Подробный обзор работ Бахтина М. М. и выявление культурологических аспектов

Итак, соотношение общенародного  и индивидуального стилей и есть «проблема высказывания». Очевидна связь и стиля с жанром, существующих в каждой сфере человеческой деятельности. Отсюда ясно, что изучение стиля должно сопровождаться изучением речевых жанров. Отрыв стилей от жанров может пагубно сказаться на результатах изучения изменений языковых стилей, которые связаны с изменением языковых жанров в ходе истории.

В каждую историческую эпоху задают тон определенные речевые жанры; по мнению автора, их набор меняется за счет расширения литературного языка  посредством внелитературных слоев  народного языка. Однако возможна и  другая причинно-следственная связь: набор  речевых жанров, прежде всего, меняется за счет изменения так называемого внелитературного языка. А уж вторичные (литературные) речевые жанры изменяются последними как следствие трансформации жанров, «задающих тон» эпохе.

Грамматика и стилистика существенно  отличаются друг от друга, но по сути и на практике, порой, они взаимосвязаны. Эти два понятия расходятся в любом языковом явлении, так как в системе языка это явление - грамматическое, а в целом речевой жанр - явление стилистическое.

Изучение  природы речевых жанров поможет  не только отдельным отраслям языкознания, но и пониманию «речевой жизни», природы единиц языка, то есть слова и предложения.

В лингвистике XIX века считалось, что  коммуникационная функция языка не является первостепенной, а первичной признавалась «функция независимого от общения становления мысли»(теория В. Гумбольдта). Если и учитывалась роль собеседника, то лишь как пассивного слушателя.

В современной лингвистике еще существуют такие понятия, как «слушающий», «рецепиент», «единый речевой поток» и другие. По словам Бахтина М. М. это «фикции». В условиях реального общения слушающий становится «отвечающим», то есть «говорящим». Этот ответ может реализоваться и в действии, так как некоторые речевые жанры рассчитаны только на это. Да и сам говорящий всегда рассчитывает на активное понимание.

Неясность таких понятий, как «речь», «речевой поток» объясняется неразработанностью проблемы высказывания и речевых жанров. Высказывание само по себе обладает четкими границами. По мнению автора, они определяются сменой речевых субъектов. Однако если под высказыванием подразумевать законченную мысль, идею, то не исключено, что оно «растянется» на неопределенное количество реплик одного речевого субъекта, перебиваемых репликами другого. Формально этому утверждению противоречат риторические жанры; но эти жанры (по Бахтину) предполагают условное разыгрывание речевого общения. Хотя по своей природе «философские высказывания» (кроме общеизвестных и опубликованных) могут и не предполагать наличие рецепиента. Теперь ясно, что первичные жанры, оказавшиеся в пределах одного высказывания, не поддаются грамматикализации и сохраняют свою специфическую природу, отличную от отношений между словами и предложениями.

Предложение, как единица языка, отличается от высказывания, как единицы  речевого общения.

Границы предложения никак не определяются сменой речевых субъектов. Если нет, то это уже высказывание. Предложение - это относительно законченная мысль, непосредственно соотнесенная с  другими мыслями того же говорящего в целом его высказывания. Однако можно и не согласиться с тем, что контекст предложения это контекст речи того же речевого субъекта, так как контекст речи может быть и внесловесным, то есть складываться из обстоятельств неязыкового характера. Предложение имеет грамматическую законченность, будучи единицей языка. Единицами языка нельзя обмениваться, а высказываниями, состоящими из единиц языка, напротив. Часто смешиваются высказывание и предложение из-за подмены единицы языка единицей речи, т. е. величины грамматической величиной общеязыковой.

Произведение - это тоже звено в  цепи речевого общения; оно связано  с другими произведениями - высказываниями и всегда предполагает ответ (если это  не риторическое, например философское, произведение a la «мысли вслух» - С. О. ). Таким образом, смена речевых субъектов ( участников диалога, других полемических высказываний, произведений прошлого и настоящего) является особенностью высказывания как единицы речевого общения(но не особенностью его ограничения - С. О. ), отличающей единицу речевого общения от единицы языка. Целостность высказывания, обеспечивающая возможность ответа, определяется следующими, по мнению Бахтина М. М. моментами:

1) предметно-смысловой исчерпанностью  темы высказывания,

2) речевым замыслом или речевой  волей говорящего, определяющими целое высказывания, его объем и границы,

3) устойчивые жанровые формы  высказывания. Через выбор речевого  жанра осуществляется речевая  воля говорящего, который может  и не знать о существе того  жанра, к которому он обращается. Речевые жанры организуют нашу  речь так же, как и грамматические  формы (синтаксические). Если бы  не существовало речевых жанров, то речевое сообщение было  бы почти невозможно; хотя, возможно, при наличии сфер человеческой  деятельности, речевой воли и  контекста такой проблемы бы  не ставилось<С. О. >. И все  же бесспорно то, что, чем лучше  человек владеет жанрами речи, тем совершеннее свободный речевой замысел. Когда мы выбираем определенный тип предложения, то мы подбираем его для целого высказывания, т. е. мы ориентируем его на речевой жанр в первую очередь, а потом уже на синтаксические особенности задуманного высказывания. Лишь высказывание приобретает способность определять непосредственно активно ответную позицию говорящего. Занять ответную позицию по отношению к слову или предложению невозможно, если они не домыслены до целого высказывания, или, если они окружены внеязыковым контекстом, элементом которого является данное слово или предложение.

Еще один признак высказывания по Бахтину - это «экспрессивный момент» (ЭМ). ЭМ нельзя считать явлением языка как системы, нельзя говорить о предложениях и словах как о языковых единицах, содержащих ЭМ. Но существуют слова, которые сами по себе означают оценки и эмоции: «радость», «скорбь», «веселый», «грустный» и т. д. Однако (по утверждению автора) и эти слова нейтральны и могут в высказывании приобретать различные значения: «Всякая радость мне сейчас горька». Это может вызывать сомнения. Ведь слово «радость» сохраняет свою традиционную «окраску», а смысл и ЭМ предложения изменяется за счет контраста или антитезы.

Существует еще один нюанс для  полного понимания ЭМ. При выборе слова мы не берем его в «словарной» форме, а уже в «стилистическом ореоле». Автор утверждает, что мы берем слова обычно из чужих высказываний, родственных выбранному жанру. И это утверждение спорно, хотя с трудом опровержимо. Стоит вспомнить, что говорящий строит собственное высказывание; иначе как могли появиться на свет все предыдущие из которых, по мнению Бахтина, «мы берем слова». Итак, речевой жанр не всегда включает в себя «типическую экспрессию». Но «стилистический ореол» по сути принадлежит речевому жанру; данное слово является отзвуком жанрового целого.

Всегда есть словесно выраженные идеи «властителей дум» данной эпохи, основные задачи, лозунги. Но все ли это приносит с собой свою экспрессию, которую вы переакцентируем. Для многих людей такое скрытое «цитирование» практически не доступно. Скажем, что даже те люди, которые не имеют референтной группы в той или иной области, свободно общаются друг с другом именно по вопросам той самой области <знаний, жизни и так далее>.

Далее Бахтин пишет, что предложение  само по себе обладает грамматической интонацией. В повествовательной, вопросительной и восклицательной интонациях сочетаются грамматическая и жанровая интонация (но не с экспрессивной). Итак, стиль, композицию высказывания определяет его экспрессивный и предметно-смысловой моменты ( т. е. отношение говорящего к обсуждаемому предмету).

Раз многие высказывания взаимно отражают друг друга, то каждое высказывание каким-то образом «отвечает» на предшествующие ему высказывания. Определить свою позицию, не соотнеся ее с другими - нельзя. Из чужих высказываний могут вводиться только слова, или идеи, или чужая экспрессия и так далее. Хотя, вероятно, что подобное «взаимоотражение» высказываний (помимо «заимствования» экспрессии) относится скорее к неповседневным ситуациям речевого общения. Экспрессия вообще является «ответом» чужим высказываниям; она выражает отношение говорящего к ним.

Так чужая речь имеет двойную  экспрессию - свою, то есть чужую, и экспрессию вобравшего в себя эту речь высказывания. Существенным признаком такого высказывания является его обращенность к кому-либо. Это еще раз подчеркивает то отличие  от значащих единиц языка. Каждый речевой  жанр в каждой области речевого общения  имеет свою, определяющую его как  жанр «концепцию адресата». Адресат может быть конкретным лицом, к которому обращено сообщение, может быть собирательным персонажем. Но так или иначе, когда человек говорит, то учитывает степень осведомленности слушателя о предмете высказывания.

Однако в некоторых видах  бытового диалога, в письмах и  в исповедальных жанрах учет адресата бывает многосторонним. Острый, но более  внешний характер носят эти явления  в риторических жанрах, некоторые  из которых не предполагают ответа непосредственного, но , однако, ждут от рецепиента либо «ответной» мысли, либо чувства.

Более тонкие оттенки стиля определяются характером личной близости адресата и говорящего в фамильярных и  интимных жанрах.

«Объективно-нейтральные» стили предполагают тождество адресата и говорящего; одновременно происходит почти полное исчезновение экспрессии. Вопрос о концепции адресата речи имеет огромное значение для литературы. Вторичные (литературные) жанры, как правило, “разыгрывают» разнообразные формы первичного речевого общения. Отсюда и появляются литературно-условные персонажи авторов, рассказчиков и адресатов.

Язык имеет множество средств для выражения обращенности; но настоящую обращенность речь приобретает только в конкретном высказывании за небольшим исключением. И, следовательно, анализ, охватывающий все стороны стиля, возможен только при наличии и разборе целого высказывания.

(Статья  из книги Бахтина М. М. « Эстетика словесного творчества». М. ,Ис-во, 1979. с. 237-280)