Иван Грозный и политика опричнины

Часть историков наряду с  прочими факторами, повлиявшими  на создание опричнины,  указывает  и на второй брак царя. После смерти Анастасии Иван женился на дочери кабардинского князя Темрюка Айдаровича Кученей, которая, крестившись, стала Марией Темрюковной. Вместе с ней приехал на Русь ее брат Салнук-мурза, после крещения - князь МихайлоТемрюкович Черкасский. Некоторые иностранцы писали, что именно Мария Темрюковна подала царю совет держать возле себя отряд верных телохранителей.²

Все это стало толчком  к новым репрессиям среди бояр; существовали для того и иные причины - недовольство основной массы дворян, служивших в армии, тем, что бояре и княжата владеют многими землями и крестьянами, переманивают к себе их крестьян и холопов.  Да и сам царь тяготился вельможами, склонными к независимости, к незабытым ещё порядкам удельного прошлого.

Существует и даже «религиозная»  версия, согласно которой благочестие  сыграло особую роль в истории  опричных казней. 
«Царь добивался полновластия как исполнитель воли Божьей по наказанию человеческого греха и утвеждению истинного „благочестия“ не только во спасение собственной души, но и тех грешников, которых он обрекал на смерть». Такие представления превращали опричные казни «в своеобразное русское чистилище перед Страшным Судом». Опричнина, в восприятии Грозного, была явлением не столько политического, сколько религиозного характера. В начале 60-х гг. поведение Грозного напрямую зависело от напряженных ожиданий конца света (А.Л. Юрганов). 
В данной концепции главный пункт — определение времени, когда самодержец ждал Второго Пришествия. Предложенная дата не опирается на прямые и точные указания источников.

Самодержец не был частным  лицом. Факт его личного сознания неизбежно должен был превратиться в факт общественной жизни. Как таковой  он непременно получил бы прямое или  косвенное отражение в церковной  литературе предопричного и опричного  времени, в летописях, царской переписке  или богословских диспутах, столь  любимых Грозным. 
Государь охотно обсуждал волновавшие его богословские проблемы со своими наставниками. Он учил и требовал поучения. С особым уважением и доверием монарх относился к митрополиту Макарию, одному из самых плодовитых церковных писателей своего времени. Макарий был жив в 7070 г., но в своих многочисленных писаниях темы немедленного наступления Страшного Суда не коснулся.

Эти-то факты и можно  считать одними из главных предпосылок  установления в стране опричного строя.

Введение  опричнины.

3 декабря 1564 г. началось  стремительное развитие событий:  в этот день царь с семьей  и приближенными выехал на  богомолье в Троице-Сергиев монастырь.  На первый взгляд, в выезде  не было ничего необычного: к  Троице царь ездил почти каждый  год, изредка и по два раза. Но обычно поездки назначались  на сентябрь, реже — на май—июнь, один раз царь навестил Троице-Сергиев  монастырь в январе: между венчанием  на царство и свадьбой.

Задержавшись под Москвой  из-за внезапно наступившей распутицы, помолившись у Троицы, царь к концу  декабря добрался до Александровой  слободы (ныне — г. Александров Владимирской области).

Укрывшись в укрепленной  Александровской слободе, Иван IV направил в Москву гонца Поливанова с грамотами.

В первой, адресованной митрополиту  Афанасию, сообщалось, что царь положил  свой гнев на всех епископов и настоятелей  монастырей, а опалу — на всех служилых людей, от бояр до рядовых  дворян, поскольку служилые люди истощают его казну, плохо служат, изменяют, а церковные иерархи их покрывают. Потому он, «от великие жалости  сердца, не хотя их изменных дел терпети, оставил свое государьство и поехал, где вселитися, иде же его, государя, бог наставит». Вторая грамота была адресована “всему православному крестиянству града Москвы”, то есть всему посадскому населению столицы. Эта грамота изложена в летописи куда менее подробно, но главный ее смысл передан отчетливо: царь пишет посадским людям, “чтобы они себе никоторого сумнения не держали, гневу на них и опалы никоторые нет”.³

Это был блестящий политический маневр талантливого демагога: царь выступал в тоге радетеля за интересы посадских  низов, против ненавистных посадскому люду феодалов. Все эти гордые и  знатные вельможи, по сравнению с  которыми простой горожанин —  человек третьего сорта, оказывается,—  гнусные изменники, прогневавшие царя-батюшку, доведшие его до того, что он бросает  государство. А «посадский мужик», ремесленник  или купец — опора трона. Но как же теперь быть? Ведь государство  тем и государство, что во главе  государь. Без государя «х кому прибегнем  и хто нас помилует и хто  нас избавит от нахождения иноплеменных?»— так, по словам официозной летописи, толковали  московские люди, выслушав царские  грамоты. И они решительно потребовали, чтобы бояре упросили царя вернуться  на царство, «а хто будеть государьских лиходеев и изменников, и они за тех не стоят и сами тех потребят».

Однако, по Скрынникову, верноподданнические  чувства народа явно были преувеличены, ведь царствование Ивана Грозного ознаменовалось бесконечными войнами и резким повышением податей.

Под давлением обстоятельств  Боярская дума не только не приняла  отречение Грозного, но вынуждена  была обратиться к нему с верноподданническим  ходатайством. Представители митрополита  и бояре, не теряя времени, выехали  в Слободу. Царь допустил к себе духовных лиц и в переговорах с ними заявил, что его решение окончательно. Но потом он «уступил» слезным  молениям близкого приятеля, чудовского архимандрита Левкия, и новгородского  архиепископа Пимена. Наконец в Слободу  допущены были руководители думы. Вожди  думы просили царя сложить с них  гнев и править государством, как  ему «годно». В Слободе Иван IV выдвинул новые обвинения против бояр, отсутствовавшие в послании. Он заявил, будто после смерти отца бояре хотели лишить его законных прав и сделать своим государем выходца из рода Barbatto — князей Горбатых-Шуйских.⁴ Свою гневную речь Грозный заключил словами о том, что изменники извели его жену и стремятся уничтожить его самого, но Бог воспротивился этому и раскрыл их козни. Теперь он, царь, обязан принять меры, чтобы предупредить надвигающееся несчастье.⁵

Когда царь под предлогом  борьбы с заговором потребовал от бояр чрезвычайных полномочий, они  ответили покорным согласием. Для выработки  соглашения с думой царь оставил  в Слободе нескольких бояр, а остальных  в тот же день отослал в столицу. Такое разделение думы как нельзя лучше отвечало целям Басманова  и других приспешников царя.

В речи к собору Иван сказал, что для «охранения» своей  жизни намерен «учинить» на своем  государстве «опришнину» с двором, армией и территорией. Далее он заявил о передаче Московского государства (земщины) в управление Боярской думы и присвоении себе неограниченных полномочий — права без совета с думой «опаляться» на «непослушных» бояр, казнить их и отбирать в казну «животы» и «статки» опальных.⁶

 При этом царь особенно  настаивал на необходимости покончить  со злоупотреблениями властей  и прочими несправедливостями.

Боярская дума безропотно подтвердила право монарха казнить  и миловать подданных по своему произволу, без суда и следствия.⁷

Организованная по типу удельного  княжества, «опришнина» находилась в личном владении царя. Управляла  опричниной особая Боярская дума. Формально  ее возглавлял удельный князь, молодой  кабардинец Михаил Черкасский, брат царицы. Но фактически всеми делами в думе распоряжались Плещеевы (бояре Алексей  Басманов и Захарий Очин, кравчий  Федор Басманов) и их друзья (Вяземский  и Зайцев). 
В состав опричного «удела» вошло несколько крупных дворцовых волостей, которые должны были снабжать опричный дворец необходимыми продуктами, и обширные северные уезды (Вологда, Устюг Великий, Вага, Двина) с богатыми торговыми городами. Эти уезды служили основным источником доходов для опричной казны. 
Финансовые заботы побудили опричное правительство взять под свой контроль также главные центры солепромышленности: Старую Руссу, Каргополь, Соль Галицкую, Балахну и Соль Вычегодскую. Своего рода соляная монополия стала важнейшим средством финансовой эксплуатации населения со стороны опричного правительства.⁸

Устройство  опричнины.

С самого начала в число опричников вошли многие отпрыски знатных и старинных боярских и даже княжеских родов. Однако впоследствии в её состав стали входить те, кто не принадлежал к аристократам, тем не менее, и в доопричные годы в основном входили в состав «дворовых детей боярских». Внезапные возвышения таких малознатных, но «честных» людей неоднократно случались и раньше (например, Адашев). Дело было не в якобы демократическом происхождении опричников, потому будто бы вернее служивших царю, чем знать, а в том, что царь Иван, писали современники, специально отбирая в опричнину «худородных» дворян, надеялся с  их помощью разделаться с высокородной знатью. Хоть и сам царь, находившийся во власти аристократических предрассудков, горько сетовал на то, что вынужден приближать мужиков и холопов. Впавшему впоследствии в немилость опричнику Василию Грязному он писал: «…по грехом моим учинилось, и нам того как утаити, что отца нашего князи и бояре нам учали изменяти, и мы и вас, страдников, приближали, хотячи от вас службы и правды». Опричники (их число за семь лет выросло примерно в четыре раза) были не только личной стражей царя, но и участниками многих боевых операций. И все же палаческие функции для многих из них, особенно для верхушки, были главными.⁹

Опричнина сохранила деление  дворян на «дворовых» и «городовых». Начальные люди опричнины и более  знатные дворяне, принятые в «государеву  светлость», составили опричный Государев  двор. Подавляющая часть опричников служила в качестве городовых  детей боярских поуездно.

О дворянском оскудении писал  Курбский. Несомненно, к середине столетия в России появилось множество  обнищавших, беспоместных детей боярских, которым приходилось пахать землю. О таких Таубе и Крузе писали следующее: «Если опричник происходил из простого рода и не имел ни пяди земли, то великий князь давал ему  тотчас же 100-200 или 50-60 и больше гаков  земли». 
Опыт организации «тысячи лучших слуг» не был забыт. Тысячники были разбиты на три статьи: детям боярским высшей статьи полагалось 200 четвертей, третьей статьи — 100 четвертей. Опричники были разделены на четыре статьи. Беспоместным и «худородным» уездным помещикам четвертой статьи положен был оклад в 50-60 четвертей. Благодаря близости к особе царя опричники могли рассчитывать на быстрое продвижение по службе и, что особенно важно, на прибавки к поместным дачам и окладам. 
Иногородние служилые люди, переведенные в опричные уезды, теряли старые поместья и получали новые в опричнине. В полном соответствии со старинными удельными традициями они сохраняли вотчины, оставленные ими в земской половине царства. Высланные из опричнины дворяне, по-видимому, такой привилегией не пользовались. Они утрачивали свои вотчинные владения, попавшие в удел. Местнические порядки отнюдь не были уничтожены в пределах опричного «удела». 
Штаден писал, что «князья и бояре, взятые в опричнину, распределялись по ступеням не по богатству, а по породе». При зачислении в государев удел каждый опричник клятвенно обещал разоблачать опасные замыслы, грозившие царю, обещал, что не будет молчать обо всем дурном, что узнает.

Удельные вассалы царя носили черную одежду, сшитую из грубых тканей. Они привязывали к поясу  у колчана некое подобие метлы. Этот отличительный знак символизировал решимость вымести из страны измену, как обычно истолковывался этот символ; кроме того битье метлой означало царскую опалу кого-либо. 
Сохранились свидетельства о том, будто опричники привязывали на шею лошади собачью голову. Опричники не могли иметь при себе отрубленные головы собак, потому что летом им пришлось бы в силу естественных причин менять эти головы ежедневно. Может быть, свидетельство о головах имело в виду один из зимних походов опричной армии? В любом селе или городе собаки встречали опричников громким лаем и кусали тех, кто врывался во двор. Опричники безжалостно убивали собак, нередко заодно с хозяевами. Собачьи головы вешали на лошадей для устрашения народа.¹⁰