Русская культура

Но дело не только в диахронических разрывах русской истории. Слабость интегрирующего духовного начала приводила к постоянной внутренней раздробленности этого общества. Бердяев имеет в виду не только хорошо знакомые нам по социально-политическому анализу противоречия между трудящимися и имущими слоями, народом и интеллигенцией, обществом и государством. Этим противоречиям он придает несомненное значение как ситуативных причин, во многом обусловивших протекание революции 1917 г. Однако глубокие разлады были присущи самой русской культуре на разных этапах ее истории.

В этой культуре можно найти немало антиномий, свойственных всякой культуре и создающих разнообразие национально-духовной жизни: индивидуализм - коллективизм, смирение - бунт, природная стихийность - монашеский аскетизм, мягкость - жестокость, самоотверженность - эгоизм, элитарное - народное, высокое - обыденное и т.д.

Но наряду с этими антиномиями  постоянно присутствуют устойчивые черты принципиального разрыва:

- между природно - языческим началом и высокой религиозностью;

- между культом материализма  и приверженностью к возвышенным духовным идеалам:

- между всеохватной государственностью  и анархической вольницей;

-между национальным самомнением,  смыкавшимся с великодержавностью, и мессианским универсализмом;

-между поисками социальной свободы  и подчинением деспотическому государству;

- между «русификацией» православия  как оплота христианской России и стремлением к превращению православия во вселенскую религию;

- между поисками социальной  свободы и подчинением государственному деспотизму и сословной иерархии;

- между принятием косного земного  бытия, «крепкого быта и тяжелой  плоти», стяжательством и безграничной  свободой, исканием Божьей правды;

- между «западничеством» как  увлечением образцами прогресса, свободы личности, рациональной организации жизни и «восточничеством» как интересом к упорядоченной и стабильной, но сложной и разнообразной жизни, отличной от русской действительности, или же как к региону высокой духовности и мистических озарений.

Сложилось ли в русской  культуре ценностно-смысловое ядро? Отмеченные противоречия русской культуры постоянно проявляют себя в различных сферах, отражаясь в художественном плане в поисках высокого ценностно-смыслового содержания в жизни, что и придало ей несомненное мировое значение. Это относится прежде всего к русской художественной литературе. Сама постановка «неразрешимых» проблем и выяснение их высшего гуманистического смысла придавали литературе общечеловеческую значимость. В своих классических достижениях русская литература выступала как носительница современного просвещения, разума и гуманизма, как средство выяснения соотношения личности и общества, личности и государства, социального устроения жизни, отношений между представителями разных социальных слоев и культур. Социальный критицизм делал ее выразительницей подлинно народных интересов, все больше расходившихся (начиная с Чаадаева, Грибоедова и Пушкина) с самодержавием и связанной с ним официальной культурой. Отмеченная Достоевским «всемирная отзывчивость» придавало этой культуре широкое общесоциальное значение, делила ее духовной заступницей всех людей без социальных, национальных или религиозных различий.

Несмотря на то что в этой культуре несомненно существовали тенденции  к складыванию некоторого «ядра» и формирования «медиативных», т. е. посреднических ориентаций и структур, которые примиряли бы крайности, эти тенденции не получили полноценного развития, что обрекало духовную жизнь общества на ожесточенное противостояние различных течений, приводило к резким срывам и переходам от одного состояния к прямо противоположному.

Это были противоречия собственно «русской идеи», выражавшие внутреннюю несистемность и разорванность как русской культуры, так и всего общества. Важным фактором, способствовавшим такой разорванности, было распространение этой культуры вширь, на огромных пространствах Евразии, от Санкт-Петербурга до Калифорнии. Как считали многие мыслители, роль пространства, распространение «по горизонтали» приводили к ослаблению системообразующих начал русской культуры и несформированности ее «вертикали», т. е. устойчивой иерархии ценностей и ориентации. К тому же на этом пространстве русская культура находилась в тесном взаимодействии в рамках единого государства с другими культурами и цивилизациями.

Поликонфессиональность российской империи

Православие было распространено в  ограниченном регионе. Западное христианство — католицизм — твердо удерживалось в западных частях империи, в том  числе среди «латинизированных» украинцев, и никакое идеологическое поношение со стороны славянофилов не могло уменьшить его влияния. Другая мировая религия — ислам — создавала отчетливую общность народов Центральной Азии, части Кавказа и некоторых внутренних областей России (Татария). Бухара и Самарканд были влиятельными центрами для исламских регионов империи, а также и для зарубежных мусульман. В Южной Сибири в пределах Российской империи был распространен буддизм, составляющий значительный религиозный регион, граничащий с Монголией и Китаем, а косвенно связанный с Тибетом как духовным центром.

Каждый религиозный регион имел специфическую структуру духовной жизни, влиявшую не только на организацию  культа, но и на все сферы жизни  и деятельности населения. Религии  определили пределы соответствующих цивилизаций, отнюдь не совпадающие с имперскими границами. Неправославные части империи, хотя и в разной степени, обнаруживали несомненное тяготение к своим «метрополиям» за российскими рубежами.

Противоречия модернизации

Но было еще одно крупномасштабное противоречие, которое с нарастающей  силой проявилось в последние  два века существования Российской империи: между государственным  единством этого огромного разнородного конгломерата и потребностью общества в развитии, которое не могло осуществиться  без активизации деятельности всех сословий и групп и без преобразования присущих им ценностей и ориентаций. Потребности промышленного и научного прогресса интенсивно требовали трансформации российского общества и освоения достижений Запада, который уже в сильной степени переманил на свою сторону господствующий класс, хотя и ценой сильного отрыва от народной культуры. Против такого отрыва Россия пыталась выставить свою самобытность, которая, как мы видели, была глубоко подорвана вековыми противоречиями. И уже оказалось невозможным продолжить это противостояние через мобилизацию православия - наподобие того, как десятилетия спустя в ответ на экспансию Запада проводили «ревайвал» своего религиозного достояния исламские фундаменталисты или индусские коммуналисты. Происходивший почти повсеместно в XX в. разрыв, обусловленный модернизацией, принял особенно катастрофические формы в России в силу отмеченной выше разорванности цивилизации.

Конечно, культура всякого развитого  общества имеет полиморфный характер, она богата и разнообразна, выполняет одновременно или по временным циклам существенно различные функции. Для «топора и иконы» русской культуры могут быть приведены аналоги из других культур: священная и смеховая культура, монах и рыцарь, рыцарь и буржуа, дворец и церковь (и костер), хризантема и меч и т.д. Тем не менее рассмотрение всякой «нормальной», т. е. зрелой и устойчивой цивилизации убеждает нас в том, что при всей дифференцированности и внутренней противоречивости их духовным системам был присущ либо некоторый духовный стержень и нормативный принцип - как в исламе, либо устойчивое структурное распределение ценностей по сферам бытия (и разным религиям) – как в Китае, или по иерархии социокультурных компонентов – каст – как в Индии. Цивилизация утверждает некоторую соразмерность, формирует нормативную сердцевину, а тем самым выполняет и влиятельную интегрирующую функцию, соединяя воедино различные этнические, социальные и политические единицы.

В Западной Европе, кик мы видели, в  средние века такой единый универсализирующий порядок обеспечивала католическая церковь. Переход к Новому времени сопровождался острыми противоречиями, конфликтами и длительной враждой между разными социальными сторонами, имевшими принципиально различные духовные установки. Лишь постепенное утверждение буржуазного строя с устойчивыми рыночными и правовыми механизмами регуляции отношений ослабило степень конфликта, хотя так и не устранило соперничества между нациями.

Не то было в России. Смешение, переплетение и наложение не только противоречивых, но и взаимоисключающих ориентации пронизывало всю культурную жизнь России, раздирая ее не только по сословиям и классам, но и субкультурам и по крайним ориентациям — между нигилизмом и апокалипсисом, «двумя культурами», «белыми» и «красными» и т.д.

Государство в социокультурной структуре России

При исторически сложившемся положении  именно самодержавие выступало как носитель наиболее универсального принципа, объединяющего столь разноликий конгломерат социальных и культурных структур, к тому же большей частью ограниченный в своих смысловых ориентациях. Только оно могло выходить за локальные пределы, соединяя в себе Запад и Восток, Север и Юг на огромном пространстве от Варшавы до Калифорнии и затем Чукотки и Кушки, обеспечивая несомненное единство этого пространства и населения в политическом, административном, а в определенном смысле и в хозяйственном планах. Империя была более универсальной, чем официальная религия и культура ее титульного народа.

Именно степенью универсальности  Российская империя отличалась от других подобных ей имперских образований того времени, что делало ее в самом деле продолжением и подобием первого и второго Римов, придавало ей такой огромный масштаб и длительную устойчивость, несмотря на то, что XIX в. все более обнаруживал ее хозяйственную и военную слабость. Государство показало себя достойным воплощением этой угодной ему, но роковой идеи «третьего Рима». Воспользовавшись потенциями православия, оно превзошло его территориальные и духовные рамки. Более того, оно превзошло то пространство, на которое могла претендовать «русская идея», конечно, в ее самобытно- русском виде, а не мессиански вселенском размахе. Уже в XVIII в. русская общественная мысль в основном преодолевает присущее православию прямое и упрощенное противостояние«неверным», «нехристям», «басурманам». Хотя замирение степных кочевников и кавказских горцев, передел территорий с восточными империями завершились лишь к концу XIX в., около трех веков шла работа по постепенной нормализации административного управления империей. Длительный опыт продвижения на Восток и на Запад научил русское правительство, начиная с Ивана Грозного, не опираться лишь на силу, а достигать компромисса с местными политическими структурами. Авторитарное правление допускало гибкий режим политической регуляции и ограниченную культурную и религиозную автономию включенных территорий. Триединая идеологическая формула «православие, самодержавие, народность» не только сковывала правоверие и не только привязывала патриотизм к самодержавию. Она нередко оказывалась обременительной для имперского правительства, сталкивавшегося с многотрудной задачей стабилизации государства, населенного многочисленными иноверцами. Реальная политика была направлена нередко на преодоление антагонизма между православием и другими конфессиями, и продвижение православия в другие районы империи было достаточно скромным, затрагивая в основном лишь пришлое русское население.

Имперское правительство довольно рано стало руководствоваться принципами конфессиональной терпимости для налаживания эффективной системы управления. В западных землях сохраняют свою самостоятельность протестантские и католические церкви, а на Востоке — мусульманские и буддийские. При Петре 1 православие было поставлено под контроль правительственного Святейшего Синода, а при Екатерине II эдикт «О терпимости всех вероисповеданий» (1773) отделил «иноверные исповедания» от вмешательства православия и перепоручил все религиозные дела светским властям. Российские генерал-губернаторы не отягощали себя распространением православия и нередко старались поддерживать в своих владениях сносные отношения с местной политической и духовной элитой.