История развития русского средневекового права XIV-XVI вв

      Вещи по русскому праву еще с XII в. были предметом целого ряда правомочий отношений и обязательств. Основными способами приобретения вещных прав считались: захват (оккупация), давность, находка и пожалование. Наиболее сложный характер носили вещные имущественные права, связанные с приобретением и передачей недвижимой собственности.
Впервые точное понятие об отвлеченном праве собственности, связанном с определенным субъектом, встречается уже в жалованных грамотах московских князей. В более поздний период в порядке юридического закрепления субъективных имущественных прав отмечается постепенный переход от фактических форм завладения землей (основанных на захвате) к формально очерченному порядку, закрепляемому жалованными грамотами, зафиксированному межевыми знаками и пр. В высокой степени формализованный порядок установления вещных прав был знаком уже Псковской Судной грамоте, откуда он постепенно проникает в московское законодательство XV-XVI вв.

     Пожалование земли представляло собой сложный комплекс юридических действий, включавший выдачу жалованной грамоты, составление справки, т.е. запись в приказной книге определенных сведений о наделяемом лице, на которых основывается его право на землю: обыск, проводимый по просьбе наделяемого землей и заключающийся в установлении факта действительной незанятости передаваемой земли (как фактического основания для просьбы да ее получение), ввод во владение, заключавшийся в публичном отмере земли, проводимом в. присутствии местных жителей и сторонних людей. Раздачу земли в рассматриваемый период наряду Поместным приказом осуществляли и другие органы - разрядный приказ, Приказ Большого дворца. Малороссийский, Новгородский, Сибирский и другие приказы.
В акте пожалования субъективное волеизъявление вызывало объективные последствия (появление нового субъекта и объекта собственности), для точной корректировки которых требовались дополнительные, достаточно формализованные действия (регистрация, обоснование нового правомочия, ритуализированные действия по фактическому наделению землей), с помощью которых новое праве "вписывалось" в систему уже существующих отношений.
     Права на данные в пожалование земли впервые были сформулированы Иваном IV в Указе 1566 г. и сводились к праву менять земли, сдавать их внаем и передавать в приданое[54].

     Давность (приобретательная) становится юридическим основанием для обладания правом собственности, в частности, на землю, при условии, что данное имущество находилось в законном владении в течении срока, установленного законом: пятнадцать лет (по закону, принятому при сыне Дмитрия Донского великом князе Василии, начало XV в.), двадцать, тридцать или сорок лет (по церковным законам). Впервые законодательно срок давности владения недвижимостями был определен в Псковской грамоте (четыре и пять лет).[55] Судебники установили трехлетний срок давности в отношениях между частными лицами и шестилетний в отношениях частных лиц с государством.

     Как и грамота при пожаловании, давность владения играла вспомогательную роль при установлении законных оснований для права собственности. Например, Судебник 1497 г. назначал трех-четырех годовую давность по искам, связанным с земельной собственностью[56], тогда как в судебной практике учитывались более длительные давностные сроки - двадцать-тридцать лет. Законодатель в лице государства постепенно уступал требованиям практики: в Судебнике 1550 г., при сохранении трех-четырех летней давности по некоторым делам, устанавливался сорокалетний срок для выкупа имений, а Соборное Уложение распространило этот срок и на другие земельные сделки и отношения. Если в постановлениях начала XVII в. срок приобретательной давности формулировался достаточно неопределенно ("многие лета"), то по Соборному Уложению он уже фиксируется как сорокалетний.
     Законодательная тенденция XVI в., связанная с установлением фиксированных сроков давности совпадала с другими важными тенденциями в сфере регулирования поземельных отношений, а именно с оттеснением на второй план в спорах по этим делам свидетельских показаний (как доказательств права собственности) и выдвижением на первый план документальной обоснованности права землевладения.
Поскольку факт существования того или иного имущественного отношения стал терять свою правоустановительную силу (если он не был подтвержден соответствующими формальными актами), постольку давность меняла свой традиционный характер (давность как длительность, обычность, факт, "прошлость") на черты формализма, установленности, искусственного введения.
     Наконец, нужно заметить, что категория давности была заимствована русским правом XVI в. из различных по характеру и времени возникновения правовых источников. Если в юго-западной Руси этот институт вырастал из недр польских обычаев, западноевропейского законодательства и римского права, то в Москве и Пскове он возникает прежде всего из русского обычного права. Различия в источниках возникновения сказались и на сфере применения института: если в юго-западной Руси давность владения распространялась на движимое и недвижимое имущество и не только по сделкам купли-продажи, но и по долговым обязательствам и наследованию, то в северо-восточной и северо-западной Руси она применялась, прежде всего, к сделкам, предметом которых была возделанная земля.
Само качество предмета правоотношения определяло его формальные аспекты, в том числе пределы давности. В сравнении с пожалованием как правоустановительным актом, всегда идущим "извне" и нуждающимся поэтому в формальных подтверждениях, давность всегда шла "изнутри" правоотношения, от нормы, а внешние факторы (власть) только варьировали ее признаки (длительность, круг объектов).

     Договор в XVI в. оставался основным способом приобретения прав собственности на имущество, и в частности, на землю, он появился в таком качестве ранее института пожалования. Развитие этой формы проходило на фоне постепенной замены комплекса сопутствующих ей формализованных действий (участие свидетелей при заключении договора) письменными актами ("рукоприкладством" свидетелей без их личного участия в процедуре сделки). Замена проходила несколько этапов: вначале договорные грамоты подписывались покупателями и послухами, затем все чаще в них стали встречаться подписи продавцов, наконец, грамоту стали подписывать одновременно и продавец, и покупатель. Само "рукоприкладство" чаще всего выражалось в том, что вместо подписей стороны ставили различные знаки и символы.
     Одновременно теряли значение ритуальные атрибуты договора, связанные с произнесением определенных формул, присутствием послухов-поручителей и т.п. "Рукоприкладство" утрачивало символический характер и превращалось в простое свидетельство о соглашении сторон в договоре.
Договорная грамота, составленная заинтересованными лицами приобретала законную силу только после ее заверения в официальной инстанции, что выражалось в постановлении на грамоте печати. Контроль государства за этой процедурой значительно усилился после введения писцовых книг. Первым законом, в котором закреплялась обязательная явка и запись договора в регистрационную книгу, был Указ 1558 г., изданный в дополнение к Судебнику 1550 г.[57] Но даже утвержденная договорная грамота создавала новое правоотношение только при условии его фактической законности. Иногда для обеспечения законности требовались дополнительные юридические действия, непосредственно не связанные с содержанием основного обязательства. К ним относились, например, передаточная запись на договоре, "кабале", переводящая обязательство на третье лицо; составление справки и пр. Так, законодательство предусматривало выдачу в дополнение к договорным грамотам, закрепляющим право на землю, также отказных грамот, которые направлялись в местности, где расположены земли, передаваемые по утвержденному договору. Процедура, связанная с выдачей "грамоты" была дополнительной гарантией при установлении факта законного перехода земли от отчуждателя к приобретателю. На "грамоту" законодатель смотрел, как на административную меру (обеспечивающую службу владельца земли) и гарантию финансовых интересов государства, а также как на технический прием, необходимый для перераспределения государственного имущества (неправомерно оформленное землевладение могло быть передано государством другому служилому человеку).[58]

    Способы приобретения вещей, известные русскому праву XV-XVI вв., указывают на то, что правовое мышление эпохи разграничивало в самом составе вещей фактическую, природную, хозяйственно-потребительскую сторону и признаки юридической, условной природы. Простой факт владения вещью, господства над нею противопоставлялся более формализованному, условно очерченному праву собственности. Захват как способ приобретения соседствовал с пожалованием и договором, потребительская функция вещей в значительной мере воздействовала на их юридическую сущность и юридическую судьбу. Представление о юридической судьбе вещей допускало как бесконечно длящуюся принадлежность вещи определенному субъекту (даже при переходе вещи к другому лицу предполагалась возможность ее возврата бывшему владельцу в пределах все возрастающего срока выкупа), так и ее принадлежность сразу нескольким лицам (в рамках одного рода, семьи, либо в системе феодальной иерархии как "расщепленнная" собственность). В результате этого представление об окончательном решении юридической судьбы вещей не было достаточно четким и как бы отодвигалось в будущее. В значительной мере даже акты и действия, подтверждающие сам переход вещи (послухи, присяга, судебный поединок) носили ритуально-символический характер, который придавался и более формализованным актам-доказательствам ("рукоприкладство", пометка договора символом). Только государственное вмешательство в действия, связанные с решением юридической судьбы вещей (сделки), выразившееся в регистрации и заверении договоров, как и в действиях, связанных с пожалованием, делает эти договоры более определенными и прядает им характер окончательности.
Факт регистрации в данном случае расценивается более высоко, чем субъективное право одной из сторон, нарушенное неправомерными действиями другой стороны. С подобными представлениями связывались такие качества, как интенсивность правового регулирования тех или иных отношений и объектов, и детальность регламентации отдельных правомочий, принадлежащих частным и коллективным лицам.
Правовую регламентацию отдельных правомочий собственника (пользование, владение, распоряжение) в русском праве XVI (и даже позднее, в XVII) веке все еще нельзя признать предельно выдержанной (как видно из примера с поместными владениями, передаваемыми по наследству и обмениваемыми на вотчину, что противоречило самому существу этой формы условного землевладения). Не случайно законодатель устанавливал определенный способ наделения правами собственника, предусматривая различные дополнительные способы утверждения данного права. Например, при захвате (как первоначальном способе приобретения права собственности) пожалование играло роль дополнительного средства, хотя и само по себе могло быть первичным источником установления права собственности.
     При передаче земли одним лицом другому (через сделку), т.е. при вполне частном отношении, пожалование становилось закрепляющим сделку актом, свидетельствующим о неполном объеме права распоряжения землей, принадлежащего отчуждателю и приобретателю. Сложный дифференцированный характер•правомочий становится еще более ясным из анализа личных прав на различные объекты земельной собственности, такие как родовые, выслуженные, купленные вотчины и поместья.

     Особенности юридического взгляда на обладание вещами (в первую очередь недвижимостями), характерные для данной эпохи, с присущим ему предпочтением фактического обладания над "теоретической" правоспособностью, длящегося отношения над предполагаемым, постоянного над срочным, действительно делали вотчинное землевладение своеобразной моделью, образцом для иных, близких ему форм. Присущие ему атрибуты (наследственный характер, сложный порядок отчуждения, особый режим эксплуатации) в ходе экономической и правовой эволюции различных форм землевладения (в том числе, поместных) чувствительно воздействовали на правовой статус и режим этих смежных форм. Некоторые из них, возникнув как условные, постепенно приобретали черты наследственных и постоянных форм, составлявших стабильную хозяйственно-правовую основу феодальных отношений XV - XVI вв. Об этом свидетельствует судьба такой формы, как поместное землевладение, которое позже, в XVII веке, постепенно становится объектом наследственных притязаний.

     Дворцовые вотчины формировались из еще не освоенных никем земель или из частных земельных фондов князей. Последние складывались чаще всего как результат приобретений, осуществлявшихся в ходе и результате различных сделок: купли, получения в дар или по завещанию (исключение здесь составляло законодательство Новгорода, запрещавшее князьям приобретать земли в частную собственность в пределах новгородских территорий). При этом законодатель и практика различали правовой статус частновладельческих земель князя и земель государственных ("казны"). Такое разделение сохранялось достаточно долго, пока в лице верховного субъекта собственности не слились государство и князь (как персона). Тогда на смену старому разделению пришло новое: государственные "черные" земли и дворцовые земли. Коллизия публично-правового (государственные, "черные", дворцовые земли) и частноправового (частновладельческие земли) элементов прослеживается на всем протяжении XVI-XVII вв. Она была внутренне присуща всей системе феодальной иерархии с ее "расщепленной" собственностью, с привязанностью имущественного объекта одновременно к нескольким собственникам, запутанностью правомочий, отношениями сюзеренитета-вассалитета. Коллизия усложнялась вмешательством корпоративных начал (семейного, родового, профессионально-корпоративного, общинного), вступавших в конфликт с частным началом и правовым и индивидуализмом, наряду с публичными элементами.
Правовой статус церковных вотчин был естественно обусловлен особым характером субъекта собственности. Субъект здесь не был достаточно консолидирован, так как церковными имуществами (в том числе землей) в XV-XVI вв. пользовались и распоряжались отдельные церковные учреждения: монастыри, епископаты, приходские церкви.
К числу источников, порождавших церковное землевладение, пожалований и захвата пустошей, относились дарение и завещание со стороны частных лиц, игравшее важную роль как в процессе формирования церковного землевладения, так и в ходе идеологической борьбы, развернувшейся в XV- XVI вв. по вопросу о принципиальной допустимости институтов церковной собственности. Специфическим способом передачи земли от частных лиц церкви были обязательные вклады в монастырские владения при поступлении самих бывших собственников в монахи.
Размеры церковного землевладения возрастали достаточно быстро и этот факт не мог не сказаться на отношении к столь энергичному субъекту со стороны государства. Если государственные земельные владения подвергались постоянному дроблению в ходе земельных раздач (прежде всего в поместья), то церковь, не имевшая права отчуждать свои земли, только концентрировала их в своих руках, приобретая из различных источников - из пожалований государства ("черные", публичные земли) и частных лиц (частновладельческие земли).

     Уже с XVI в. государство предприняло ряд мер, направленных на сокращение церковного землевладения. На Стоглавом соборе был сформулирован принцип, согласно которому все земельные приобретения церкви (прежде всего, монастырские) нуждаются в обязательном санкционировании со стороны государства. На Соборе 1572 г. было запрещено богатым монастырям приобретать землю по дарственным от частных лиц. Собор 1580 г. запретил такие приобретения по завещаниям, купчим и закладным грамотам. Собор 1584 г., подытожив все это, сформулировал общий вывод, согласно которому церковь приобретала характер юридического субъекта, по своим качествам мало отличающегося от частного лица и прямо поставленного в зависимость от волеизъявления государства. Законодатель также стремился создать условия, при которых затруднялся переход земельных имуществ из частновладельческого сектора в церковно-монастырский. Соборное Уложение окончательно и вполне определенно запретило "увод" земель лицами, уходящими в монастырь.

     Процесс концентрации земель в руках церкви был нарушен мерами административно-правового вмешательства: с одной стороны, прямо запрещались определенные способы приобретения недвижимостей, вполне допустимые для других субъектов, с другой - государство брало на себя право контролировать сформированный имущественный фонд церкви, мотивируя это своим сюзеренным правом.

      Следующим этапом в процессе ограничения церковного землевладения стали прямые попытки секуляризации церковных земель, проводимые Иваном IV (в XVII в их попытается повторить Лжедмитрий I). Они основывались на концепции, рассматривавшей в качестве субъектов монастырской собственности не персонал монастырей, а сами учреждения, институты. Такая идеологическая установка отражала реальный процесс усиления государственного контроля над церковными имуществами, окончательно завершившийся в начале XVIII века.

     Вместе с тем, различного рода ограничения церковной собственности идеологически связывались с доктриной о неотчуждаемости церковных имуществ, т.е. их неотделимости от той или иной структурной единицы церкви. Принцип неотчуждаемости церковных имуществ формулировался обеими сторонами (государством и церковью) в правовых терминах, мало похожих на гражданско-правовой язык. Государство, чтобы не признавать церковные имущества частновладельческими, должно было рассматривать их в качестве корпоративных (групповая собственность). В глазах государства принцип неотчуждаемости казался достаточной гарантией для сдерживания роста церковного землевладения.

     В трактовке же церкви тот же принцип служил оборонительным средством против политики секуляризации: утверждалось, что, поскольку церковные земли неотчуждаемы, то к ним нельзя подходить с общими мерками, как к частновладельческим имуществам, и вообще рассматривать церковь в качестве ординарного субъекта имущественных правоотношений.
На практике принцип неотчуждаемости церковных имуществ не проводился столь же последовательно, как в церковных декларациях: церковные земли раздавались на правах жалованных вотчин или поместного владения людям, выполнявшим служилые функции для церкви; на церковных землях располагались крестьянские общины, наделявшиеся такими же землевладельческими правами, как и общины, обосновавшиеся на "черных" государственных землях. В пределах церковного землевладения складывалась целая система различных условных прав, принадлежавших иным субъектам.