М.Ю. Лермонтов

    Святое место! помню я, как сон,  
    Твои кафедры, залы, коридоры,  
    Твоих сынов заносчивые споры:  
    О боге, о вселенной и о том,  
    Как пить: ром с чаем или голый ром;  
    Их гордый вид пред гордыми властями,  
    Их сюртуки, висящие клочками.  
    Бывало, только восемь бьет часов,  
    По мостовой валит народ ученый.  
    Кто ночь провел с лампадой средь трудов,  
    Кто в грязной луже, Вакхом упоенный;  
    Но все равно задумчивы, без слов  
    Текут... Пришли, шумят... Профессор длинный  
    Напрасно входит, кланяется чинно, -  
    Он книгу взял, раскрыл, прочел... шумят;  
    Уходит, - втрое хуже. Сущий ад!..

       От университетских занятий в 1831 году Лермонтова сильно отвлекла обострившаяся распря между отцом и бабушкой. Вскоре после того как Лермонтову исполнилось 16 лет, Юрий Петрович снова предъявил отцовские права, и Арсеньевой с трудом удалось удержать около себя любимого внука. В начале 1831 года Юрий Петрович написал завещание, в котором обращался к сыну: «Хотя ты еще и в юных летах, но я вижу, что ты одарен способностями ума, - не пренебрегай ими и всего больше страшись употреблять оные на что-либо вредное или бесполезное… Благодарю тебя, бесценный друг мой, за любовь твою ко мне и нежное твое ко мне внимание, которое я мог замечать, хотя и лишен был утешения жить вместе с тобою… Прошу тебя уверить свою бабушку, что я вполне отдавал ей справедливости во всех благоразумных поступках ее в отношении твоего воспитания и образования и, к горести моей, должен был молчать, когда видел противное, дабы избежать неминуемого неудовольствия…Скажи ей, что несправедливости ее ко мне я всегда чувствовал очень сильно и сожалел о ее заблуждении, ибо, явно, она полагала видеть во мне своего врага, тогда как я был готов любить ее всем сердцем, как мать обожаемой мной женщины!..». Трудно сказать, в какой степени эти слова были искренни и соответствовали действительности, несомненно, только стремление Юрия Петровича оправдаться перед сыном. 1 октября 1831 года Юрий Петрович умер от чахотки в своем Кропотове.  
 

                                               3. Творчество.

          Во время своих поездок на Кавказ Лермонтов познакомился с горскими легендами и песнями. Позднее, следя за журналами, в которых довольно часто публиковались всевозможные сведения о быте, верованиях и мифологии горских народов, Лермонтов еще глубже узнал русский фольклор. Так с детских лет в сознании поэта вошли образы Азраила, злого духа Шайтана, кавказского Прометея Амирана (Амрана) и др. Когда Лермонтов прочел «Кавказского пленника» Пушкина, он лучше многих взрослых, не знакомых с Кавказом, мог оценить, насколько верно в этой первой романтической поэме воссоздал Пушкин быт и обычаи горцев, не говоря уже об удивительно точных картинах природы. «Кавказский пленник», как и остальные романтические южные поэмы Пушкина, произвел на юного Лермонтова громадное впечатление.

       Вскоре знакомство с «восточными»  поэмами Байрона («Гяур», «Абидосская  невеста», «Корсар», «Лара») окончательно  определило жанр и стиль юношеских  поэм Лермонтова – поэм не  столько повествовательных, сколько лирических, малых по объему, с небольшим числом действующих лиц и с мятежным героем, противостоящим окружающей среде. Но вместо экзотических пейзажей Средиземноморья, так ярко описанных Байроном, в юношеских поэмах Лермонтова возникли красочные пейзажи Кавказа, этого дикого края, который так полюбился поэту с детских лет. И как бы ни были романтически окрашены эти описания кавказской природы, в них чувствуется живое восприятие наблюдательного юноши.

        С тринадцати летнего возраста, и чем дальше, тем чаще, Лермонтов постоянно встречался с людьми, которые общались с Пушкиным или были тесно связанны с его литературным или бытовым окружением. Так, например, А.З. Зиновьев, близкий друг М.П. Погодина, конечно, многое знал о Пушкине, о его замыслах, его литературных друзьях; позднее в пансионе Лермонтов слышал о Пушкине от преподавателей Мерзлякова, Раича, Дубенского. Никто не знает, когда Лермонтов впервые познакомился с произведениями Пушкина. «Кавказским пленником» тогда зачитывались многие, особенно на Кавказских минеральных водах каждый считал своим долгом прочесть или перечесть эту поэму. Вероятно, именно на Кавказе в 1825 году Лермонтов впервые прочел «Кавказского пленника», а может быть, и «Бахчисарайский фонтан». Во всяком случае, в первую зиму в Москве мальчик был уже увлечен поэзией Пушкина и с этих пор Пушкин стал для него самым любимым поэтом и учителем. Как сказано выше, в первое время Лермонтову очень нравились и были близки романтические, «южные» поэмы Пушкина, а реалистический метод «Евгения Онегина» он оценил позднее.         В первых поэмах Лермонтова обнаруживаются не только следы воздействия Пушкина, но и других авторов, с которыми в это время знакомится юный поэт под руководством А.З. Зиновьева. Так, в «Черкесах» мы встречаем иногда даже без изменений стихи из «Княгини Натальи Борисовны Долгорукой» И.И. Козлова, «Освобождения Москвы» и «Причудницы» И.И. Дмитриева, «Абидосской невесты» Байрона в переводе И.И. Козлова. Но обилие источников свидетельствует лишь об исключительно цепкой литературной памяти и широкой начитанности юного поэта.

         По меткому выражению Белинского, именно «с легкой руки Пушкина Кавказ сделался для русских не только широкой, раздольной воли, но и неисчерпаемой поэзии, странною кипучей жизнью  смелых мечтаний! Муза Пушкина как бы освятила уже на деле существовавшее родство России с этим краем, купленным драгоценною кровью сынов ее и подвигами ее героев. И Кавказ – это колыбельная поэзии Пушкина – сделался потом и колыбельною поэзии Лермонтова».³ Вместе с тем в статье 1840 года «Стихотворения М.Лермонтова» Белинский убедительно показал, Пушкин и Лермонтов отразили в своих произведениях два различных периода в истории русского общественного развития: «В первых своих лирических произведениях Пушкин явился провозвестником человечности, пророком высоких идей общественных; но эти лирические стихотворения были столько же полны светлых надежд, предчувствия торжества, сколько силы и энергии. В первых лирических произведениях Лермонтова, разумеется, тех, в которых он особенно является русским и современным поэтом, также виден избыток несокрушимой силы духа и богатырской силы в выражении; но в них уже нет надежды, они поражают душу читателя безотрадностью, безверием в жизнь и чувства человеческие, при жажде жизни и избытке чувства… Нигде нет пушкинского разгула на пиру жизни; но везде вопросы, которые мрачат душу, леденят сердце… Да, очевидно, что Лермонтов  поэт совсем другой эпохи и что его поэзия – совсем новое звено в цепи исторического развития нашего общества».⁴ В условиях николаевской цензуры Белинский не мог упомянуть о восстании 14 декабря 1825 года на Сенатской площади в Петербурге и о разгроме декабристов. Но именно это событие имел он, конечно, в виду, говоря о рубеже, который резко отделил время, когда создавались первые лирические стихотворения Пушкина, в том числе и его политические стихотворения «Вольность», «Деревня», от времени, когда выступил в русской литературе молодой Лермонтов. Об этом впервые сказал Герцен в книге «О развитии революционных идей в России»: «Ничто не может с большей наглядностью свидетельствовать о перемене, происшедшей в умах с 1825 года, чем сравнение Пушкина с Лермонтовым».⁵

     Лермонтов страдал, когда видел,  как попусту растрачиваются силы  лучших людей его поколения, обреченных на вынужденное бездействие. Осознать эту трагедию своего времени и смело высказать ее мог только мужественный поэт, мыслитель и гражданин. Именно так и воспринял Герцен ожесточенность и непримиримость Лермонтова к окружающей его русской действительности. Он раскрыл исторический смысл общественно-политического конфликта между поэтом, выразившим идейные устремления передовых людей 30-х годов, и самодержавно-крепостнической системой  николаевского государства.

     Лермонтов писал не только  в своей комнате, но и на ночных дорогах, на постоялых дворах, на почтовых станциях, на дежурствах в полковой казарме, под арестом на гауптвахте, на биваках, в походной палатке у солдатского костра. Всматриваясь в бескрайние просторы родины, слушал он протяжные песни ямщиков, гребенских казаков и казачек. Так, в общении с народом возникли его «Бородино», «Казачья колыбельная песня», «Дары Терека» и многое другое.

     Народность Лермонтова – проблема  столько же биографическая, сколько  и творческая. Широкое знакомство с современной ему исторической действительностью помогло Лермонтову создать сильные народные характеры, такие, как купец Калашников и его верная жена Алена Дмитриевна. Но и в глубоко личных лирических стихотворениях Лермонтов выразил стремления и думы лучших русских людей 30-х годов XIX века. В этом отношении почти все написанное им, вплоть до самых интимных лирических стихотворений, - исторический документ, а поэмы и драмы, в особенности проза Лермонтова, - художественная летопись его времени. При этом каждое сказанное Лермонтовым слово не надуманно, но пережито и выстрадано. В статье «Русская литература в 1844 году» Белинский писал о Лермонтове «… его направление, его идеи были – он сам, его собственная личность, и потому он часто высказывал великое чувство, высокую мысль в полной уверенности, что он не сказал ничего особенного».⁶ 

       То же самое отметил и оценил  в творчестве Лермонтова и  Н.А. Добролюбов: «Десять стихов  Лермонтова скажут вам о его  характере, взгляде, направлении гораздо больше, нежели о каком-нибудь новейшем пиите десятки стихотворений, в которых он, кажется, и мыслит, и чувствует. Это оттого, что там вы видите самостоятельное, живое, личное воззрение поэта, а здесь все мысли – готовые, чувства – рутинные…».⁷ 

      В жизни и гибели Лермонтова  много неясного и даже загадочного.  Но то, что мы знаем об этом  глубоком и сильном человеке, помогает лучше понять его  литературное наследие и историческое  значение его творчества. Сама  жизненная трагедия поэта есть одно из проявлений истории его времени и интересна и поучительна не только в плане личном, но и в общественно-историческом. В доведенных до совершенства зрелых романтических поэмах «Мцыри» и «Демон», первоначальные замыслы которых восходят к юношеским годам, в самом совершенном своем прозаическом произведении – романе «Герои нашего времени», а также в лирике последних лет Лермонтов в полной мере овладел мастерством точного портрета, глубокого психологического анализа, предвосхитив тем самым реалистическое искусство Тургенева и Льва Толстого, Достоевского и Чехова.                                                                                                

            3.1 Стихи на смерть Пушкина  и первая ссылка на Кавказ.

       Пистолетный выстрел, убивший Пушкина, пробудил душу Лермонтова. Он написал энергическую оду, в которой заклеймил низкие интриги, предшествовавшие дуэли, - интриги, затеянные министрами – литераторами и журналистами – шпионами…

               А.И Герцен «О развитии революционных идей в России». 

       Вечер 27 января 1837 года… По Петербургу разнеслась ужасная весть: Пушкин смертельно ранен Дантесом на дуэли. В это время Лермонтов был болен и его лечил доктор Н.Ф. Арендт, навещавший умирающего Пушкина. От Арендта Лермонтов узнал о предсмертных страданиях Пушкина, о том, что надежды на спасение быть не может. 29 января в 2 часа 45 минут пополудни Пушкин умер.

     Под впечатлением разноречивых  толков и споров о дуэли  и гибели Пушкина Лермонтов  написал стихотворение «Смерть  поэта». Первоначально оно оканчивалось словами: «И на устах его печать». Лермонтов, по-видимому, не был лично знаком с Пушкиным, но он верно понял и передал душевное состояние великого поэта и его непримиримый конфликт со светским Петербургом. Лермонтов охарактеризовал убийцу как аристократа – космополита, одного из многих авантюристов-пришельцев, которые легко устраивали свои дела в николаевской России. До нас дошел один из черновиков этого стихотворения. Показательно, в каком направлении шла работа.

                             Его противник хладнокровно

                                  Наметил выстрел…-

первоначально написал Лермонтов. Но затем он нашел  более выразительные слова:

                             Сошлись, противник хладнокровно

                                  Навел удар… надежды нет…

В окончательном  тексте Дантес прямо назван убийцей:

                            Его убийца хладнокровно

                                 Навел удар… спасенья  нет…

Вскоре, через несколько дней после смерти Пушкина, когда в придворных кругах стали раздаваться голоса в защиту Дантеса, Лермонтов приписал последние 16 строк, в которых точно указал, кто был истинным вдохновителем убийства великого русского поэта. В той заключительной части стихотворения нет ни слова о Дантесе. Лермонтов обращается к придворной аристократии, которая злобно преследовала Пушкина и избрала Дантеса орудием мести.