Мифология Древнего Рима

Содержание

 

Введение 3

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Введение

 

Вопрос о самостоятельности римской культуры долгое время был предметом обсуждения в науке. Известные культурологи О. Шпенглер и А. Тойнби рассматривали римскую культуру лишь как завершающую стадию единой античной цивилизации, примитивную копию греческой культуры. Существует и другая точка зрения, согласно которой римская культура, несмотря на ее сходство с греческой, была самобытной и оригинальной, поскольку в ее основе лежала определенная система ценностей, сложившаяся в римской гражданской общине в связи с особенностями ее исторического развития.

Искусство ничем не заменимо. Оно дает цельное и глубоко нравственное знание о жизни. Искусство сближает людей всех поколений. С помощью языка искусства люди узнают о жизни, о прошлом своих предков. Искусство Древнего Рима тоже дает нам много сведений о прошлом. Новое современное искусство развивается на основах античного, поэтому тема римской культуры всегда была и остается актуальной.

Искусство Древнего Рима столь богато и разнообразно, что его трудно охватить целиком. Поэтому проследим лишь более известные и значимые памятники римского наследия, чтобы понять в общих чертах их роль в мировой культуре.

Актуальность данной темы  главным образом и обуславливает выбор данной темы реферата.

Цель исследования: изучить особенности древнеримской культуры.

Для достижения поставленной цели были выдвинуты следующие задачи:

• рассмотреть особенности древнеримской архитектуры;
• определить вклад римского искусства в развитие скульптурного портрета;
• изучить литературу по данной теме.

Структура реферата состоит из введения, трех глав, заключения, списка литературы.

 

Глава 1.  Мифология Древнего Рима

 

О древнейшей римской мифологии как целостной системе представлений, объясняющих происхождение и устройство мироздания, известно очень мало. Многие исследователи прошлого века даже полагали, что поскольку римляне рано стали заимствовать элементы мифологии этрусков, греков и других народов, ни о какой собственно римской мифологии говорить не приходится. Однако позже существование римской мифологии было признано. Под римской мифологией понимаются не, сколько реликты первобытного сознания, а в большей мере «новые» мифы, рожденные в условиях цивилизации. Динамичность перемен в социальном устройстве, системе управления, религиозной сфере древнего Рима способствовала складыванию множества мифов этиологического характера, которые объясняли квиритам ставшие непонятными рудименты давнего и недавнего прошлого. Мифы эти касались в значительной степени общественно-политической сферы. В современной философии социологии сформировалось представление об общественно-политическом мифе как о некой идеальной реальности, содержанием которой является вера людей в свое общество и государство, в их идеалы, не только исходя из обстоятельств реальной жизни, но и поверх их, порой и вопреки этим обстоятельствам1. Общественно-политическая мифология, присущая цивилизованному обществу на любой стадии его развития, способствует его стабилизации в той же степени, в какой «архаическая» мифология обеспечивает консенсус в первобытном социуме. Можно согласиться с Г. С.Кнабе, что именно в античности миф оказался наиболее глубоко укоренен в исторической жизни, пронизывая все ее сферы1. О роли мифа в политической истории древней Греции написано достаточно. Феномен общественно-политической мифологии был известен и на Востоке, в частности у древних китайцев и японцев.

Общественно-политическая или параисторическая мифология римлян в научной литературе получила название «римский миф». Специфика общественно-политической или исторической мифологии заключается в том, что она создается не массовым сознанием, а творческими личностями из среды и по заказу правящей элиты. Представляется убедительной точка зрения Ж. Дюмезилем, подхваченная затем М. Грантом и другим исследователями, согласно которой формирование общественно-политической мифологии у римлян началось во время трансформации архаичного общества в античную общину, т. е. в V—III в. до н. э. Это было время не только серьезнейших перемен во внутренней жизни римской civitas, но и широкомасштабных завоеваний, когда под контроль Вечного города попала вся Италия, а вскоре и западное Средиземноморье. В это время Рим выдержал серьезнейшие испытания межсословной борьбой патрициев и плебеев, нашествием галлов и пунийцев. Впечатляющий экономический рост, грандиозные военные успехи Рима рождали у квиритов уверенность в превосходстве своего общества и государства, в избранности римского народа. С этими мыслями римляне оглядывались в свое прошлое и создавали свою историю.

Творцами новых параисторических мифов поначалу выступали жрецы из патрицианских родов. Имена этих людей неизвестны. Затем к процессу параисторического мифотворчества подключились историки — Фабий Пиктор, Катон-старший, «старшие» анналисты; поэты — родоначальник римского эпоса Квинт Энний и др. Результатом коллективного творчества авторов, выполнявших заказ правящих родов, стал «римский миф» — представление о Риме как о избранном богами городе, самом справедливом и богобоязненном, уготованном для великой миссии. Мифообразующими стали переломные моменты римской истории: возникновение Вечного города, свержение монархии и становление республики.

Римская историческая мифология не была романтической фантазией. Реалии и вымысел здесь переплетены необыкновенно тесно. Легендарная традиция о предыстории и начальном этапе римской истории (предания об Энее, греко-латинских контактах на рубеже II—I тыс. до н. э., сведения о первых римских царях и т. д.) часто содержала крупицы исторических реалий6. В тоже время мифологизация истории заключалась в том, что, за исключением последнего, римские цари выступали в качестве героев, последовательно и рационально обустраивающих социально-политическое, хозяйственное и духовное бытие квиритов. Создатели новой параисторической мифологии сознательно преувеличивали роль представителей определенных знатных семейств. На основе составленных жрецами календарей — «фаст» и созданных первыми поколениями историков летописей — «анналов» вставал величественный образ Римского народа, сознательно и кропотливо повинуясь велениям богов — поколение за поколением — строившего государство, основанное на свободе и законах; народа, ставшего над другими благодаря своей несгибаемой энергии и непобедимой стойкости.

«Римский миф» был глубоко моралистичен. Социальные и политические цели римляне выводили из моральных идеалов. Не случайно подлинному римлянину Цицерону, веровавшему в торжество высоких этических принципов даже в большой политике, принадлежала сентенция о том, что «история — учительница жизни». Наибольший морализатор из авторов «римского мифа» — Тит Ливий персонифицировал наиболее значимые в современной ему римской среде этические качества — virtus (доблесть), pietas (благочестивость), fides (верность), pudicitia (скромность), frugalitas (умеренность) — в героях римской старины Сцеволе, Манлии, Цинциннате, Бруте, Камилле, Сципионе Старшем и др.7. Неотъемлемой частью «римского мифа» являлись боги — покровители Города на семи холмах: прежде всего, Юпитер Всеблагой Величайший, Юнона и Минерва. Глубокая вера в справедливость, благородство римского государственного и общественного строя были также присущи римским государственным деятелям, воспитанным на примерах героического прошлого, в той же степени, что и коварство, корыстность, безжалостность римских политиков и воинов. Именно убежденность в моральном превосходстве Римского государства, его неукоснительной приверженности заключенным договорам и верности взятым обязательствам питала миф о превентивном, оборонительном характере римских завоеваний. Многие из римлян были уверены, что большинство войн, в которых участвовал Вечный Город, было спровоцировано противниками Рима. Отчасти, конечно, так и было, а, кроме того, большая по сравнению с другим государствами верность Рима взятым обязательствам постоянно привносила некий моральный фактор в римскую внешнюю политику. Учитывая данное обстоятельство, попытки ряда исследователей обвинить Рим в лицемерии и в присущих ему генетически захватнических устремлениях представляются явным модернизаторством.

В то же время не вызывает сомнений, что «римский миф» содержал в себе имперский потенциал. Превращение «римского мифа» в имперскую идеологию шло параллельно с превращением Вечного Города в мировую державу. Не случайно именно в III в. до н. э.наиболее активно будировался миф об Энее, о Кибеле, троянских корнях римского народа.

Существенную роль в «римском мифе» играла идея о зависимости осуществления, возложенной на Вечный Город миссии править народами и являть им пример от следования каждого поколения квиритов обычаям предков — mos maiorum. М. Грант считает, что римлянам было свойственно особое восприятие времени, чувство неразрывной связи с прошлым, исключительности и важности каждого момента истории, следствием чего служило особое внимание к важнейшим датам национальной истории2. В республиканский период среди римской элиты широкую популярность получила своеобразная теория циклического развития — Гесиодова концепция «пяти веков»3.

Согласно этой концепции, «золотой век» — время всеобщего благоденствия и гармонии — был создан Кроносом-Сатурном. На смену «золотому веку» приходят «серебряный», «медный», «век героев», «железный век», созданные Зевсом-Юпитером и отмеченные прогрессирующим упадком. На смену «железному» должен вновь прийти «золотой век».

В «римском мифе» сложилось понятие «государственного века», который примерно соответствовал продолжительности жизни одного поколения и насчитывал 100—110 лет. Отсчет «государственных веков» велся от основания Рима. В 509 г. до н. э. римляне в первый раз отпраздновали «вековые игры», посвященные подземным богам12. Приносились жертвы черного скота, символизирующие похороны прошедшего века и жившего в нем поколения. Одновременно «вековые» игры должны были вызвать к жизни новый век и новое поколение. С наступлением нового века каждый раз связывались надежды на возвращение «золотого» века. До конца республиканского периода «вековые» игры проводились затем лишь дважды — в 249 и 149 г. до н. э.

Вторая значительная волна мифотворчества пришлась на рубеж I в. до н. э. — I в. н. э., когда происходил переход от республики к империи и когда имперский характер «римского мифа» проявился в полной мере. Начатое Варроном, толкование римской мифологической традиции было продолжено Веррием Флакком, Овидием, Проперцием, Вергилием, Горацием и Титом Ливием.

Марк Терренций Варрон (116—27 г. до н. э.) — крупнейший римский ученый-энциклопедист, автор связанных с римской мифологической традицией многочисленных сочинений, большей частью до нас не дошедших: «О жизни римского народа» (De vita populi Romani), «История алфавита» (De antiquitate litterarum), «Книга наук» (Disciplinarum libri). Содержание второй части трактата «Древности человеческие и божественные» (Antiquitates rerum humanitarum et divinarum) известно благодаря Августину. Сохранилось сочинение «De lingua Latina»4.

Марк Веррий Флакк — римский грамматик эпохи Августа, воспитатель его внуков. Он был автором многочисленных сочинений, ни одно из которых не сохранилось. Содержание главного трактата Веррия Флакка «О значении слов» (De verborum significatu) известно в изложении грамматика II в. Помпея Феста и автора VIII в. Павла Диакона.

Публий Овидий Назон (43 г. до н. э. — 17/18 г. н. э.) — знаменитый римский поэт-лирик. В поэмах «Метаморфозы» и «Календарь», а также в многочисленных элегиях использовал богатый материал греко-римской мифологии14. Секст Проперций (ок. 50 г. До н.э. — между 2 и 15 г. до н. э.) — известный римский поэт из кружка Мецената. В четвертой книге его элегий объясняется происхождение многих римских мифов, обычаев, географических названий, памятников и т. д.).

Вершиной мифотворчества эпохи Августа стало появление «Энеиды» Вергилия, третьей книги од Горация и «Истории Рима от основания Города» Тита Ливия. Не вдаваясь в детали, достаточно изученной в научной литературе проблемы развития «римского мифа» поэтами и историками эпохи Августа, хотелось бы отметить, что пропагандисты «возвращения царства Сатурна» не были в чистом виде придворными льстецами, а вполне искренне выражали свои мысли и чувства, как, думается, верили в высокое назначение Августа он сам и его соратники. В имперской интерпретации о «римском мифе» появились новые акценты. Утверждалось представление о принцепсе как гаранте «золотого века». Харизматический принцепс Август стал одной из центральных фигур в «имперском мифе» и идеалом для подражания последующих властителей. В конце принципата Августа акцент с личной гарантии правителя за вечность «золотого века» империи переносится на его династию.

Эпохой Августа процесс развития «римского мифа» не завершился. В первой половине II в. общегосударственное распространение приобрел культ Вечного Рима (Roma Aeterna). Этот культ являлся концентрированным выражением «римского мифа». С ним тесно переплетался императорский культ, выраженный в почитании гения и нумена живых принцепсов и в обожествлении с санкции сената умерших властителей. Персонажи мифологии, в том числе «римского мифа» часто изображались на легендах монет, выпускаемых Антонинами, особенно — Антонином Пием.

Новые трактовки появились в III веке, когда не только Римская империя, но и вся античная цивилизация переживали острейший кризис. Уже при Антонинах в «римский миф» был интегрирован Геркулес. Благодаря некоторым своим подвигам, совершенным на территории Апеннинского полуострова, он стал восприниматься как часть древнейшей истории Италии и Рима. Сначала Геркулес считался покровителем династии. Последний из Антонинов Коммод провозгласил себя Геркулесом, который через переоснование Рима открыл новый «золотой век» римской истории. Затем Геркулес считался покровителем Септимия Севера, который также через «вековые игры» объявлял о начале «золотого века», а также покровительствовал Диоклетиану и Максимиану Геркулию. При Северах и в III в. покровителями императоров — гарантов «золотого века» Рима — провозглашаются заимствованные с Востока солярные божества: Митра, Юпитер Долихенский и т. д. В это время «римский миф» проявил в полной мере свою сущность как имперская утопия. В обстоятельствах, когда реальность через внутриполитический хаос, бесконечные вторжения врагов на территорию государства, через экономический упадок и религиозную сумятицу опровергала «римский миф», правящая элита государства и широкие массы населения пограничных провинций лихорадочно демонстрировали ему свою приверженность. Монетные выпуски императоров III в. отличаются особым разнообразием программ лозунгов, связанных с пропагандой «золотого века» как составной части «римского мифа»: SAECULUM FRUGIFERUM (плодоносящий век), SALVO AUGUSTO SAECULUM AUREUM (Золотой век спасителя-императора), SPES FELICITATIS ORBI (Счастливая надежда Рима), FELICITAS TEMPORUM (Счастливый век), ABUNDANTIA TEMPORUM (Щедрое время), CLEMENTIA TEMPORUM (Доброе время), AETERNITAS (Вечность), UBERITAS AUGUSTI (Изобилие Августа)5. В 249 г., когда бедствия империи достигали апогея, император Филипп Араб организовал «тысячелетние» игры, а Галлиен через 10 лет — «столетние» игры в надежде завершить, наконец, век «железный» и вернуть век «золотой» для Римского государства. Ярким свидетельством имперского лоялизма со стороны широких кругов населения рейнского лимеса явились десятки так называемых «юпитеровых колонн», вершина которых венчалась статуей всадника, топчущего змея, а цоколь украшали рельефы богов — хранителей Рима. На Дунае этим временем датируются многочисленные надписи за здравие императоров на алтарях, цоколях статуй, которые были обращены к богам — хранителям государства и покровителям принцепсов. Эти надписи также демонстрируют имперский лоялизм населения пограничных территорий. «Римский миф» помог преодолеть кризис III в. и сохранить империю.