Многочисленные
воспоминания современников позволяют
представить Ш. Маржани со стороны,
так сказать, чисто человеческой.
Эта была натура прямая, с избытком
наделенная самыми притягательными качествами.
И,
естественно, человеку с такой
принципиальностью и честностью,
выступившему против вековых
предрассудков, очень трудно было
работать в условиях дореволю-цинной
России.
Немалую
роль в травле Ш. Марджани
и в лишении его должности сыграли мусульманское
духовное собрание и его глава муфтий
Салимгирей Тевкелев. Расследование доносов
и жалоб на Ш. Марджани было поручено муфтием
ярому врагу Ш. Марджани имаму села Кышкар
Исмагилу Утямышеву. Тот в свою очередь
завербовал к себе в помощники муллу Абдуллу,
автора "Джару-ды"-пасквиля на "Назурат
ал-хак...".
Подписывая
10 сентября 1874 г. свое решение
об отстранении Ш. Марджани
от должности сроком на шесть
месяцев, муфтий считал, что "...оно
ослабит гордость и упрямство
Марджани".
Труды
Ш. Марджани и Р. Фахрутдинова
показывают подлинное лицо Мусульманского
духовного собрания и его главы
- муфтия, опровергая фальсификации
современных буржуазных авторов,
приписывающих этому органу роль
национального лидера российских
мусульман.
Например,
давая характеристику Салимгирею
Тевке-леву, занимавшему этот пост
в течение 20 лет (с 1865 по 1885),
Ш. Марджани писал: "Хотя он
был человеком миролюбивым, но
из-за своей невежественности
и нерешительности обыкновенно
прислушивался к чужому мнению и, будучи человеком
беспринципным, не мог совершить ничего,
достойного внимания. То немногое, что
он иногда предпринимал, не доводил до
конца, зачастую аннулируя свои же решения.
Несмотря на свое богатство, важность
и знание языка (имеется в виду русского.-
М. Ю.), он не оправдал возложенных на него
надежд". По мнению Ш. Марджани, не только
большой ошибкой, но и преступлением было
то, что люди, не сведущие ни в мусульманской
культуре, ни в его юриспруденции, имеют
возможность занимать и удерживать за
собой подобные посты.
Необходимо
отметить, что Р. Фахрутдинов,
изучивший на основании архивных
документов подоплеку травли
Ш. Марджани и убедившийся в
ее безосновательности, приходит
к выводу, что пост муфтия в
то время являлся своего рода
синекурой, а сам муфтий Тевкелев был
марионеткой царского правительства,
что всеми делами правил тайный секретарь
(саркатиб), связанный определенными обязательствами
с Н. И. Ильминским, и что невежественные
члены Мусульманского духовного собрания,
превратив этот орган в орудие мести и
занимаясь травлей смелых и независимых
людей наподобие Ш. Марджани, тем самым
как бы тешили свою зависть по отношению
к великим и гордым натурам.
Несмотря
на все препятствия, чинимые
реакционным духовенством и невежественными
богатеями, Ш. Марджани не отступает
от намеченного пути, работает над своими
произведениями, в которых бичует схоластическую
нечисть.
Быстро
и верно определил он задачи,
стоящие перед татарской нацией.
Будущее своего народа историк
видел в подрастающем поколении и поэтому всеми
доступными средствами добивался изменения
характера его воспитания, освобождения
просветительских учреждений от влияния
невежественных толстосумов. Немало усилий
потратил он на реформу школьного дела
и внедрение преподавания светских наук,
упорядочение работы в медресе.
Следует
сказать, что авторы некоторых
статей в сборнике "Марджани",
основываясь на официальных учебных
программах тех лет, неверно
и односторонне трактовали педагогическую
деятельность Ш. Марджани. Абд
ал-Хамид Муслими, один из рецензентов
этого сборника, критикуя их, писал: "Ш.
Марджани применял в своем преподавании
считавшийся лучшим в то время в Европе
и Америке метод, по которому ученикам
давали самостоятельно мыслить. После
окончания занятий Ш. Марджани любил проводить
беседы, в которых касался в основном научных
проблем - исторических, философских".
Известно также, что Ш. Марджани вне программы
преподавал своим ученикам математику.
Это отмечал также и X. Фаизханов в своих
письмах. Его увлечение математикой, астрономией
и географией, основательное знание этих
предметов подчеркивают и советские исследователи.
Впервые в истории местной педагогики
Ш. Марджани вводит правила внутреннего
распорядка для учеников своего медресе.
Его
энергию не сломило ни отсутствие общего языка с шакирдами,
которые, чтобы не отстать от своих коллег
в других медресе, отдавали предпочтение
традиционным схоластическим дисциплинам,
ни недостаток пособий, который он восполнял
из собственной библиотеки.
Следует
отметить, что такие последующие просветители,
как 3. Бигиев, Ф. Халиди и Г. Ильяси, лишь
отображали художественно многие прогрессивные
идеи, которые впервые получили освещение
в исторических трудах Ш. Марджани или
же были претворены в жизнь им самим.
 3. Бигиев, например, в своем "Мавераннахрга
сэя-хэт" ("Путешествие в Междуречье"),
написанном в 1893 г., критикует отсталую
систему образования феодального Востока.
В этом Ш. Марджани опередил его чуть ли
не на полвека. Еще в своих исторических
трудах, написанных в Средней Азии, а в
последующем также в "Мукаддиме"
и "Мустафад ал-ахбар..." он аргументирование
критикует систему схоластического образования
в Бухаре, с позиций ученого-гуманиста
дает об'ективную оценку деяниям таких
правителей, как Чингисхан и Тимур.
Если
последующие писатели Ф. Халиди,
Г. Ильяси считали образованность
выше богатства, то Ш. Мар-джани
не ограничился декларированием
этого положения, а стремился
практически провести его в
жизнь, освободив свою школу
от зависимости таких богачей,
как Ибрагим Юнусов, и добившись
назначения и официального утверждения
коллектива опекунов над ней.
Особо
следует отметить отношение Марджани
к русскому языку и к русской
культуре. Не секрет, что тяжелый
гнет и насильственная христианизация
породили у татар национальную замкнутость
и предвзятое отношение ко многому, что
исходило от русских, в том числе и к их
культуре.
"Вековое
угнетение колониальных и слабых
народностей империалистскими державами,-
писал В. И. Ленин,- оставило
в трудящихся массах угнетенных стран не только озлобление,
но и недоверие к угнетающим нациям вообще,
в том числе и к пролетариату этих наций".
По этой причине отношение прогрессивной
татарской интеллигенции к политике христианизации,
с одной стороны, и к русскому народу, его
культуре и языку - с другой, было неодинаковое.
Деятельность
Ш. Марджани, как и других татарских
просветителей, "об'ективно была
направлена против русификаторской,
колониальной политики царского
самодержавия, против национального
угнетения, ибо эта политика наряду с религиозным
фанатизмом сдерживала культурное развитие
нации и просвещение масс". Поэтому
не случайно, Н. И. Ильминский в своем письме
к Победоносцеву, перечисляя вероятные
кандидатуры на пост муфтия, указал на
недопустимость занятия его Ш. Марджани.
Совершенно прав был В. В. Бартольд, когда
писал, что "представители русской власти
нередко видели главную опасность для
русского господства именно в прогрессивных
элементах мусульманского общества, оказывали
поддержку мусульманам-староверам, считая
только их верными подданными России,
и принимали от них доносы против их прогрессивных
единоверцев".
Ш.
Марджани осуждал подавление
национальных свобод со стороны
царского самодержавия. Он сочувственно
относился к освободительной
борьбе дагестанского народа во главе с Шамилем.
Однако утверждение X. Хисматуллина о том,
что Ш. Марджани переписывался с вождем
дагестанского освободительного движения
Шамилем, не соответствует действительности.
Ш. Марджани подчеркивает, что встречаться
или же переписываться с Шамилем ему не
приходилось. В автографе второго тома
"Мустафад ал-ахбар..." имеется биография
Шамиля, а также описывается выступление
татарского населения во главе с Ишбулатом
против "подвигов" Луки Канашевича
по насильственной христианизации нерусского
населения, приводятся различные факты
национального и колониального гнета
царизма по отношению к народам Среднего
Поволжья, из'ятые царской цензурой при
опубликовании книги.
Но
в то же время в отличие
от феодально-клерикальной прослойки
татарского общества и фанатичного духовенства
Ш. Марджани видел закономерность сближения
и взаимодействия культур, разных по своим
национальным истокам и традициям. И поэтому
он был далек от противопоставления татар
русским, а наоборот, выступая за преодоление
национальных барьеров, пропагандировал
необходимость изучения татарами русского
языка и русских законов, поскольку татары
живут бок о бок с русскими. И самое главное,
в своих произведениях он доказал эту
необходимость, приведя ряд веских аргументов.
Например, в "Мукаддима...", он,
подобно своему предшественнику Г. Утыз-Имяни,
считавшему знание русского языка 41-й
заповедью (истинный верующий должен соблюдать
40 заповедей, зафиксированных в мусульманской
богословской литературе), писал, что "необходимо
знать три вещи - язык, письмо и законы
государства, где живешь". В "Вафийат
ал-аслаф..." Марджани неоднократно возвращался
к этому вопросу, бичевал противников
изучения русского языка, выступавших
также против нововведений, которые пытался
претворить в жизнь его ученик и единомышленник
Ху-саин Фаизханов. Своим ученикам Марджани
постоянно говорил, что "чем глубже
копаешь золотоносную гору, тем больше
добываешь руды. Русский язык подобен
этой горе".
Наряду
с пропагандой русского языка
он выступал за чистоту татарского языка, считал недопустимым
смешивать при разговоре различные языки,
что привело бы в какой-то мере, по его
мнению, к порче языка и потере национальной
самобытности народа.
Обладая
широким кругозором, Ш. Марджани
хорошо понимал, что если в прошлом, во времена знаменитого
караванного пути, культура приносилась
к берегам Волги из Хорезма, то теперь
- в XIX веке - дело обстоит наоборот. Для
него была ясна прогрессивная роль России
и русского языка в судьбах нерусских
народов. Общеизвестно, что к такому выводу
пришли позднее как русские востоковеды
старшего поколения, так и современные
исследователи.
Ш.
Марджани считал, что татары добьются
прогресса не в Турции, как
считали тогда некоторые, а
у себя на родине - в России.
Прогресс своего народа историк связывал с общим
прогрессом России.
По
предложению крупного тюрколога
В. В. Радлова (1837-1918) с сентября
1876 г. по май 1884 г. Ш. Марджани
преподавал вероучение в Казанской
татарской учительской школе,
открытой для подготовки учителей русского языка, и на торжественном
акте открытия этой школы выступил с приветственной
речью. В течение восьми лет он был также
членом педагогического совета этой школы.
За эту деятельность реакционные круги
мусульманского духовенства назвали Ш.
Марджани миссионером, еретиком, предателем
и всячески преследовали.
В
ответ на многочисленные упреки
и нападки по этому поводу,
подчеркивая закономерный, а не
кон'юнктурный характер преподавания
русского языка, он говорил: "Наш
народ не совсем понимает сути
вопроса: он считает, что обучение
русскому языку дело вредное и что это
дело продолжается только потому, что
там преподаю я, и что если я перестану
работать, то и обучению русскому языку
придет конец. А дело обстоит совершенно
иначе".
Он
ориентирует путь развития татарского общества
на европейскую и общечеловеческую культуру,
высмеивая схоластику и фанатизм мусульманских
медресе, питомцы которых лишь углубляют
мрак и усиливают бедственное положение
масс. По его мнению, знанию и ремеслу не
зазорно обучаться всюду и везде, так как
знание и просвещение не имеют ни своей
родины, ни своего особого языка. Как здесь
не вспомнить слова К. Маркса, который,
подчеркивая закономерность процесса
тесного общения народов, писал, что "всякая
нация может и должна учиться и других".
Еще
дореволюционные исследователи
отмечали, что "заслуга Ш. Марджани
состоит в том, что он заставил
татар повернуться от Востока
к европейской и русской культуре.
В этом отношении его заслуги
перед татарским народом напоминают
заслуги Петра Великого у русских".
Будучи
страстным поборником под'ема
национальной истории, он посвятил
все свои творческие силы освобождению
своего народа из плена басен
и мифов относительно своего
прошлого и сделал немало, чтобы
пробудить его национальное самосознание.
Поэтому
наряду с педагогической деятельностью
Ш. Марджани, снискавшей ему славу,
выделяется его деятельность
по изучению истории местного
края и составлению основополагающих
исторических трудов.
Научной
работой Ш. Марджани, как известно, начал заниматься еще
в Средней Азии. По прибытии в Казань он
предпринял серию путешествий с целью
исторических, этнографических и археологических
исследований.
Из "Мустафад
ал-ахбар..." явствует, что Ш. Марджани
с'ездил не только в татарские,
но и русские, чувашские и марийские
села. Во время этих поездок он увлеченно
занимался научными изысканиями, предавался
им самозабвенно. Ш. Марджани сожалеет,
что из-за летних уборочных работ в начале
августа, а также из-за других об'ективных
причин ему не удалось ознакомиться с
грамотой Ивана IV, которая имелась в руках
чувашей деревни Байтирак, о чем стало
известно ему через X. Фаизханова. Эта грамота
была якобы дана татарским мирзам, предкам
этих чуваш.
Во
время выездов в различные
местности он внимательно изучал различные памятники
древности, исследовал надписи на надгробных
камнях и древние монеты, собирал и записывал
предания и памятники устного народного
творчества.