Македония

Впоследствии на эти денежные средства Филипп получил возможность набрать наемников, еще больше укрепить свою военную организацию и расширить свое политическое влияние в Греции. Сделавшись крупной финансовой силой после овладения богатыми пангейскими золотыми и серебряными рудниками, Македония стала идти к своему расцвету в области развития экономики, торговли и городской жизни более быстрыми шагами.

Глава 4 Внешняя политика

«Когда Филипп принял власть, все возлагали на него большие надежды, как вследствие собственных его дарований, которые предвещали в нём великого человека, так и вследствие старинного прорицания, которое гласило, что в царствование одного из сыновей Аминты царство македонское пышно расцветёт».[[37]]

В середине IV в. Македонское государство находилось в очень сложной международной обстановке. Оно не имело выхода к морю, граничило с целым рядом воинственных племен с суши, вторым Афинским морским союзом — с моря. Афины не давали Македонии выхода к морю, Амфиполь, лежавший у Стримона, закрывал от нее большую полосу берега Фракийского и Эгейского морей; сильно укрепленный Олинф на Халкидском полуострове мешал продвижению македонцев на юг. Ко всему этому границы Македонского государства на западе и на северо-западе были уязвимы вследствие постоянных нападений на них со стороны соседних племен Пеонии и Иллирии.

Как мы видим, Македония находилась в кризисном положении к моменту воцарения Филиппа II и неудивительно, что весь македонский народ возлагал огромные надежды на молодого царя, что и видно из цитаты Юстина, которую я поместил в начале главы.

Разбирая политику царя, мы с вами будем свидетелями установления македонской гегемонии в Элладе, установление де-факто Филиппа и оформление союза между греками и им на «равноправных условиях», а также план персидской войны, поддерживаемый лозунгом панэллинизма. Итак, перейдём собственно к внешней политике Филиппа.

Это были самые удивительные события истории. Юноша, взяв в свои руки руль правления, сумел купить дружбу пеонов и фракийцев ценными дарами, а расположение Афин — дешевыми обещаниями. Филипп выиграл время для того, чтобы вновь собрать и вооружить войско. В 358 г. до н. э. с 10 000 пехотинцев и 600 всадниками он напал на Пеонию, выступил против иллирийцев и разбил их всех в жестоких сражениях.

Филипп сумел укрепить свое царство так прочно, как только могли мечтать его предшественники. Удача сопутствовала ему и в столкновениях с балканскими соседями. В течение последующих лет ему удалось расширить владения Македонского государства. Вмешавшись в дела Эпира, он сумел прийти там к власти. У иллирийцев он отнял долину Охридского озера. Ему подчинились пеоны и агриане. Затем он начал готовиться к войне с фракийцами, в ходе которой отобрал у них земли до реки Пест и присоединил их к Македонии. В результате последующих походов Филипп захватил власть над всей восточной частью полуострова, вплоть до Хемуса (Балканские горы). Таким образом, Македония сделалась великой балканской державой, простершейся от Ионийского моря до Понта. Доходы от фракийских золотых рудников позволяли Филиппу содержать самую большую и боеспособную армию, когда-либо существовавшую в Европе.

Перед Аргеадами издавна стояла цель выйти из-под опеки греческих городов и сделаться хозяевами этой части побережья. И здесь Филипп превзошел самые смелые замыслы своих предшественников.[[38]]

Прежде всего он в 357 г. взят штурмом г. Амфиполь, крупный торговый центр на фракийском побережье, это был жестокий удар по Афинам, которые обладанием его тщетно домогались. Затем разрушил такие центры, как Потидея, Мефона, Аполлония, Олинф, а возможно, и Стагиру. Кстати, именно при осаде Мефона (Мотона) он потерял глаз:

«Когда он штурмовал город Мотону и сам шёл впереди войска, пущенная со стены стрела пронзила ему правый глаз. От этой раны он ни менее воинственным, ни более суровым по отношения к своим врагам; так что, когда он спустя некоторое время по просьбе врагов заключил с ними мир он показал себя по отношению к побеждённым не только умеренным, но даже милосердным».[[39]]

Хотя на самом деле он не пощадил жителей, т.к. после осады он распял Астера, который выпустил стрелу, затем всех жителей выселил, город срыл.

Остальные города, особенно важный для него Амфиполь, он включил в состав своего государства в качестве подвластной территории. Часть жителей этих полисов была переселена во внутренние области Балканского полуострова, во вновь основанные поселения. К 350 г. до н. э. все побережье оказалось в руках Македонии. Беспримерные успехи Филиппа дают возможность понять, почему народ решил облечь регента в царский пурпур. Общевойсковое собрание лишило трона малолетнего Аминту и передало царскую власть в руки наиболее достойного.(357 г. до н.э.) Филипп относился к своему подопечному очень лояльно: оказывал ему почести, а позже даже породнился, выдав за Аминту одну из своих дочерей.

Как уже говорилось выше, территория Македонии расширилась в западном направлении (за счет Эпира и Иллирии) ненамного, но зато в восточном она распространилась до Неста и побережья Эгейского моря. Западная часть государства по-прежнему делилась на отдельные области, с той только разницей, что они уже не имели автономии. Тем не менее пехота горных областей, служившая в царском войске, распределялась по этим областям и подчинялась местной знати. В Нижней Македонии существовало деление на более мелкие районы.

Остальные области, покоренные Филиппом, нельзя было считать собственно македонскими. Их население должно было нести военную службу, платить подати и предоставлять заложников. Ополчение их не принадлежало непосредственно македонскому войску и поэтому не имело права участвовать в общевойсковом собрании македонской армии. Пеоны и агриане оставались в подчинении своих племенных вождей. Что касается Фракии, то Филипп заменил ее вассальный режим провинциальным управлением под руководством назначаемого им македонского стратега. Номинальную независимость сохранил и Эпир. Фактически же благодаря близкому родству с царским домом молосцев Эпиром управлял сам Филипп. Фессалийские области были объединены с Македонией личной унией. Фессалия единственная в Греции сохраняла архаические черты сельского быта и по своей политической структуре стояла ближе всего к македонянам. Филипп, призванный ее знатью для оказания помощи, был избран пожизненным «тагом» Фессалийского союза.

Для упрочения своего культурного и политического господства на захваченных территориях Филиппу пришлось создать целый ряд укрепленных пунктов. Помимо своего основного назначения они служили посредниками в распространении эллинского политического влияния. Хотя эти крепости, по существу, явились арсеналами македонского царя и были лишены какой-либо автономии, присущей греческим городам, они стали очагами греческого образа жизни. В действительности это был тот же самый тип города, который все более прививался в самой Македонии наряду с балканским типом сельских поселений. Своей архитектурой они напоминали греческие города, однако в политическом отношении отличались от них: они не были полисами, там не возникало политических проблем и не было государственного устройства — они не получили его, даже когда приобрели частичную автономию. Это был скорее прототип более позднего эллинистического города, входящего в состав монархии, который распространился из Македонии и стал характерным для империи Александра и для государств диадохов.[[40]]

Итак, перейдем к Греции.

В течение ряда столетий Греция представляла собой арену борьбы мощных, рвущихся наружу сил. Но с недавних пор она стала подобна вакууму, и по сравнению с ней Македония жила исключительно напряженной жизнью. Со времени утраты Мессении Спарта оказалась обессиленной, а Афины, отдавшие Ионию персам,— слишком слабыми для того, чтобы поддержать финансами свои претензии на гегемонию в Элладе. Фивы же утратили всякое значение после гибели Эпаминонда. Таким образом, государства, до этого времени претендовавшие на гегемонию, не только были истощены, но и, что еще серьезнее, старая идея полиса, на основе которой они поднялись и расцвели, утратила свою жизненную силу.

Центр исторической активности все более перемещался из зоны городов-государств на север, в земледельческие области Фокиды и Фессалии, где власть носила совершенно иной характер.

Вскоре после вступления Филиппа на престол произошло объединение двух сил: в Фокиде инициативные и алчные Филомел и Ономарх возглавили продажных и жадных наемников. Не только греков, но и Филиппа страшило передвижение войск в северные районы Греции, находившиеся в близком соседстве с его владениями. Ему не нравилось, что командиры наемных войск, действия которых предугадать было невозможно, сосредоточили в своих руках всю власть. Поэтому, исходя из интересов самой Македонии, чтобы предотвратить возможные осложнения, Филипп должен был превентивно вмешаться в происходящие события. Но по своей сути это вмешательство вскоре вышло за пределы местного конфликта, и, как мы увидим ниже, Филипп имел далеко идущие планы.

Эллада оказалась намного слабее не только в военных и государственных вопросах, но и уступала Македонии в моральном отношении. Как известно, истинная этика основывается на уважении прав другой стороны. Однако кем были Афины для своих союзников? Разве у, союзников не отбиралось последовательно одно право за другим? Разве их не отягощали все новыми и новыми поборами? А Лисандр, разве он лучше поступил со своими декархиями? Не говоря уже о Фивах, которые всегда думали только о собственных интересах. Неизменно действовал один лишь непреложный закон корыстолюбия и тот эгоизм, который всегда компрометировал себя. Повсеместно мы видим и у других греческих городов ту же органическую неспособность уважать права соседей. Отсюда и результат: разложение и распад всех объединений, раздробленность и взаимное недоверие греков по отношению друг к другу. Отсюда же проистекают отсутствие национального единства и взаимная вражда. Этот всеобъемлющий эгоизм полиса неизбежно должен был погубить нацию, а вместе с ней и отдельные государства.[[41]]

Поскольку греческие государства не в силах были подняться над своими бедами, то, казалось, существовал лишь один путь к спасению — достичь объединения народа вокруг какого-нибудь «великого избавителя».

Подобные рекомендации напрашивались сами собой. Разве Филипп не обладал всеми данными, которые предопределили ему роль рулевого — спасителя потерпевшего крушение корабля? Разве в нем не воплощалась огромная реальная власть в сочетании с ярко выраженным уважением к традиции? Разве, будучи македонянином, он не испытывал чувства признательности к эллинам за их культурную миссию? Разве не был он сам эллином, ведя свой род от Гераклидов, и не считал себя обязанным оказать помощь собратьям? Таким образом, Филипп не мог не прийти к мысли о необходимости создания такой формы правления, которая не была бы орудием угнетения подопечных государств, а сохранила бы им полную автономию, освободив, однако, от язвы партикуляризма.

Только Филипп мог выдвинуть столь величественную и грандиозную программу. Его государство располагало достаточным числом подданных, доходами и другими средствами. Он не нуждался в экономической эксплуатации эллинских городов. Македонское государство было достаточно богато. Для полного блеска в короне Филиппа недоставало лишь одного «драгоценного камня» — благородной и благотворной красоты греческой культуры.[[42]]

И вот начинается первая священная война (355 – 346 гг.). Фокейцы, присуждённые амфиктионовым судом к огромной денежной пене за присвоение принадлежавшего Дельфийскому богу участка земли при Кирре, предвидя на себя вооружённое нападение, насильственно завладели Дельфийским храмом. Возбуждённые фиванцами судьи амфиктионии подняли всю Элладу на войну с фокейцами. Сначала воевали с ними только фиванцы и фессалийцы, но мало-помалу была вовлечена в эту войну большая часть государств средней и серенной Греции, а между тем старые враги поднимают оружие против Спарты, которая также была присуждена судом к денежной пене за занятие Кадмеи Фебитом. И вот тут на арену борьбы в Греции выходит наш молодой и респектабельный царь. Он вступает в Дельфы в качестве защитника национальной греческой святыни. Следует сказать, что Филипп выбрал очень престижную и непоколебимую роль - защита греческой ценности, хотя был и македонцем. Он победил в Фессалии фокейского полководца Фаилла, но затем был разбит в двух сражениях братом Фаилла Ономархом. В третей битве, однако, в 352 г. до н.э., он совершенно разбил Ономарха, который был при этом убит вместе с 6000 фокейцами, и 3000 были захвачены в плен. Филипп приказал бросить в море пленных как осквернителей храма, а труп Ономарха повесить. Во что пишет Юстин по поводу этих событий:

«Филипп, будто являясь мстителем на за фивян, а кара святотатства, приказал всем своим воинам надеть лавровые венки и вступил в сражение как бы под предводительством самого бога. Фокидяне увидев венки из лавра, посвященного богу, трепеща от сознания своего преступления, побросали оружие и обратились в бегство, кровью своей и смертью заплатив за оскорбление святыни. Трудно поверить, какую славу стяжал себе благодаря этому Филипп среди всех народов. Вот, говорили, кто наказал за святотатство, кто отомстил за оскорбление святынь; он один совершил то, что должен был сделать – весь мир, - покарал святотатцев. Рядом с богами достоин стоять он, вступивший в защиту их величия.».[[43]]

И опять же мы видим Филипп как не только хорошего полководца, но и замечательного психолога. Он смог сыграть на идеалах благочестивых греков, но при этом остался верен своей цели – проникнуть в Фокиду через Фермопилы. Но афиняне поспешили занять проход и не допустили македонцев в Среднюю Грецию (352 г. до н.э.). Филипп с обычной своей тактикой ожидания оставил на время Грецию в покое и занялся своими делами во Фракии. Затем он совершает несколько походов во Фракию (352 — 351 гг. до н. э.) и в Иллирию (350 — 349 гг. до н. э.). И вот очередь дошла «занозы» на севере, до Олинфа.

Олинф был главой городов Халкидики, но важно то, что Олинф имел очень тесные связи с Афинами, для них Олинф был гарантом спокойствия на севере, но недолго афиняне сидели спокойно у себя в Аттике. Филипп захватывает меньшие союзные с Олинфом города Халкидики, и вот царь уже стоит под стенами Олинфа. Хотя Юстин находит причину нападения в братьях царя: «…Филипп напал на Олинф. Дело в то, что олифяне из сострадания дали у себя убежище двум братьям Филиппа, рождённым от его мачехи, после того как ещё один их брат был царём убит Филипп хотел убить этих двух, так как они могли притязать на царскую власть. И вот по этой причине он разрушил древний и знаменитый город, а братьев предал давно предрешённой казни…».[[44]]

я считаю, это было не главной причиной нападения, а как я уже упомнил выше, Олинф надо было захватить, для выхода в море.

Олинфийцы оказали ему упорное сопротивление и обратились к афинянам. Афиняне, подвигнутые настоятельными убеждениями Демосфена, послали помощь, но разделённую на три отдельных отряда, так что, когда третий отряд дошёл до Олинфа, город уже нельзя было спасти. После годовой осады город был взят (348 гг. до н.э.) Город был взят благодаря двум его граждан – Ласфена и Евтикрата и тут же вспоминается один случай:

«Когда Филипп хотел взять одно  хорошо укреплённое место, а лазутчики доложили, будто оно отовсюду труднодоступно и необозримо, он спросил: «Так ли уж труднодоступно, чтобы не прошёл и осёл с грузом золота?».[[45]]