Биография А.С. Пушкина

30 июля 1824 г. П. выехал из Одессы  и 9 августа явился в Михайловское-Зуево,  где находились его родные. Сначала  его приняли сердечно (письмо No 76), но потом Надежда Осиповна  и Сергей Львович (имевший неосторожность  принять на себя официально  обязанность надзирать за поведением  сына) стали страшиться влияния  опального поэта на сестру  и брата.

Между отцом и сыном произошла  тяжелая сцена (которой много  позднее П. воспользовался в "Скупом рыцаре"): "отец мой, воспользовавшись отсутствием свидетелей, выбегает и  всему дому объявляет, что я его  бил, потом - что хотел бить. Перед  тобой (пишет П. Жуковскому) я не оправдываюсь, но чего же он хочет для меня с  уголовным обвинением? Рудников сибирских  и вечного моего бесчестия? Спаси  меня!" В конце концов родные П. уехали в Петербург и Сергей Львович  отказался наблюдать за сыном, который  остался в ведении местного предводителя дворянства и настоятеля Святогорского  монастыря.

В одиночестве П. развлекался только частыми визитами в соседнее Тригорское, к П. А. Осиповой, матери нескольких дочерей, у которой, кроме того, проживали  молодые родственницы (между другими - и г-жа Керн). Жительницы Тригорского, по-видимому, больше интересовались поэтом, нежели интересовали его, так как  его серьезная привязанность  была направлена к одесской его знакомой. Как ни значительна была напряженность  работы П. в Кишиневе и в Одессе, в Михайловском, в особенности  в зимнее время, он читал и думал  по крайней мере вдвое больше прежнего. Книг, ради Бога, книг! - почти постоянный его припев в письмах к брату.

С раннего утра до позднего обеда  он сидит с пером в руках  в единственной отопляемой комнатке михайловского дома, читает, делает заметки и пишет, а по вечерам  слушает и записывает сказки своей  няни и домоправительницы. Под влиянием обстановки теперь он больше, чем прежде, интересуется всем отечественным: историей, памятниками письменности и народной живою поэзиею; он собирает песни (для  чего иногда переодевается мещанином), сортирует их по сюжетам и изучает  народную речь, чем пополняет пробелы  своего "проклятого" воспитания. Но это изучение родины идет не в  ущерб его занятиям литературой  и историей всемирной.

Он вчитывался в Шекспира, в сравнении  с которым Байрон, как драматург, теперь кажется ему слабым и однообразным. В тоже время он воспроизводит  с удивительной точностью поэтический  стиль и объективное миросозерцание Магометова Корана. Восток, Шекспир  и изучение исторических источников, вместе с годами и одиночеством, заставляют его спокойно смотреть на мир Божий, больше вдумываться, чем  чувствовать, философски относиться к  прошлому и настоящему, если только последнее не возбуждало страстей его.

В янв. 1825 г. П. посетил будущий декабрист  И. И. Пущин, который привез ему "Горе от ума"; он заметил в поэте  перемену к лучшему: П. стал "серьезные, проще, рассудительнее". Мельком  прослушанная комедия вызвала известное  письмо П. к Бестужеву (No 95), показывающее необыкновенную тонкость и зрелость критического суждения (написанное двумя  месяцами позднее письмо к тому же Бестужеву No 103 - применяет такую  же критику ко всему ходу современной  ему литературы и совпадает во многом с наиболее светлыми идеями Белинского).

Умственная и художественная зрелость, ясно сознаваемая поэтом (немного  позднее П. пишет Н. Н. Раевскому: "я чувствую, что дух мой  вполне развился: я могу творить") и твердо установившееся миросозерцание, проявляющееся в стихотворениях этого периода, не мешали ему страшно  томиться одиночеством и выдумывать довольно несбыточные планы для  своего освобождения из "обители  пустынных вьюг и хлада". С братом Львом и дерптским студентом  Вульфом, сыном Осиповой, он составил нечто в роде заговора с целью  устроить себе побег за границу, через  Дерпт, и одно время настолько  верил в возможность этого  дела, что прощался с Россией прекрасным (неоконченным) стихотворением.

В то же время он испытал и легальное  средство: под предлогом аневризма  он просит позволения ехать для операции и лечения в одну из столиц или  за границу. План бегства не осуществился, а для лечения П. был предоставлен г. Псков. Весною Пушкина посетил  бар. Дельвиг. На осень он остался  совсем один, за временным отъездом соседок. От этого усиливается и  жажда свободы, и творческая производительность: к зиме он оканчивает IV главу "Онегина", "Бориса Годунова" и поэму "Граф Нулин".

Узнав о 14 дек., П. сперва хотел ехать  в Петербург, затем вернулся, чтобы  подождать более положительных  известий, а получив их, сжег свои тетради. С крайне тяжелым чувством следил он за ходом арестов. Успокоившись и одумавшись, он решил воспользоваться  отсутствием своего имени в списках  заговорщиков и начал хлопотать  о своем возвращении, сперва частным  образом, потом официально.

В июле 1826 г. П. послал через губернатора  письмо государю, с выражением раскаяния  и твердого намерения не противоречить  своими мнениями общепринятому порядку. Вскоре после коронации он был  с фельдъегерем увезен в Москву и 8 сент., прямо с дороги, представлен  государю, с которым имел довольно продолжительный и откровенный  разговор, после чего получил позволение жить где угодно (пока еще кроме  Петербурга, куда доступ был ему  открыт в мае 1827 г.), причем император  вызвался быть его цензором.

Напряженная работа мысли Пушкина  в михайловский период наглядно выразилась тем, что с этого времени он начал писать и прозаические статьи: в 1823 г. он напечатал в "Московском Телеграфе" очень едкую заметку "О M-me Сталь и Г-не М." (за подписью Ст. Ар., т. е. старый арзамасец), где выразил  свое уважение и благодарность знаменитой писательнице за симпатию, с которой  она отнеслась к России, - и  статью: "О предисловии г-на Лемонте  к переводу басен И. А. Крылова", в которой он дает глубоко обдуманный очерк истории русского языка  и такую умную и точную характеристику Ломоносова, что ее и до сих пор  смело, с великою пользою, можно  вводить в учебник словесности. Эти два года - из самых плодотворных и для лирики П. В начале он обрабатывает мотивы привезенные с юга, яркие  краски которого видны в "Аквилоне", "Прозерпине", "Испанском романсе" и др. Затем проявляются в его  пьесах вновь созревшие мысли  и более прежнего уравновешенные чувства ("Разговор книгопродавца  с поэтами"; два "Послания к  цензору"); даже "Вакхическая песня", по исходной точке тожественная с  юной его лирикой, заканчивается  глубоко гуманной мыслью.