Драматургия С.Я. Маршака (двенадцать месяцев; горе-злосчастье; и т.д.)

Маршак любит  веселую игру реплик. В пьесе "Умные  вещи" посол из тридевятого царства, тридесятого государства изъясняется  задорным языком детской дразнилки. Весело распоряжаясь словом, дети с  удовольствием выкрикивают звонкие, озорные, заумные слова: "Анзы-дванзы, трынзы-волынзы". И посол иностранной державы, почтительно кланяясь царю, бойко несет забавную околесицу: "Гейгó-лейгó трэнта-варэнта".

В чисто сказочную  речь Маршак любит вставлять и  живые, бытовые обороты. Когда Горе, впервые появляясь перед солдатом, злорадно предупреждает: "Я - твое Горе-злосчастье... Меня царь в придачу тебе дал. К табакерочке... Теперь я за тобою повсюду ходить буду", - солдат просто отвечает: "Ну и ходи себе". Подобно тому как в образах сказочных героев Маршака волшебное соединяется с простым, реально ощутимым, так и в диалоге чередуются сказочное и бытовое. И благодаря этому, видя на сцене или читая сказку Маршака, мы как бы одновременно чувствуем себя и в сказочном и в реальном мире.

Братья-месяцы Декабрь и Январь разговаривают  у него, словно рачительные руководители какого-нибудь большого лесхоза. "Вот, брат, принимай хозяйство, - говорит  Декабрь. - Как будто все у меня в порядке. Снегу нынче довольно: березкам по пояс, соснам по колено. Теперь и морозцу разгуляться можно - беды уж не будет". - "Спасибо, брат, - отвечает Январь. - Видать, ты славно поработал..."

А часто диалог в пьесах Маршака становится средством  острой сатирической характеристики персонажей. Стоит хотя бы вспомнить сцену царской охоты. Тетерева и куропатки заранее предусмотрительно привязаны егерями к ветвям деревьев. Появляется сам Дормидонт с многочисленной свитой. Он справляется у генерала и начальника стражи, есть ли в лесу дичь. Но не будем пересказывать содержание этого комического эпизода. Передадим слово персонажам пьесы:

Г е н е  р а л. Как не быть дичи, ваше величество! Полным-полно. Там тетерев токует, а здесь куропаточка сидит. Соблаговолите  обратить всемилостивейшее внимание вон  на ту веточку... Чуть-чуть правее... Нет, немного левее. Извольте стрелять, ваше величество!

Царь спускает курок.

Н а ч а  л ь н и к   с т р а ж и. Вот это выстрел!

Ц а р ь. Нет, осечка!.. А что, птица все еще  на ветке сидит или, может, улетела?

Г е н е  р а л. Сидит, ваше величество! Очумела со страху.

Ц а р ь. Очумела? Это хорошо! Ну-ка, еще разок попробуем. (Стреляет.) Что, все еще сидит?

Г е н е  р а л. Никак нет, ваше величество. Кувырком полетела. В самую точку  попасть изволили.

В с е. Ура! Ура!

Н а ч а  л ь н и к   с т р а ж и (приносит царю подстреленную куропатку). Честь имею поздравить, ваше величество. Славная куропатка, жирненькая, молоденькая!

Ц а р ь. А  ведь я десять лет ружья в руки не брал. Все недосуг было!

Но тот же простодушный и глуповатый царь-самодур  теряет свое традиционное обличие и приобретает живые человеческие черты, когда Горе-злосчастье опустошает дворец, а самого царя оставляет одиноким и беспомощным. Никто больше не откликается на зов Дормидонта. Это уже не царь, а дряхлый, беззубый, плешивый старичок, который, по его собственному признанию, к труду не приучен. По-стариковски шаркая валенками, бродит он по царским покоям. На минуту читателям и зрителям даже становится его жалко. Но только на минуту. Узнав, что от Горя-злосчастья можно избавиться, отдав его кому-нибудь в придачу, царь нагло и коварно обманывает верного присяге солдата-часового. Горе переходит к солдату, а царь в горностаевой мантии и короне отправляется принимать парад.

Впрочем, и другие персонажи пьесы, передающие по кругу, как в игре, Горе-злосчастье, становятся на короткое время человечнее, когда Горе оказывается у них за плечами. Очевидно, эти метаморфозы нужны были автору не только для развития психологической игры, но и для того, чтобы его герои были не традиционными театральными масками, а живыми людьми, с изменчивыми и многогранными характерами.

Единственным  человеком, который не поддается  Горю и даже не пытается навязывать его обманом своим ближним, оказывается  солдат Иван Тарабанов. Он разговаривает  с Горем весело, лукаво и презрительно. В конце концов Горе, испугавшись дальнего похода, который ему предстоит проделать вместе с солдатом, униженно ползает в ногах у Тарабанова, умоляя отдать его кому-нибудь. Но солдат непреклонен:

- Стану я  из-за тебя стараться, людей  обманывать! Живи у меня, а ты мне не мешаешь.

Может быть, Горе так бы и осталось у солдата, живя у него в табакерке и причиняя ему всякие мелкие неприятности, если бы злые козни врагов не вынудили Ивана  Тарабанова при удобном случае возвратить Горе тому, от кого он его получил, - царю Дормидонту. Горе завершает свой круг, и все, кто рыл яму другим, сами оказываются на дне этой ямы. Бесстрашный и великодушный солдат выходит из всех испытаний победителем. Таков искусно сплетенный автором сюжет этой сказки-комедии. А мораль ее, не высказанная вслух ни одним из действующих лиц, сама доходит до юных зрителей.

Приемы веселой  детской игры, когда персонажи  пьесы незаметно подсовывают  друг другу Горе-злосчастье, - дровосек купцу, купец царю, царь солдату (а  в "Умных вещах" перехватывают  друг у друга волшебные вещи), понадобились Маршаку, конечно, не случайно. Если игре в детской книге вообще отводится важная роль, то больше всего такой занятной, причудливой игры должно быть именно в детском театре. Маршак это понял уже в самых первых своих драматургических опытах, то выводя в пьесах неутомимого затейника-козла, то показывая на сцене пожар в кошкином доме и как бы приглашая юных зрителей стать соучастниками борьбы с огнем.

Думается, однако, что в построении своих пьес Маршаку  не всегда удавалось преодолеть некоторую, если можно так сказать, эпичность. Это особенно заметно в ранних пьесах, которые ближе к повествовательной, чем к драматургической форме. Недаром фигура рассказчика часто оказывалась в центре внимания автора. Но даже и в большой, многоактной пьесе "Двенадцать месяцев", где действие движется достаточно стремительно, Маршак оставался поэтом-сказочником по преимуществу. Это чувствуется, например, в том, как обрисован коллективный портрет двенадцати братьев-месяцев - пожалуй, наименее раскрытых и в то же время едва ли не самых поэтических персонажей пьесы, олицетворяющих добрые и могущественные силы природы.

Самуил Яковлевич  Маршак - писатель разностороннего  дарования: драматург и сатирик, детский поэт и переводчик, лирик  и критик, педагог и редактор, теоретик и организатор детской литературы. Почти в каждой области своего творчества писатель достиг поэтической вершины мысли. Он был просветителем в самом высоком значении этого слова, одним из лучших представителей отечественной литературы.