Культурная политика Елизаветы Тюдор

Вкратце это различие можно  сформулировать следующим образом: если обычно гуманисты рассматривали провидение как «последнюю», «конечную» причину исторических перемен и поэтому почти никогда к его помощи не прибегали, будучи поглощены поисками менее глубоких, т. е. чисто человеческих, причин исторических событий, историки-протестанты рассматривали божий промысел в качестве универсального, постоянного, вездесущего фактора исторических перемен, первопричины, проявляющейся во всех исторических событиях — больших и малых. Естественно, что в восприятии английских историков и хронистов XVI в. указанные два течения исторической мысли оказывались чаще всего нерасчлененными, смешанными: гуманистическое видение предмета истории сопровождалось протестантским истолкованием событий и т. п. Яркой иллюстрацией этой специфики тюдоровского исторического мышления может служить трактат Томаса Бландевиля «Истинный порядок и метод писания и чтения истории» (1574). В нем автор объединил переложение (с итальянского) сочинений Франческо Патрицци и Аконтио Тридентио ⁵. Одно из них содержало преимущественно гуманистическую философию истории, второе отражало преимущественно воззрения церкви на тот же предмет. В результате судьба человека, к примеру, оказывалась, с одной стороны, зависящей от внешней силы, прежде всего божественного предопределения, с другой стороны — от внутренних факторов, характера «актеров». Можно, однако, усомниться, заметил ли кто-либо из современников несовместимость позиций указанных авторов, превратившихся по воле Бландевиля в «единомышленников» ⁶.

У истоков тюдоровской  исторической традиции стоит основатель династии Тюдоров — Генрих VII (1485— 1509). Он не только превратил писание истории в предмет особой государственной важности (предприняв шаги к написанию угодной династии истории Англии), но и заложил краеугольные камни того исторического мифа, который разрабатывался и совершенствовался в трудах нескольких поколений английских историков «тюдоровского века». Ядро этого мифа составили две идеи: 1) Генрих, граф Ричмонд (впоследствии Генрих VII) — богом призванный спаситель Англии от власти кровавого тирана Ричарда III, соединивший по воле провидения (своим браком с Елизаветой, наследницей дома Йорков) вечным союзом враждовавшие дома Ланкастеров и Йорков и положивший конец раздорам и смутам, столь долго терзавшим страну; 2) Тюдоры олицетворяют восстановление у власти национальной (древней британской) династии (в противовес пришельцам-англосаксам), поскольку они ведут свою родословную от прямых потомков легендарного короля Артура. Недаром же Генрих VII назвал своего первенца Артуром. Таким образом как бы утверждалось «двойное право» Тюдоров на престол (воля провидения и восстановление на троне древней династии) ⁷.

Воплотить эти идеи в «Историю»  Англии Генрих VII поручил итальянцу Полидору Вергилию, прибывшему в 1501 г. в Англию с папским поручением и оставшемуся здесь   на   долгие годы.   Ему был открыт доступ ко всем государственным бумагам и архивам (сама потребность в которых свидетельствовала о приверженности гуманиста к документированным фактам). Первая из названных, идей была почти полностью реализована Вергилием,  осветившим период истории от низложения Ричарда II  вплоть до битвы при Босворте  (1399—1485)  в нужном для заказчика духе. Менее повезло второй идее — оказаться на одном генеалогическом древе с королем Артуром. «История Англии» Вергилия, написанная на латинском языке, не была опубликована вплоть до 1534 г. (полностью «История» завершена в 1551 г. и доведена до 1538 г.). Когда же она увидела свет, то оказалось, что Вергилий поставил под сомнение не только связь Тюдоров с древней британской   династией,   но — что   самое   важное — историчность всего рассказа  о происхождении: этой  династии ⁸. Это обстоятельство возмутило многих английских антикваров, они выступили в защиту историчности полюбившейся им легенды и обрушились  на  «пристрастие» чужеземца, оказавшегося столь неблагодарным по отношению к гостеприимной стране. Тем не менее «История Англии»   Вергилия  в  значительной степени повлияла на дальнейшее развитие английской историографии. Не только  ее   материалом,  но,  главное,   способом  истолкования фактов   воспользовались   все   последующие   составители хроник в  Англии.   Вергилию  больше  всего   был  обязан Эдуард Холл — автор первой «проблемной» исторической хроники, известной под названием «Союз двух благородных и достославных родов Ланкастеров и Йорков» (1548) ⁹. Во многих случаях ее текст является простым переводом латинского текста Вергилия, однако Холл ни разу на это не указывает. Он переводит «кредо» «я думаю», разумеется, без кавычек. Иногда в порыве добросовестности Холл пишет: «некоторые историки полагают», «думают». Однако и в таких случаях речь идет только о Вергилии, упомянуть которого он не решается по причине глубокой одиозности его имени. «Проблемной» эту хронику можно назвать не только потому, что она освещает вполне определенный и завершенный период — от низложения и убийства Ричарда II до начала правления Генриха VIII Тюдора, но прежде всего потому, что все события этого периода рассматриваются автором под одним углом зрения: насколько благотворным было для Англии воцарение Тюдоров, в какой мере оно было предопределено божественным провидением и подготовлено всеми событиями того времени. В этом смысле Холл действительно явился первым английским хронистом, занявшимся интерпретацией событий целой исторической эпохи. Если Томас Мор в дошедшем до нас отрывке «Истории Ричарда III» обнаружил удивительный дар драматизации истории, то Холл (почти полностью включивший «Историю» Мора в свою хронику) вслед за Вергилием увидел в истории моральную драму, сформулировал основания «торжества Тюдоров». При помощи пышной риторики читатель подводится к кульминации «божественного благословения» Англии — к правлению Генриха VIII. Вот образчик исторического письма Холла: «Какой ущерб был нанесен государствам бесконечными раздорами, какое опустошение было причинено сельским местностям гражданскими смутами, какие отвратительные убийства были совершены в городах отдельными кликами... Рим это почувствовал, Италия может подтвердить, Франция может засвидетельствовать, Богемия может рассказать, Шотландия может описать, Дания может показать и в особенности эта благородная страна Англия...». А вот как комментируется «счастливый союз» принцессы Елизаветы ж Генриха VII: «... союзом мужчины и женщины в таинстве брака благословляется потомство... Союзом брака торжествует мир между одной страной и другой и взращивается взаимная любовь. Какая польза, какое удовлетворение, какая радость воцарилась в стране упомянутым союзом двух благородных домов» ¹⁰. Мы остановились столь подробно на особенностях хроники Холла потому, что она оказала большое влияние на трактовку событий XIV— XV вв. в хрониках Шекспира.

В 1559 г. было опубликовано так  называемое «Зерцало для правителей»  — собрание стихотворных трагедий на исторические темы ¹¹. Со временем «Зерцало» дополнялось новыми трагедиями. И в издании 1587 г. оно охватывало период от правления Ричарда II до царствования Генриха VIII. Основу каждой трагедии составляла судьба какой-либо исторической личности данного периода. Каждая трагедия сопровождалась прозаическим комментарием, который указывал, какой исторический урок из нее можно извлечь. Попутно высказывались замечания по самым различным вопросам политики, сословной этики, о задачах и истории и поэзии. Так, к примеру, в соответствии с концепцией «цепи бытия» вождь народного восстания Джек Кэд объясняет, что, влияя на «конституцию людей», планеты могут склонить их ум ко злу. В уста короля Генриха IV вкладывается следующая характерная сентенция: «Безумно и грешно отделять звезды от божьей воли, превращая их в первопричины, равным образом ничего не могут объяснить телесные соки». И как вывод: «Главная причина — воля божья, именуемая уделом и судьбой».

Особый  интерес представляет комментарий  к трагедии, посвященной судьбе Джека Кэда. В нем излагается доктрина, согласно которой послушание королю есть служение богу (при этом безразлично, о каком короле речь идет: порочном или добродетельном, ибо тот и другой — равно от бога, доброго короля бог посылает народу, которого желает возвысить, а порочного — как воздаяние за грехи), а далее следует «мораль», адресованная королям: хотя мятеж поднимается людьми по дьявольскому наущению, тем не менее господь обращает его во славу свою, используя как бич против тех, кто забыл бога, ибо если король допустил, чтобы подчиненные ему магистраты угнетали подданных злоупотреблениями, отказываясь при этом выслушать их жалобы, то восстание является актом справедливости божьей по отношению к государям, не пожелавшим выполнить свой долг, Любопытны также рассуждения «Зерцала» (даются в нашем переводе) об исторической хронике, ее целях и задачах, о хронистах.

 

Хронист должен быть сведущим в различных языках,

Быть знаком с различными искусствами,

Чтобы быть способным видеть истину вещей,

Восполняя недостающее и исправляя  ложное.

…………………………………………………

Он должен уметь излагать соображения,

Чтоб связно рассказать о предмете,

Он не должен ни хвалить, ни хулить из-за

Расположения к кому-либо или  пренебреженья;

Он должен ставить каждую вещь на свое место,

Чтобы подтвердить истинность истории.

 

И в другом месте:

 

Исторические  писатели не должны ради славы,

Из-за страха или фавора скрывать истину вещей,

Однако до сих пор, как всегда прежде,

Расположение, страх или сомнения

Приводят к тому, что истории  не могут быть правдивыми.

Бесплодный  Фабиан * (* Лондонский хронист, автор так называемых «Новых хроник Англии и Франции», опубликованных анонимно в 1516 г.) скользит по поверхности

Времени и  событий, оставляя без внимания причины.

Их добавил  Холл, но с двойным смыслом** (** Под «двойным смыслом» подразумеваются, с одной стороны, постоянные ссылки на «божественное провидение» и, с другой - ссылки на «человеческие причины» тех же событий.),

Полагаю из-за страха, чтобы не столкнуться с  бедой.

Так или иначе...

Но историки обходят причины 

Или так их излагают, что оставляют  в сомнении.

Однако, считая, что причины являются главной целью,

Которая должна преследоваться историком,

Чтобы люди могли узнать, к какому результату каждая причина приводит,

Те недостойны имени хронистов, кто не включает причины в свои летописи

Или сомнительно о них сообщает, ибо в этом заключается 

Главная польза от чтения истории.

 

В этих строках изложена, по сути, вся  гуманистическая концепция историописания. Поражает, какое внимание уделяется здесь причинно-следственным связям в историческом повествовании, без выяснения которых оно бесплодно, скользит по поверхности. Одним словом, в их освещении заключен смысл историописания. Правда, при этом «Зерцало» преследовало свою цель: на «уроках» морали обучать правителей. «Как в зеркале,— обращается автор к знати,— вы увидите, гнездится ли в вас какой-либо порок и как подобный ему порок был наказан в других людях, ваших предшественниках, что, я убежден, ускорит ваше избавление от него».

Завершая  краткий очерк тюдоровской историографии, необходимо упомянуть «Хроники Англии, Шотландии и Ирландии», изданные Холиншедом ¹². Хотя именно этому источнику Шекспир больше всего обязан историческим материалом, в истории историографии он не занимает самостоятельного места, ибо перед нами компиляция, в Есоторую включены разновременные и разнохарактерные хроники предшественников. Отсюда множество противоречий. Так, например, Холиншед в одних случаях безудержно хвалит Ричарда II, в других, явно следуя за иным источником, высказывает мнение прямо противоположное: погрязший в пороках Ричард заслужил все, что с ним случилось.

Как уже отмечалось, хроники  Холла и Холиншеда находились в большой степени под влиянием провиденциализма — христианской доктрины истории, усматривавшей в событиях прошлого «моменты» в раскрытии «божественного плана», а в судьбах не только правителей, но и целых народов — свидетельства «божественного воздаяния». Приложение этой доктрины к английской истории XV в. приводило к объяснению смуты божьей карой за преступления королей и знати, за непокорность подданных, а прекращение смуты и воцарение Генриха VII Тюдора оказывалось свидетельством «божьего милосердия» к народу Англии. Разумеется, подобное «объяснение» событий XV в. превращалось в плохо прикрытую апологию тюдоровского режима. Неудивительно, что оно было воспринято и «развито» и в юридической доктрине, и в политической теории, и в религиозных санкциях — одним словом, в том наборе средств тюдоровской пропаганды, который известен в литературе под названием «тюдоровский миф». Можно согласиться с теми -исследователями, которые утверждают, что источники Шекспира не содержат сколько-нибудь систематического изложения провиденциальной доктрины английской истории, что как Холл, так и Холиншед не оставались глухими к гуманистическим воззрениям на историю, которые были несовместимы с последовательным провиденциализмом. Однако соотношение этих двух доктрин в источниках Шекспира — обратное тому, которое характеризует гуманистическую историографию того времени.

В самом деле, у Макиавелли и Гвиччардини — создателей, если можно так выразиться, эталона гуманистической историографии XVI в.— нередки ссылки на «божью волю», на «волю провидения» и т. п., однако чаще всего эти «объяснения» приурочены к событиям, которые свершались «вопреки всем ожиданиям», «умом не постигались», т. е. не находили разумного объяснения. Подчас в такого рода провиденциальной по звучанию фразеологии скрывалась авторская ирония в адрес все еще живой средневековой традиции. Во всяком случае, в системе исторических воззрений Макиавелли и Гвиччардини подобного рода «объяснения» событий являлись либо непроизвольной данью той же традиции, либо сознательным указанием на положенные временем границы понимания хода дел человеческих.

Итак, хотя в тюдоровской историографии  давала о себе знать морализаторская  тенденция, основанная на средневековых представлениях о неизбежном воздаянии, в ней произошла заметная перемена. Во-первых, по своей проблематике она стала национально английской: в центре ее внимания оказалась история Англии; во-вторых, моралью, ее интересующей, стала преимущественно мораль политическая.

 

Исторические воззрения Шекспира

 

Обратимся теперь к хроникам Шекспира с целью выяснения, каковы были его воззрения на историю общества — ее содержание, движущие силы, течение, наконец, как эти воззрения соотносятся с тюдоровской историографической традицией.

Уже отмечалось, что западное шекспироведение  в принципе отказывает Шекспиру в  самостоятельных исторических воззрениях. Для создания хроник ему-де нужна  была лишь «сумма исторических фактов», что же касается самого отбора фактов и способов их сочленения в связное целое, то в этом он целиком и полностью полагался на свое чутье драматурга и актера. Если ему и приходилось считаться с чем-либо выходящим за эти рамки, то разве что с требованиями цензуры, у которой не должно было возникнуть сомнений относительно лояльности автора. Отсюда делается вывод, что Шекспир следовал за источниками не только в изложении фактов, но и в их интерпретации ¹³. Однако изучение хроник Шекспира и сравнение их с источниками убеждает в том, что в изложенных выше суждениях действительная проблема весьма упрощена. Начать с того, что интерпретация основных вех английской истории XV в. в указанных источниках не только не однозначна, но до крайности противоречива и что, следовательно, Шекспиру приходилось определять свою позицию не на уровне отдельных фактов, а на уровне общеисторических концепций. Здесь и возникает необходимость попытаться выяснить, каковы же были общеисторические воззрения Шекспира.

В общем и целом эти  воззрения укладываются в русло философии истории ренессансного гуманизма, т. е. колеблются между двумя полюсами: с одной стороны, гуманистической верой в суверенность личности, направляющей и контролирующей свою жизнь, с другой стороны, христианской традицией, рассматривавшей человеческую жизнь, и следовательно человеческую историю, лишь как воплощение божественного промысла. Но то, что представляется нам абсолютно несовместимым, вполне совмещалось в представлениях Шекспира и его современников. В самом деле, история рисовалась им процессом, протекающим в двух формах: 1) видимой цепью событий, развязанных людьми, и 2) результатом неисповедимого «божественного плана». В первом случае «актеры», подвизающиеся на сцене истории, движимы лишь ближайшей целью, которая их полностью поглощает и ослепляет. Их принуждают действовать страсть честолюбия, жажда власти, гордыня, местничество — словом, импульсы, заключенные в самой природе этих актеров. Во втором случае речь идет не столько о конкретном развертывании событий, сколько об их конечном результате, т. е. о том, к какой конечной цели они устремлены, С этой точки зрения «актеры истории» — не более чем слепые орудия провидения. В первом случае время событий измеряется днями, месяцами, годами, во втором — веками, эпохами. Естественно, что при такой разномасштабности процессов писать историю можно было лишь при одном условии — резервируя провиденциалистскую интерпретацию событий для введения или для заключения повествования, излагая и объясняя их ход в терминах «чисто человеческих», что для гуманистической историографии сводилось все к тем же «страстям». Это было, по сути, глубоко трагедийное видение истории. Суверенная личность оказывалась лишь исполнителем чужой воли, жертвой глубокого самообмана: в конечном итоге все заговоры, перевороты, восстания, кровопролитная борьба — все это только для того, чтобы реализовался «промысел божий». Типичным примером подобной реализации провиденциалистской концепции может служить пьеса «Ричард III». В ней эта концепция нашла свое отражение в финале, в сцене, предшествующей решающей битве при Босворте. Здесь нет пророчеств, но слова и поступки действующих лиц исполнены рокового смысла. Вот, к примеру, «самочувствие» Ричарда перед битвой.