Григорий Потемкин

В Петербург явились только пять дочерей Василия Энгельгардта. Старшая, Анна, вышла замуж до возвышения Потемкина (впрочем, он не терял из вида и ее и доставил ее мужу, Михаилу  Жукову, пост астраханского губернатора). Следующая по старшинству, Александра, которой в 1776 году исполнилось 22 года, стала ближайшим другом Потемкина  после императрицы. Она приехала в Петербург уже сложившейся  женщиной, и ей нелегко было приспособиться к придворным тонкостям. Она была так же самолюбива, как Потемкин, обладала «умом и твердой волей». «Величественностью» она старалась  скрыть «недостатки своего образования».Портреты изображают ее стройной брюнеткой с выступающими скулами, умными голубыми глазами, большим чувственным ртом, изящным носиком; величественная осанка вполне к лицу конфидентке первого государственного деятеля империи.

Третью сестру, 20-летнюю Варвару, поэт Державин называл «златовласой Пленирой». Даже в зрелом возрасте она сохранила стройную фигуру, а черты ее лица «дышали девической свежестью». Кокетливая, капризная, вспыльчивая, она вечно чего-то требовала. Но при жизни светлейшего никто не мог критиковать ее за дурное поведение и манеры — однажды она оттаскала за волосы подругу; в другой раз велела высечь своего камердинера.

У 15-летней Надежды рыжие  волосы причудливо сочетались со смуглой  кожей; вероятно, она чувствовала  себя гадким утенком среди прекрасных лебедей, но светлейший и ее сделал фрейлиной. Она отличалась упрямством и своеволием; Потемкин, придумывавший  прозвища для всех и каждого, окрестил ее «безнадежной».

Пятая, Екатерина, была кротка и послушна. Ее ангельское личико изображено на портрете работы Виже-Лебрен. Младшей, Татьяне, в 1776 году было только 6 лет, но она вырастет такой же умницей и красавицей, как Александра.

Итак, покинув альков императрицы, Потемкин влюбился в Варвару.

«Матушка, Варинька, душа моя; жизнь моя, — писал Потемкин Варваре. — Ты заспалась, дурочка, и ничего не помнишь. Я, идучи от тебя, тебя укладывал и разцеловал, и одел шлафраком и одеялом, и перекрестил». Можно было бы подумать, что дядюшка просто поцеловал племянницу, желая ей спокойной ночи, но все же письмо с очевидностью говорит о том, что он покидал ее утром.

Он называет ее «сокровищем», «божественной Варюшкой», «сладкими губками», «любовницей нежной». При этом письма отражают и их семейные отношения: «...приходи обедать, я и сестер звал».

37-летний князь был  на семнадцать лет старше Варвары. Ничего удивительного, что именно Варвара — первая кокетка в семье — стала любовницей князя, фамильного героя.

Впрочем, он поучает ее, как  взрослый ребенка. Сообщая, что императрица  пригласила ее на обед, он добавляет: «Сударка, оденься хорошенько, и будь хороша и мила», — и напоминает, чтобы она следила за своим поведением. Из загорода, возможно, из Царского Села, он пишет: «Я завтра буду в городе [...] Отпиши, голубушка, где ты завтра будешь у меня — в Аничковом или во дворце». Варенька часто видела императрицу и светлейшего вместе. «Государыня сегодня изволила кровь пустить, и потому не кстати ее беспокоить, — сообщает он ей. — Поеду к Государыне и после к вам зайду».

Варенька тоже любила его. Она называет его теми же нежными  словами и, как все женщины, беспокоится  о его здоровье, одновременно купаясь  в доставляемой им роскоши: «Папа, жизнь  моя, очень благодарю за подарок  и письмо, которое всегда буду беречь. Ах, мой друг папа, как я этому  письму рада! Жизнь моя, приеду ручки  твои целовать... В мыслях тебя целую  миллионы раз». Но через какое-то время  начинаются ссоры: «Напрасно вы меня так ласкаете, — заявляет она. —  Я уже не есть так, которая была [...] Послушайте, я теперь вам серьезно говорю, если вы помните Бога, если вы, когда-нибудь, меня любили, то, прошу  вас, забудьте меня на веки, а я уж решилась, чтобы оставить вас. Желаю, чтобы вы были любимы тою, которую  иметь будете; но, верно знаю, что  никто вас столь же любить не может, сколько я». Ревновала ли она к  какой-то другой женщине (на что, безусловно, имела основания) или только делала вид?

«Варенька, ты дурочка и  каналья неблагодарная, — отвечает ей Потемкин. — Можно ли тебе сказать: Варенька неможет [т.е. болеет], а Гришенька ничего не чувствует. Я за это, пришедши, тебе уши выдеру». Вероятно, она в самом деле порою сердила его: «Хорошо, батюшка, положим, что я вам досадила, да ведь вы знаете, когда я разосплюсь, то сама себя не помню...» Таким образом, Варенька дулась и рисовалась, а Потемкин переживал муки немолодого человека, влюбившегося в избалованную юную особу.

Императрица, которая приглашала Варвару на все обеды и празднества, знала об их связи и не возражала  против счастья Потемкина. Она делала все, чтобы держать его племянницу рядом с ним и с собой. Когда  одна из фрейлин оставила дворец, Потемкин просил императрицу, чтобы ее комнаты  были отданы «моей Варваре Васильевне». «Прикажу...», — отвечала Екатерина.

Слух о скандальном  романе дошел до Дарьи Васильевны Потемкиной. Мать светлейшего горько упрекала сына, но тот бросал ее письма в огонь, не читая.

Когда Потемкин стал проводить  много времени в южных краях  России, Варвара не скрывала своей  обиды.

Освободилась ли Варенька от любви к Потемкину? Или дело было в чем-то другом? Возможно, лукавая  девица повела двойную игру против дяди. Поначалу письма ее были полны  изъявлений сердечных чувств; потом  тон изменился. Потемкин по-прежнему любил ее — но знал, что ей пора замуж: «Победа твоя надо мною и сильна, и вечна. Если ты меня любишь — я  счастлив, а ежели ты знаешь, сколько я тебя люблю, то не остается тебе желать чего-либо больше». Теперь, когда она стала женщиной, она хотела большего. Она уже познакомилась с князем Сергеем Федоровичем Голицыным, представителем многочисленной и могущественной семьи, и влюбилась в него.

Потемкин добился того, чтобы князь Голицын женился  на Варваре. «Позавчера, — записал  английский посол Харрис 14 сентября 1778 года, — во дворце состоялось их торжественное обручение.» В январе следующего года Екатерина присутствовала на свадьбе Варвары (как потом будет присутствовать на венчании всех остальных сестер). Варвара и Потемкин оставались близки до конца жизни князя, и она продолжала писать ему письма в том же тоне: «Целую ручки твои; прошу тебя, папа, чтоб ты меня помнил; я не знаю, отчего мне кажется, что ты меня забудешь — жизнь моя, папа, сокровище мое, целую ножки твои». Подписывалась она по-прежнему: «Дочка твоя — кошечка Гришинькина».

Варвара и Сергей Голицыны жили счастливо и имели десять детей. Екатерина и Потемкин крестили их старшего сына Григория. Современники, естественно, считали его сыном  Потемкина. И в детстве, и в  зрелом возрасте Григорий Голицын поражал  всех своим сходством с дядей: еще одна загадка генетики.

После свадьбы Варвары  Потемкин переключил свое внимание на другую племянницу — Александру. До нас не дошло ни одного любовного  письма, и мы не знаем, что происходило  за закрытыми дверьми, но современники не сомневались, что они находились в самой короткой близости. Императрица  сердечно любила ее, и был даже слух о том, что Сашенька — ее дочь.(Слух этот связан также с персоной великого князя Павла. Дело в том, что Александра Энгельгардт родилась в том же 1754 году, что и великий князь. По преданию, Екатерина родила не мальчика, а девочку, которую подменили сыном служанки-калмычки.) «Очень приятная молодая особа, очень талантливая, великая мастерица дворцовых интриг» скоро стала хозяйкой дома Потемкина. Приглашение на ее обед означало его благосклонность. Эта барышня, деликатно намекал Харрис английскому кабинету, «умеет ценить подарки». Она принимала от английского посланника презенты и деньги, и неслучайно Харрис рекомендовал ее свому преемнику Алену Фицгерберту как источник конфиденциальной информации.

Следующей после Сашеньки стала Екатерина Энгельгардт. Катенька, Катишь или «котенок», как ее называли императрица и Потемкин, была Венерой  среди своих граций-сестер. Она была малообразованна и не желала ничему учиться, зато была очень соблазнительна. «Высшим счастьем ее было, — вспоминала Виже-Лебрен, — лежать на кушетке, без корсета, закутавшись в огромную черную шубу». Когда гости спрашивали ее, почему она никогда не надевает великолепных брильянтов, которые дарил ей Потемкин, она отвечала: «Для чего, для кого, зачем?!» Она была слишком флегматична для Потемкина, который влюблялся обычно в страстных и энергичных женщин, но тем не менее оставалась с ним дольше других его племянниц.

В конце 1779 года в гареме Потемкина случился скандал. Варвара, теперь уже замужняя дама, стала  вести себя все более вызывающе  и как-то раз с порицанием отозвалась о личной жизни императрицы. Государыне это не понравилось, Потемкин также пришел в ярость и приказал племяннице уехать в деревню — имение ее мужа Голицына. В этот самый момент «ангел во плоти» Екатерина объявила о своей беременности от дяди. Доктор Роджерсон прописал ей лечение на европейских водах. Светлейший уговорил Варвару поехать вместе с сестрой. Таким образом, Варвара отправилась не в ссылку, а в Европу, а Екатерина поехала не прятать свой живот, а путешествовать вместе с Голицыными. Утверждали, что она уехала на шестом месяце.

Двумя годами раньше, когда  Екатерину Энгельгардт только что  назначили фрейлиной, на нее сразу  обратил внимание сын Екатерины  и Григория Орлова Бобринский, что очень позабавило императрицу, которая шутила по этому поводу в письмах к светлейшему. Бобринский влюбился всерьез. Французский поверенный в делах Корберон утверждал даже, что после того, как открылась беременность Екатерины Энгельгардт, императрица обещала устроить их свадьбу. Бобринский был типичным внебрачным сыном «великих родителей» — положение, которое делало его всем и одновременно ничем. Бобринский славился только шумными историями и долгами. Неизвестно, отказался ли он жениться на девице, которую обрюхатил ее дядя, или браку воспротивился Потемкин, не пожелав отдавать племянницу за дурака и, еще того хуже, сына Орлова.

Младшая из племянниц, Татьяна, ставшая фрейлиной в 1781 году, в  возрасте 12 лет, была «очень умненькой». Когда князь уезжал на юг, она  писала ему письма крупным детским  почерком. Как и его племянницы, она скучала без него: «Я не знаю, дорогой дядюшка, когда буду иметь счастье увидеть вас. Те, у кого я спрашиваю, отвечают, что ничего не знают и что вы останетесь на всю зиму. Ах, как это долго, если только они говорят правду. Но я не верю этим шутам». Он делал ей дорогие подарки: «Дорогой дядюшка, тысячу, тысячу и миллион раз спасибо за вас щедрый подарок. Я никогда не забуду вашей доброты и прошу вас не оставлять ее. Я буду делать все, что в моих силах, чтобы быть ее достойной». Но любовницей его она не стала.

Екатерине удалось создать  какое-то подобие семьи, в которой  племянницы и племянники Потемкина, наряду с ее фаворитами, заменяли ей собственных детей. Она выбрала  себе семью, как другие выбирают друзей.

Грех Потемкина заключался в вызывающей открытости, которая  шокировала современников так же, как екатерининские фавориты: это  были параллельные линии одного и  того же установления. Светлейший считал себя почти императором и откровенно наслаждался вседозволенностью.

Историки заклеймили отношение  Потемкина с его племянницами позором, но сами девушки искренне любили его всю жизнь. Далеко не оскорбленные и поруганные сироты, Александра и  Варвара стали матерями счастливых семейств, оставаясь в прекрасных отношениях с дядей. Говорили, что  Екатерина, в замужестве Скавронская, время от времени снова становившаяся его любовницей, только «терпела» его, но она точно также «терпела» своего мужа, бриллианты и окружавшую ее роскошь Несомненно, племянницы боготворили своего покровителя и повторяли в каждом письме, что скучают и хотят его видеть. Повторим и мы, что в те времена в этом не было ничего из ряда вон выходящего.

Но по-настоящему обладать им не мог никто. Его романы с племянницами тем более понятны, что он не имел права жениться и обзавестись  семьей. Он мог любить многих, но он был женат на императрице и  империи.

Любовницы Григория

Кроме романов с племянницами у князя было бесконечное количество других. Даже во время самых тяжелых  дней долгой осады Очакова в 1787—1788 годах у него, в роскошной землянке, был целый гарем красавиц.

Невозможно описать все  любовные похождения "великолепного  князя Тавриды". Обладая громадными средствами и могуществом, он беспрепятственно мог удовлетворять свои желания.  

Зимой 1789—1790-х годов  военные действия не велись, а князь  жил с невиданной роскошью в Яссах, а затем в Бендерах, где у  него обосновался целый штаб красавиц: Потемкина, де Витт, Гагарина, Долгорукова  и другие. Тут-то и происходили  те гомерические пиры и безумно расточительные выходки князя, удивлявшие современников  и легендарные сказания о которых дошли до потомков. Здесь гремел оркестр Сарти из 300 человек, грохотали орудия при тостах за красавиц, раздавались дамам во время десерта целыми ложками бриллианты. Ухаживая за Гагариной, князь, по причине ее беременности, обещал этому новому предмету страсти собрать мирный конгресс в ее спальне. Отсюда мчались курьеры за башмаками и лентами для дам в Париж. Здесь же раз произошла сцена, испугавшая присутствовавших. Слишком вольно обращавшийся с женщинами, Потемкин однажды после обеда у себя, в большом обществе, схватил княгиню Гагарину за талию, та ответила ему пощечиной. Тогда князь встал и, не говоря ни слова, вышел из комнаты. Гости похолодела от ужаса. Но у князя нашлось достаточно такта, чтобы отнестись к этому, как к невинной шутке: немного погодя он, улыбающийся, вышел из кабинета и преподнес Гагариной в знак примирения дорогую безделушку.

"Кроме общественных  балов, бывающих еженедельно по  два-три раза, у князя каждый  день собирается немногочисленное  общество в двух маленьких  комнатах, великолепно убранных; в  оных красуется вензель той  дамы, в которую князь влюблен.  Там бывают одни приглашенные... Впрочем, Бог знает, чем все  это кончится, ибо ждут Браницкую, и уже послан офицер встретить ее. Г-жа Л. должна немедленно приехать и везет с собою молоденькую девушку, лет 15—16-ти, прелестную, как амур..."