскальстве, отказе от решения глубоких общественных конфликтов, в мелкотемье. Этим самым ставилась под сомнение и литературная позиция «Отечественных записок», в которых сатирик был ведущей фигурой. В этом нельзя не видеть поздних отзвуков известной полемики «Русского слова» с «Современником». В значительной мере, безусловно, сказалась и личная неприязнь Благосветлова к Некрасову и Щедрину (последнего он издевательски называл «литературным фельдфебелем»). «Требовать от г. Щедрина того или другого определенного взгляда на окружающие его явления, осмысленного негодования от его сатиры, — раздраженно писал редактор "Дела", — это значило бы умолять надворного советника, исправно взыскивающего казенные недоимки, начертать нам какой-нибудь новый план общественной жизни». Даже Шелгунов, объективнее прочих сотрудников «Дела» относившийся к литературной продукции «Отечественных записок», и тот в середине 70-х годов не удержался, чтобы не упрекнуть Щедрина в «смехе ради смеха».

Излишняя резкость суждений об «Отечественных записках» в какой-то мере диктовалась и тем, что «Дело» претендовало на роль монопольного хранителя наследства демократической журналистики 60-х годов, в то время как появился новый орган, тоже поставивший своей целью продолжать заветы шестидесятников. 
 

Литературно –критические статьи , характеризующие  идейно-эстетическую программу журнала  «Отечественные записки».

Основной вопрос, который ставили публицисты и  писатели журнала, был крестьянский. Мужик «всем... нужен», – писал  Салтыков-Щедрин, – а «ежели мужик  так всем необходим, то надо же знать, что он такое, что представляет он собой как в действительности, так и in potentia, каковы его нравы, привычки и обычаи, с какой стороны и как к нему подойти». Малоземелье, тяжесть выкупных платежей и других налогов, юридическая, гражданская неполноправность народных масс, их обнищание подробно описывались в журнале. Реакционная печать, защищавшая помещичьи интересы, всегда встречала решительного противника в лице «Отечественных записок».Мужественно поддерживали сотрудники журнала русское революционное движение. «Отечественные записки» выступали против либеральных заигрываний правительства с обществом, принципиально отвергали монархическую форму государственного устройства. Они признавали неизбежность и закономерность революционной борьбы, знакомили своих читателей с общественным движением на Западе, показывали прогрессивную роль революций в пробуждении масс, в освобождении от феодального, церковного и монархического деспотизма. Немало страниц «Отечественных записок» было посвящено критике западноевропейского и русского капитализма, буржуазного либерализма и демократизма, и это, как отмечал В.И. Ленин, было особенно ценно в журнале. Салтыков-Щедрин правдиво изобразил русский капитализм в характерах Чумазого, Колупаева и Разуваева, показал, что их появление обусловлено строем русской пореформенной жизни. Но многие сотрудники, в первую очередь Михайловский и Елисеев, неисторически подходили к оценке русского капитализма и буржуазности. Они не понимали закономерности общественного развития, считали капитализм в стране временным, случайным явлением и склонны были искать причину развития буржуазных отношений где угодно, только не в характере производительных сил общества. Еще в начале 70-х годов Елисеев в статьях «Плутократия и ее основы», «Храм современного счастья, или проект положения об акционерных обществах» негодовал на правительство, которое, поддерживая русские промышленно-торговые круги, по его мнению, переносило в Россию западноевропейские капиталистические порядки. В дальнейшем публицисты-народники часто обращались к «обществу», интеллигенции и позднее даже к царским министрам с призывом спасти Россию от язвы капитализма. Возникновение рабочего класса в стране было отмечено журналом, однако «рабочий вопрос» не был понят и оценен в «Отечественных записках». Михайловский, например, в статье, посвященной съезду русских промышленников (1872, №8), подменил его крестьянским вопросом, утверждая, что в России рабочие – те же крестьяне. Это было ошибочное, вредное представление. Не сознавая исторической роли пролетариата, народники возлагали все свои надежды на русское крестьянство с его патриархальной общинностью. На страницах «Отечественных записок» было уделено известное внимание экономической теории марксизма. Журнал в 1872 г. устами Михайловского приветствовал выход русского перевода первого тома «Капитала», а до этого в журнале не раз использовались материалы немецкого издания в статьях Елисеева, Покровского и др. («Плутократия и ее основы», «Что такое рабочий день?»). В 1877 г. журнал вел полемику с буржуазными экономистами, либеральными публицистами (Ю. Жуковский, Б. Чичерин) по поводу первого тома «Капитала». Однако защита авторитета Маркса и в «Отечественных записках» 70-х годов велась весьма робко, поскольку публицисты журнала сами не поняли историко-философской концепции автора.

Выдающееся значение имела литературно-критическая деятельность Салтыкова-Щедрина. После трагической  гибели Писарева в 1868 г. отдел литературной критики «Отечественных записок» остался  без руководителя. Это побудило Салтыкова-Щедрина  внимательно заняться отделом и  принять в нем активное участие. Его статьи «Напрасные опасения», «Уличная философия», «Бродящие силы» и  др., а также многие рецензии явились  серьезным вкладом в русскую  литературную критику. В статье «Напрасные опасения», которую современники рассматривали как программную, Салтыков-Щедрин выразил свое революционно-демократическое понимание роли и задач литературы в новых исторических условиях. Отвергая стоны либеральной критики об упадке беллетристики, он, верно, уловил новые черты русской литературы, когда на смену дворянским писателям пришел разночинец, и возникла задача создания нового типа положительного героя. Именно в ней «Отечественные записки» выступили с оценкой литературного момента и наметили перспективы развития демократической беллетристики. Статья Щедрина определила программу беллетристической школы «Отечественных записок» практически на весь период их существования, в которую, разумеется, время и эволюция демократической идеологии вносили свои коррективы. Характеризуя предшествующую литературу, Щедрин отмечает, что она имела «кастический» характер, не задумывалась «с» деловом, реальном отношении к жизни» и потому в ней все более возрастали требования «эстетического и отвлеченного свойства». Изобилие обеспеченного досуга, которым обладали дворянские литераторы, вело к «умственному дилетантизму», порождало только сомнение и бессилие, и герои той эпохи — это «люди распутья, люди скучающие, невидящие в жизни целей». Для «Отечественных записок» принципиально важно было подчеркнуть необходимость действенного,  практического отношения литературы к жизни во избежание бесплодного расковыривания «собственных болячек». Исходя из этого, журнал намечает задачи литературы и в области изображения элемента «воспитывающего»,то есть  интеллигенции, и элемента «воспитываемого»,то  есть народа, определяя два основных объекта, художественной разработкой которых и займется беллетристика «Отечественных записок». Щедрин подчеркивает, что эти две силы выдвигаются на передовую линию общественно-литературной борьбы самой логикой новых социально-экономических отношений пореформенного времени. Это же обстоятельство диктует и необходимость новых принципов воспроизведения как народной среды, так и героя из среды «воспитывающей». К чему же сводится суть щедринских требований и одновременно суть литературно-художественной программы «Отечественных записок»?

Не отрицая  значения предшествующей литературы и  даже считая ее «заслуживающей полного уважения», Щедрин в то же время обращает внимание на отсутствие в ней истинного понимания социальных потребностей. Он считает, что «лишний  человек», созданный трудами писателей-предшественников, не содержит в себе никаких общественно значимых идеалов. Он начинен только «сомнением», в то время как новая действительность, расширившая сферу человеческой деятельности, требует и человека деятельного. И потому «уяснение типа ненужного человека необходимо должно вызвать потребность в уяснении, типа человека нужного». Как бы ни был симпатичен «лишний человек», он все-таки представляет анормальность своей невозможностью слиться с «живым делом». Его бездействие не искупается и высоко развитым чувством справедливости. Само это чувство еще не  делает его «новым человеком», подчеркивает Щедрин. 

 Салтыков-Щедрин высоко оценивает творчество Решетникова, считает чрезвычайно полезным обращение молодой литературы к жизни простого народа. Пусть в ней нет еще крупных имен, но направление, по которому она идет, плодотворно. Салтыков-Щедрин осуждает писателей, умышленно или нечаянно искажающих образы «новых людей». В статье «Уличная философия» он резко критикует Гончарова за грубую клевету на разночинца-революционера. Особое возмущение критика вызвало то, что Гончаров пытался в образе Марка Волохова из романа «Обрыв» опорочить социалистическую доктрину, отрицающую частную собственность. Это был урок не одному Гончарову, но и Тургеневу, написавшему роман «Дым», Достоевскому, автору «Бесов», Лескову и другим писателям, выступившим против передовой разночинной молодежи.

 «Деятельные  и положительные типы», советуют  «Отечественные записки», следует искать в демократической среде, которую составляют народ и разночинная интеллигенция. «Может статься, — замечает журнал, говоря о новых типах, — что та среда, в которой они обретаются,  представляет собою грубую и неприятную на взгляд массу, изнемогающую под игом разнородных темных сил; очень может быть, что это даже и не масса, а простая безобразная агломерация единиц, тянущих в разные стороны и не сознающих никакой общей цели. Но иной среды, от которой можно было бы ждать живого, не заеденного отрицанием слова, покуда еще не найдено, а потому литература не только имеет право, но даже обязана обратиться прежде всего к исследованию именно этой грубой среды и принимать даваемый ею материал в том виде, как он есть, не смущаясь некрасивою  внешностью и не отвращаясь от темных сторон, которые ее обусловливают». Так вопрос о новом человеке, о положительном герое современности неизбежно перерос в  другой — в вопрос об отношении к народной жизни, о принципах ее исследования и изображения. «Отечественные записки» статьей Щедрина определяют программные положения и этого аспекта литературной политики журнала. Чтобы «проникнуть в сокровенную сущность» того разнородного материала, который поставляет литературе русская народная жизнь, необходимо понять общечеловеческие черты мужика в типической для него обстановке, придающей ему столь курьезную неповторимость. Задача первостепенной важности, по мнению «Отечественных записок», заключается в том, чтобы исследовать не отдельные личности, «стоящие в положении исключительном и преисполненном недомолвок», а целиком крестьянскую сряду, крестьянскую массу. «Нужна... целая крестьянская среда, нужна... такая картина, в которой крестьянин являлся бы у себя дома...» Только в этом случае можно постичь «побудительные причины», которые обусловливают социально-политическую суть народа, его «жизненные цели». В рецензии на роман Решетникова «Где лучше?» Щедрин с новой силой подчеркнул, что «покуда народные массы еще не в состоянии выделять из себя отдельных героических личностей, такая точка зрения на художественное воспроизведение народной жизни есть единственно верная». Таково литературно-художественное кредо Щедрина, нашедшее подкрепление в статьях и рецензиях как самого сатирика, так и других сотрудников «Отечественных записок». Эта линия, указывает М. В. Теплинский, «совпадала с точкой зрения Писарева», призывавшего «уважать народ, надеяться на него, вдумываться в его интересы, смотреть на совершающиеся события с точки зрения этих интересов...»⁶⁸. Сходные с щедринскими мысли высказывает Скабичевский, в частности в статье «Живая струя. (Вопрос о народности в литературе)» (1868, № 4). Позднее их защитником и пропагандистом станет Михайловский.