Окружение Елизаветы Петровны

   В России, как и повсюду, фаворитизм  принимал самые разнообразные  формы, хотя та из них, что возвела на вершину Разумовских, встречалась чаще всего. В своих отношениях с Елизаветой Лесток, по-видимому, не сохранил за собой и следа тех преимуществ, благодаря которым он был соперником или предшественником бывшего певчего. Однако за ним осталась привычка к фамильярному обращению и влияние, приобретенное в трагические часы, когда он, толкнул молодую женщину на дорогу к Зимнему дворцу, восторжествовав своей суровостью над ее сомнениями и рассеяв своим мужеством сковывавший ее страх.

   Пользуясь всем этим, он принял  с Елизаветой авторитетный тон,  которого она долго терпела, причем в ее отношениях к нему странным образом соединялось троякое подчинение женщины чувственной, слабого здоровья и не сильного ума мужчине, врачу и повелителю. Помимо того она осыпала его почестями и дарами она расточала перед ним несомненные доказательства доверия и чуть ли не почтительного уважения. Она поручила ему вести вместе с Теодорским религиозное воспитание великого князя, и в день принятия им православия (7 ноября 1742 г.) она присутствовала на балу, которым Лесток праздновал это событие и собственное новоселье в новом доме в Немецкой слободе в Москве, где недавно еще существовал переулок его имени.

   Однако уж и в то время  это блестящее положение как  будто пошатнулось, и счастливый  обладатель его это осознавал.  Он поверял саксонскому посланнику Пецольду свое намерение выйти в отставку и вел переговоры о переводе своего брата в ганноверскую армию. Бестужев, призванный к управлению иностранной политикой и желавший быть в ней полновластным хозяином, начинал действительно оправдывать предсказание, приписываемое императрице и высказанное ею, когда Лесток указывал на Бестужева как на приемника Головкина: «Ты готовишь себе пучок розог». Всегда властный и вспыльчивый Лесток осыпал Елизавету все более и более горькими упреками, присоединяя к ним мрачные предсказания. Он вручил ей меморию в запечатанном конверте с просьбой открыть его лишь через месяц: тогда мол, она увидит, насколько он был прав, разоблачая перед ней хитрые подвохи Бестужева. Он открыто обвинял канцлера во взяточничестве.. Более гибкий, более смиренный, не имея также столь свободного доступа к государыне, Бестужев действовал вкрадчивым внушением, сообщая императрице, умело, выбранные выдержки перехваченной им переписки Шетарди и Мардефельда и подчеркивал в них компрометирующие места искусно составленными пометками на полях. С конца 1743 г. он думал, что одержал верх, и Картерет уже праздновал победу в Лондоне, узнав, что некоторые депеши посланника Фридриха были прочитаны Елизаветой. В них говорилось о 10000 р., недавно «отпущенных» хирургу, и о пенсии в 4000 р. Но Мардефельд был начеку. Он послал к императрице Брюмера и получил через него самые успокоительные заверения: «Картерет с ума сошел, воображая, что для того, чтобы доставить удовольствие вице-канцлеру, который, в общем, негодяй, я отрублю голову вам и Лестоку, когда я уважаю вас обоих больше всех… Богу известно, что я одинаково недолюбливаю англичан и датчан». Передавая эти слова, Брюммер, может быть, немного и преувеличивал выражение их; но смысл их был, безусловно, верен. Елизавета не любила англичан, и относительно Бестужева она питала чувства, сродные с физическим и нравственным отвращением. Она всегда избегала его общества. Он был ей неприятен, скучен, раздражал ее, вместе с тем импонируя ей знаниями, которые она долго считала выдающимися, и дарованиями, казавшимися ей незаменимыми до тех пор, пока ее не приучили обходиться без них. Притом она проявляла всегда большую снисходительность к проступкам того рода, которыми канцлер думал создать себе оружие против Лестока. Она наивно находила, что иностранные деньги всегда хороши, под каким бы предлогом их ни брать. Но она была уже более сдержанна в своих лестных отзывах по адресу хирурга. Листок сумел, не меняя своего образа действия удержаться до 1748г. В мае 1748 г. из депеши Финкенштейна преемника Мардефедьда, одно место было истолковано Бестужевым как указание на заговор, составленный в сообществе с Лестоком, но ввиду того, что имени его не упоминалось, императрица ограничилась тем, что приказала за ним следить, и дело не получило дальнейшего хода до конца года. Позже Елизавета дала волю Бестужеву. Шестьдесят гвардейцев под командованием Апраксина, близкого друга опального, оцепили дом. В течение одиннадцати дней, отказываясь от пищи, поддерживая себя лишь минеральными водами, он отвечал упорным молчанием на допрос, состоявший из двадцати с лишком пунктов. По приказанию Елизаветы, его вздернули на дыбу, но он не открыл рта, и, когда его освободили, отказался от всякой помощи, чтобы вернуться в тюрьму. Напрасно жена его уговаривала его сознаться, обещая ему милосердие императрицы. Он показал ей свои руки, изувеченные пыткой, и сказал: У меня уже нет ничего общего с императрицей; она выдала меня палачу.

В силу того, что за отсутствием сознания с его стороны его могли обвинить лишь в корыстных сношениях  с иностранными державами, относительно чего Елизавета проявляла столь снисходительную терпимость, если, не поощряя их, его просто сослали в Углич и затем в Великий Устюг, где он встретился с бывшем товарищем Грюнштейном, тоже сосланным после наказания кнутом, и оттуда он писал Шувалову И.И. в 1759г., сохранившему благосклонное отношение к нему, прося прислать шубу для жены, страдавшей от холода. Он провел в ссылки четырнадцать лет и был вызван в Петербург по воцарению на престол Петра III. Умер Лесток в 1767году. 
 

Алексей Григорьевич Разумовский.

   Почти двадцать лет душа в  душу с Елизаветой жил ее  фаворит граф Алексей Григорьевич  Разумовский. Начало его фавора  относится к 1731 году. Именно тогда  полковник Федор Вишневский присмотрел в хоре церкви черниговского села Чемары молодого украинца – статного красавца Алексея Розума с великолепным голосом – и забрал его в придворную капеллу, оттуда тот попал ко двору цесаревны Елизаветы.

    Дело это было обычное: украинские  певчие высоко ценились при дворе, и по заданию императрицы наиболее даровитых мальчиков и юношей собирали по всей Украине. Родители с удовольствием отпускали детей в Петербург – жить при дворе в любом качестве считалось высочайшей милостью, да и содержание было хорошим. Часть юношей, не выдержав экзамена или потеряв голос, возвращались с наградою домой, а другие оставались в столице. Среди последних оказался и Розум. Впервые в списках служителей двора Елизаветы он упоминается в конце 1731 года под именем Алексея Григорьева, но не среди певчих и лакеев – нижних категорий служителей, а среди их высшего разряда – камердинеров. Это с безошибочностью говорит о том особом значении, которое приобрел красавец певчий в жизни маленького двора цесаревны. И хотя Разумовский не участвовал в перевороте 25 ноября 1741 года, он был отмечен особо – стал камергером, генералом, обер-егермейстером, кавалером высшего ордена Святого Андрея Первозванного, графом и владельцем огромных поместий.

   Примерно с 1742 года стали распространяться слухи о тайном венчании императрицы и Разумовского в подмосковном селе Перово. Но они были смутны и непроверяемы – слишком глухая пелена тайны окружала это дискредитирующее самодержицу событие. В 1747 году секретарь саксонского посольства Пецольд писал: «Все уже давно предполагали, а теперь знаю достоверно, что императрица несколько лет назад вступила в брак с обер-егермейстером». Но доказательств при этом дипломат не приводит – вероятно, боится доверить их бумаге.

   Нет прямых свидетельств о  заключении этого брака. Выразителен только странный пропуск, сделанный в графе ведомости о семейном положении лейб-кампанцев Елизаветы напротив фамилии Разумовского.  Еще больше слухов вызвала история неких князей Таракановых – якобы детей Разумовского и Елизаветы, которых якобы вначале держали взаперти, а потом обучали и воспитывали за границей.

   Значение Разумовского при дворе  Елизаветы было велико. Но его  влияние было огромным еще  в 1730-е годы, когда Елизавета  была еще цесаревной. И уже  тогда многие добивались его дружбы, слали ему подобострастные приветы, стремились через него добиться милостей, помощи от Елизаветы.

   Разумовский, понимая как он мало подготовлен к занятому им при дворе месту, и как необходимо ему окружить себя людьми, которые могли бы выводить его из этого положения, в которое его беспрестанно ставило полное отсутствия образования он окружил себя людьми весьма замечательными: такими были Григорий Николаевич Теплов, Василий Евдокимович Ададуров, Александр Петрович Сумраков, Иван Перфильевич Елагин, бывший при нем адъютантом, и.т.д. Влиянию этих лиц можно приписать то, что быстрое возвышение Разумовского не породило в высших Петербургских кругах особенной зависти или недовольства. Он все время оставался простым, наивным, несколько хитрым и насмешливым, но в, то, же время крайне добродушным хохлом, без памяти любящий свою прекрасную родину и своих родственников. Таким он оставался всю жизнь, даже после того как сделался супругом Императрицы.

   Разумовский не принимал никакого  участия в делах правления государством, но имел огромное влияние, занимая при дворе совершенно особое положение, которое удержал до конца жизни Елизаветы Петровны. В своих увеселениях двор подделывался ко вкусам Разумовского; благодаря его страсти к музыке была заведена итальянская опера; при дворе состояли бандуристы, а украинские певчие пели на сцене и на клиросе; на придворных обедах появились малороссийский блюда; все украинское стало в моде.

  Разумовский  не добивался участия в делах  правления; он не любил вообще  заниматься делами государственными, но было два предмета, из-за которых он забывал свою природную лень и отвращение от дел и смело выступал вперед. Первым были дела духовных и духовенства: Разумовский всегда являлся предстателем их при набожной и суеверной Императрице Елизавете и всегда ходатайствовал по их прошениям и домогательствам. При его посредстве учреждена была в Свияжске особая Комиссия с целью распространять христианство в Заволожье, и миссионеры посылались даже в Сибирь, Камчатку и на Кавказ. Кроме того, была учреждена в Астрахани Семинария для приготовления проповедников между иноверцами и напечатано Евангелие, и духовные книги для грузин и.т.д. Другою симпатиею его была Малороссия: руководимый единственно страстною любовью к родине, Разумовский принимал живейшее участие в ее судьбах.  Он радушно принимал малороссийских депутатов, прибывших в столицу в 1742г., и содействовал удовлетворению многих их ходатайств.  По его желанию Императрица, по окончании войны со Швециею, предприняла поездку в Малороссию — 27-го июня 1744 г., — в сопровождении самого Разумовского, Салтыкова, Шепелева, кн. Александра Голицына и др., причем великий князь с супругой-принцессой Ангальт-Цербтской ехали впереди. Императрица остановилась в доме графа А. К. Разумовского в Козельце, затем под Глуховом смотрела полки реестровых казаков и познакомилась со всею роднею Алексея Григорьевича. Во все время своего пребывания в Малороссии, за исключением 15 дней, посвященных Киеву, она пробыла в гостях у графа Разумовского. Казаки подали через Разумовского прошение о восстановлении гетманства, и оно было милостиво принято государыней. Гетманом стал Кирилл Разумовский. Умирая Елизавета, Петровна взяла с наследника престола обещание, что он не будет обежать Разумовского.

   Граф Алексей Григорьевич скончался в С-Петербурге, в своем Аничковском доме (обращенном потом во дворец), 6 июля 1771 года.  
 

                                               Шуваловы. 

    Шуваловы - дворянский род, не отличавшийся ни особой древностью, ни знаменитыми предками и возвысившийся только в XVIII столетии. Впервые представитель этого рода был, упомянут в письменных источниках середины XVI века. Это костромской помещик Дмитрий Шувалов. Один из его сыновей, Семен, дал начало семейной ветви Шуваловых, добившихся известности через несколько поколений. У Андрея Шувалова был внук Максим, который двоих своих сыновей назвал Иванами. Дворянский род Шуваловых в то время не выделялся ни богатством, ни знатностью, ни какими-либо деяниями.

   Семья эта в то время принадлежала к мелкому дворянству. Оставаясь почти неизвестной до половины столетия, обладая скромным поместьем в Костромской губернии, она приобретала некоторое значение лишь благодаря браку Петра Шувалова с Маврой Егоровной Шепелевой, занявшей при Елизавете положение чесальщицы. Мавра Егоровна не была приятной подругой жизни.

    Петр Иванович Шувалов был более яркой и талантливой личностью. Решение важных государственных вопросов, особенно в области экономики, без участия Петра Ивановича Шувалова было в то время невозможным. Шувалов играл значительную роль в экономических и финансовых преобразованиях в России. Ему была присуща истинная страсть к реформам. Шувалов искренне стремился поднять экономику страны и пытался увеличить сборы в казну таким путем, чтобы это не обременяло простой народ. Круг его интересов был очень широк – это и военное дело, и финансовые, и промышленные вопросы. Шувалов составлял множество проектов.  К несомненным заслугам графа Петра Ивановича Шувалова следует, безусловно, отнести таможенную реформу (1753). Шувалов уничтожил внутренние таможни и отменил местные таможенные пошлины, фактически создав на уже объединенном политико-географическом пространстве России единое экономическое пространство.  Это дало существенный толчок развитию торговли, и, следовательно, производства. Большую роль Шувалов играл в проведении денежной реформы. Постепенный обмен старой монеты на новую под руководством графа Шувалова дал в тот период новым медным копейкам название «шувалики». Не пострадали при этом и финансовые интересы и самого графа Петра Ивановича Шувалова, так как созданный Медный банк находился под его руководством. Не все проекты Шувалова были успешными. Его вмешательство в горную и лесную отрасль принесло немало вреда.

   Однако государственной и политической деятельностью братья Шуваловы не ограничивались. Оба они были не плохими предпринимателями, владели заводами и торговыми компаниями.

   С конца 1740-х гг. по инициативе П.И.Шувалова начала осуществляться программа снижения подушной подати. Подушная подать как один из видов налогообложения населения была несовершенной: она взималась на основании последней переписи со всех «мужских душ» (за исключением дворянства и духовенства)

   В 1743г. была проведена ревизия населения: насчитано 6 643 335 лиц мужского пола, принадлежавших к податным сословиям. Идея Шувалова состояла в том, чтобы наряду с подушной податью ввести косвенное налогообложение. Эта мера оказалась эффективной: снижая подушный налог, правительство одновременно повышала цены на соль и на вино.

   Старший брат Петра Ивановича, Александр, неугомонный в своей роли организатора и начальника  Тайной канцелярии, был лишь исполнителем высочайших повелений, а Иван Иванович, хотя и благополучие всей его семьи опиралось на его собственном, являлся послушным орудием в руках Мавры Егоровны и ее мужа.

   Он был двоюродным  братом Петра и Александра Шуваловых; пока он не занимал поста фаворита, они не могли претендовать на положение, созданное им Иваном Ивановичем Шуваловым, хотя Елизавета и относилась к ним благосклонно. Начало его «случая» по-видимому. Относится ко времени посещения Елизаветой в июле 1749 года села Знаменского резиденции князя Николая Федоровича Голицына, по пути из Москвы в монастырь Св. Саввы, куда Елизавета шла на богомолье. Ее сопровождала Мавра Егоровна, она сумела обратить внимание Елизаветы на красоту юноши, случайно или намеренно, находившегося у Голицына, и когда Елизавета отправилась дальше, ее свита увеличилась еще одним пажом. Семья его так искусно вела дело, что возвышение нового фаворита совершилось под снисходительными взорами самого Разумовского, не встретив препятствий со стороны Бестужева. Молодой человек ничем выдающимся не отличался, и канцлер не сумел угадать, каким опасным орудием он станет в руках своего двоюродного брата. Три месяца спустя в Воскресенском монастыре (Новом Иерусалиме) Елизавета во время нового богомолья произвела пажа в звание камер-юнкера.

 Это равнялось  открытому признанию нового фаворита. Ивану Ивановичу Шувалову в то время было двадцать два года.

   Он оправдал возложенные на  него надежды. С начала до  конца своей карьеры он был  самым верным и преданным другом своей семьи. В 1757 г., когда Воронцовы раскрыли  перед Елизаветой особо дерзкое хищение Петра Ивановича, этот последний был на краю полной опалы. Самой Мавре Егоровне пришлось удалиться от двора и искать убежище у мужа. Вмешательство Ивана Ивановича предотвратило грозу, и уступка виновным большого литейного завода камергеру Воронцову, брату вице-канцлера, вызвала даже примирение между обеими семьями. После падения Бестужева, добившись назначения своих двоюродных братьев в Совет Министров, временщик способствовал всегда торжеству идей и решений одного из них. Елизавета говорила его устами, а он повторял лишь слова Петра Ивановича. У императрицы не было тайн от своего любимца, и когда Людовик XV вздумал с императрицей войти в секретные отношения, его предупредили, что третьим лицом между ними будет фаворит.