Биография великого российского литератора Павла Петровича Бажова

Сказ ведется от имени  рабочего-пенсионера, бывшего слесаря  Сысертского завода Кузьмы Осипыча. Его внук Ваня "на войне до лейтенанта дослужился, три награды имеет. Теперь при городе (в Свердловске. - М. Б.) на большом заводе в сборочном цехе работает". Приехал Ваня на побывку домой, послушал рассказы деда о цапле и посоветовал "поглядеть на нашу цаплю, которая сейчас на сборке",-и старику "любопытно стало, что в самом деле за штука такая, да и на заводе том я не бывал, а Ваня его что-то больно высоко ставит... Дай, думаю, съезжу, погляжу".

Заключительная часть  сказа передает впечатления Кузьмы Осипыча от увиденного: "Как вошли в заводские ворота, так я и понял, что этот завод с нашим старым и сравнивать нельзя.. Такого я и в думках не видывал". Поразила старика и "не та цапля" - шагающий экскаватор, с его "деталями", которые и в цех-то не вмещаются.

Вывод старого рабочего касается существа дела- разницы в  положении рабочего в социалистическом обществе и капиталистическом: "Наша заводская цапля как нарочно  была придумана, чтобы люди зря мытарились, а эта - наоборот, чтоб человека от кайла да лопаты освободить, облегченье ему сделать". Увиденное стало для старика "окошком в будущее": "Настроим могучих машин... Легче станет работать, удобнее, веселее, а все-таки дела у всякого хватит".

Когда заводские начальники требуют от мастера объяснений, где и как найти Веселуху - задорную и озорную покровительницу мастерства-искусства (фантастический образ, во многом родственный Малахитнице), Панкрат "говорит шуткой":

"Бабенка приметная: рот нарастопашку, зубы наружу, язык на плече. В избу войдет-скамейки заскачут, табуретки в пляс пойдут. А коли еще хмельного хлебнет, выше всех станет, только ногами жидка: во все стороны покачивается". И еще: "А ремесло у Веселухи такое. С весны до осени весь народ радует сплошь, а дальше по выбору. Только тех, у кого брюхо в подборе, дых легкий, ноги дюжие, волос мягкий, глаз с зацепкой и ухо с прихваткой". А это значит: "Дюжими у нас такие ноги зовут, что сорок верст пройдут, вприсядку плясать пойдут да еще мелкую дробь выколачивают". Глаз с зацепкой - "такой, что на всяком месте что-нибудь зацепить может: хоть на сорочьем хвосте, хоть на палом листе. А ухо, которое прихватывает и держит все, что ему полюбится. Ну, мало ли: как ронжа звенит, как трава шуршит, как сосна шумит". Балагурная реплика Панкрата передает его художническое восприятие природы.

Человек одаренный, страстно любящий родные пейзажи, черпающий  в них линии и краски для  своих узоров и расцветок, - таков  мастер Панкрат. Шутки его исполнены  глубокого смысла - в сущности, ими  прославляются черты, качества физически и духовно красивого человека. Речь Панкрата - это речь художника, эмоциональная, с характерной народной образностью.

Балагурный, причем колючий  характер приобретает порой и  речь рассказчика: "Известно, подрядчичья  повадка: год на работе мают, день вином угощают да словами улещают". Выразителен в его передаче портрет Веселухи: "Сарафан на ней препестрый, цветастый. На голове платочек, тоже с узорными разводами. Из себя приглядистая; глаза веселые, а зубы да губы будто на заказ сработаны. Одним словом, приметная. Мимо такая пройдет - на годы ее запомнишь".

Конечно, и в это  время Бажов, наряду с "анонимными", писал сказы "именные", причем рассказчики здесь-разные люди. Автор  сообщает их имена: Сидор Васильевич Климин ("Золотоцветень горы"), Кузьма Осипыч ("Не та цапля"), Иван Долган ("Аметистовое дело"). В "Ионычевой тропе" имени основного рассказчика нет, но мы узнаем все сколько-нибудь важное для понимания его.

Действие названных  сказов развертывается в родных для  писателя или близких к ним местах, языком которых "пользовался" и дед Слышко. Это Полевское, Сысерть, а также район г. Ирбита, хорошо известный Бажову. Прикрепленность рассказчиков к "бажовским" местам оправдывала употребление обычного для его сказов арсенала речевых средств, в частности и таких, которые могут показаться устарелыми для современных героев и современного повествователя. Так, в сказе "Не та цапля" обнаруживаем привычные для бажовского читателя слова и формы: "вовсе", "мытарились", "всяк"; частицы "ну", "ведь"; вводные слова "видишь" и "вишь", "поди" и "поди-ка"; условный союз "коли" ("если" не употреблялся в сказах); профессионализмы: "кровельные клямеры", "шкворень" и даже такой фразеологизм: "На Коготка... добрый стих нашел", вариант употребленного в сказе 1937 года "Каменный цветок": "на барина умный стих нашел". В то же время в сказе "Не та цапля" и других сказах о советской действительности встретим, естественно, и современную лексику: автобус, радио, рабфак, институт, собрание, кабинет и т. п.

Однако, анализируя язык новых рассказчиков в бажовских сказах, сопоставляя его с языком деда Слышко и других "довоенных" повествователей, не следует ограничиваться рассмотрением лексики, фразеологии, синтаксиса, средств создания портрета или: пейзажа. К каким бы заключениям ни подталкивали чисто арифметические подсчеты, все же, например, диалектные элементы при функциональном анализе речи оказываются малозаметными в сказах Бажова, кроме самых первых.

Важнейшим оказывается  другое. Сказы Бажова, взятые в целом, отражают процессы, происшедшие в русском языке и его диалектах в послеоктябрьские годы, отражают в той мере, в какой можно было сделать это, пользуясь образом рассказчика-старика. Современный повествователь говорит не так, как говорил дед Слышко. Чтобы обнаружить разницу в их языке, сопоставим отрывки из раннего сказа "Сочневы камешки" (1937) и одного из последних - "Ионычева тропа" (1949).

Новые рассказчики Бажова знают уральские предания о "тайной силе", но по-своему объясняют поверья  старины. В сказе "Рудяной перевал" дед Квасков говорит: "Слыхали, небось, про сады Хозяйки горы, как там деревья меняются. Было синее, стало красное, было желтое, стало зеленое. Это хоть сказка, да не зря сложена... Скажем, на нашем руднике жила идет большим ручьем, а вдруг на ней пересечка... По этим пересечкам и видно, что земля не вовсе угомонилась. В ней передвижка бывает. Рудяной перевал называется. После такого перевала, сказывают, в горе такое окажется, чего раньше не добывали". Таково объяснение перемен "в горе". Квасков рассказывает историю о том, как однажды при обвале три забойщика оказались запертыми в руднике и видели там "рудяной перевал": "Сидят, а дыханье вовсе спирать стало. Вдруг видят, - в одной стороне запосверкивало и огоньки разные: желтый, зеленый, красный, синий. Потом все они смешались, как радуга стала..." А после "оказалось,-в тех же породах много сурьмяной руды, а ее до той поры на руднике никогда не добывали...". Повествователь так выражает свое отношение к рассказам Кваскова: "Насчет подземной радуги сомневаюсь. Может, она померещилась людям, как они задыхаться стали. А насчет остального ("Рудяного перевала") правильно старик говорил". Таким образом, современный рассказчик находит научные объяснения преданиям стариков: геологическое - появлению новых минералов, медицинское - тому, что запертые в руднике забойщики увидели "подземную радугу". В существование подземных садов Хозяйки горы он не верит. Другой современный повествователь так поясняет различие между рассказами предшественников и своими:

"...старики в случае и тайную силу подтягивали себе на подмогу: она, дескать, сделала, либо научила, либо убрала с дороги. Нам, известно, тайная сила - не помощница: никто ей не поверит" ("Ионычева тропа").

 

 

 

 

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Сказовое творчество Бажова прошло сложный путь развития. И вместе с тем сказы его следует рассматривать как целое, в их совокупности, в единстве.

Прежде всего это  единство творческого метода - метода социалистического реализма, единство идейно-творческих принципов во всех сказах Бажова. В этих глубоко реалистических произведениях совершенно ясна позиция писателя, страстно вмешивавшегося в процессы жизни.

Важно и то, что всем сказам Бажова свойственна яркая  публицистичность. Сказы его проникнуты коммунистической идейностью и представляют собою произведения высокой поэзии. В сказах Бажова ярко выраженный советский патриотизм сочетается с глубоким социальным оптимизмом. Оптимизм этот продолжает традиции русского народно-поэтического творчества, передовой русской классической литературы и одновременно уходит глубокими корнями в советскую действительность, в могучий и вдохновенный труд народа.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ЛИТЕРАТУРА

1. Батин М. Народное  по содержанию и форме. // Урал, 1959, №1. с. 174. УС. И. Бернштейна: Русский язык в школе 1939, №2. 

2. Бажов П.П. Сочинения. Т.

3. Перцов В. Подвиг  и герой. – М.: СП, 1946.

4. Николаев С.М. Камни: мифы, легенды, суеверия. Новосибирск, 1995. 

5. Тресиддер Д. Словарь символов. М., 1999. 

6. Жердев Д.В. Поэтика сказов П.П. Бажова: Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. Екатеринбург, 1997.

7. Бажов П.П. Публицистика. Письма. Дневники. Свердловск, 1955. 

8. Батин М.А.П. Бажов. Жизнь и творчество. М., 1963.

9. Скорино Л.И. Павел Петрович Бажов. М., 1947. 

10. Гура А.В. Символика животных в славянской народной традиции. М., 1997.

11. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. В 4 т. Т. 2. М., 1986.

12. Шанский Н.М. Этимологический словарь русского языка. Т. 2, вып. 6, М., 1975.

13. Бажов П.П. Уральские сказы. М., 1979.

14. Бажов П.П. Сказы. Свердловск, 1988.

15. Бажов П.П. Сказы. Свердловск, 1988.

16. Словарь символов / Сост. Керлот Х.-Э. М., 1994.

18. Мифология. Большой  энциклопедический словарь. М., 1998.

19. Гура А.В. Символика животных в славянской народной традиции. М., 1997.