Проблема творца и творчества в пьесе А. Чехова "Чайка". Действенный анализ пьесы

Л.С. Мизинова полагала, что в «Чайке» многое «заимствовано» из её жизни: Мизинова имела ввиду перипетии её романа с писателем И.Н. Потапенко, хорошо известные Чехову. Писательница Л.А. Авилова вспоминала о подаренном Чехову брелоке, где были указаны страница и строки книги Чехова – если найти эти строки, то можно прочесть: «Если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, то приди и возьми её». Перечитывая «Преступление и наказание» Достоевского можно встретить такую фразу: «...Если... понадобится тебе... вся моя жизнь, то кликни меня, я приду». Этот эпизод вошел в пьесу, став важной вехой в отношениях Нины и Тригорина. В характере Аркадиной современники узнавали некоторые черты актрисы Л.Б. Яворской, которой одно время был увлечен Чехов.

Премьера «Чайки»  состоялась 17 октября 1896 года в Александринском театре в Петербурге и вошла в историю театра как небывалый, скандальный провал. Ставил пьесу Е.П. Карпов, бесталанный режиссер, которого Чехов всегда не любил (1, с.630).

             Ко времени постановки чеховской  «Чайки» на сцене Александринского  театра необходимость искания  «новых тонов» окончательно созрела  в сознании молодых драматургов, но еще совсем не проникла в сознание большой публики. И театральные заправилы, впрочем, всегда довольно равнодушно относившиеся к русскому драматическому театру, не думали о новшествах.

М.М. Читау, актриса Александрийского театра, писала: «За кулисами заранее уже говорили, что «Чайка» написана «совсем, совсем в новых тонах», это интересовало будущих исполнителей и пугало, но не очень. На считку «Чайки» мы собрались в фойе артистов. Не было только автора. Без всякой пользы для уразумения «новых тонов» и даже без простого смысла доложил нам пьесу Корнев, а затем мы стали брать ее на дом для чтения.

Когда впоследствии я любовалась исполнением «Чайки» в Московском Художественном театре, мне казалось, что сравнительно с первой ее редакцией многое было изменено и более удачно применено к сцене. Может быть, я ошибаюсь, и дело не в тексте и не в режиссерах, а в нашем плохом исполнении этой пьесы. Ни одна пьеса так мучительно плохо не исполнялась на сцене Александринского театра и никогда не случалось нам слышать не только шиканья, но именно такого дружного шиканья на попытки аплодисментов и криков «всех» или «автора». Исполнители погрузились во тьму провала. Но всеми было признано, что над ним ярким светом осталась сиять Комиссаржевская, а когда она выходила раскланиваться перед публикой одна, ее принимали восторженно. И если зрители, пришедшие на бенефис комической артистки вдоволь посмеяться, заодно хохотали над жестом Комиссаржевской с «коленкоровой простыней» (как выразился по этому поводу один из мемуаристов), то в этом артистка неповинна, общее же исполнение «Чайки» не могло способствовать тому, чтобы заставить эту праздную публику радикально изменить настроение. Не помню, во время которого акта я зашла в уборную бенефициантки, и застала ее вдвоем с Чеховым. Она не то виновато, не то с состраданием смотрела на него своими выпуклыми глазами и даже ручками не вертела. Антон Павлович сидел, чуть склонив голову, прядка волос сползла ему на лоб, пенсне криво держалось на переносье... Они молчали. Я тоже молча стала около них. Так прошло несколько секунд. Вдруг Чехов сорвался с места и быстро вышел.  Он уехал не только из театра, но и из Петербурга» (6, с.57).

Еще во время репетиций он писал сестре из театра, что все кругом фальшивы, злы, мелочны, что спектакль, по всем видимостям, пройдет хмуро и что настроение у него неважное.  В день первого представления «Чайки» к нему поехала в Петербург сестра и, как она говорила мне потом, он встретил её на вокзале угрюмый, мрачный и на её вопрос, в чем дело, ответил, что актеры пьесы не поняли, ролей вовсе не знают, автора не слушают... Ставилась «Чайка» в бенефис комической актрисы Левкеевой, и публика ожидала и от пьесы комического. Как передавала сестра Чехова, с первых же сцен в театре произошел скандал. Шумели, кричали, шикали, произошла полная неразбериха, все превратилось в один сплошной, бесформенный хаос. Чехов куда-то исчез из театра. Его везде искали по телефону, но он не находился. В час ночи к Сувориным приехала сестра Мария Павловна, еле держась на ногах от пережитых волнений и беспокойств, и осведомилась, где Антон, но и там ей не могли ничего ответить. Чехов писал сестре из Петербурга открытку: «Пьеса шлепнулась провалилась», - и уехал тотчас же обратно в Мелихово, не простившись в Питере ни с кем. Так сестра и не видела его после спектакля (3, с.269).

 Но по отзывам Чехова о  спектакле все-таки было известно, что лишь В.Ф. Комиссаржевская  в роли Нины играла «изумительно». Но в день премьеры и она, как вспоминал позже автор, «поддалась  общему настроению, враждебному <...> «Чайке», и как будто оробела, спала с голоса». Однако наиболее чуткие зрители оценили талантливость этой «странной» пьесы. Известный юрист А.Ф. Кони писал Чехову 7 ноября 1896 года: «Чайка» - произведение, выходящее из ряда по своему замыслу, по новизне мыслей, по вдумчивой наблюдательности над житейскими положениями. Это сама жизнь на сцене, с её трагическими союзами, красноречивым бездумьем  и молчаливыми страданиями, жизнь обыденная, всем доступная и почти никем не понимаемая в её внутренней жестокой иронии, - жизнь, до того доступная и близкая нам, что подчас забываешь, что сидишь в театре, и способен сам принять участие в происходящей перед тобою беседе».

«...Вы не можете представить, как обрадовало меня Ваше письмо, - ответил Чехов Кони 11 ноября. – Я видел из зрительной залы только два первых акта своей пьесы, потом сидел за кулисами и все время чувствовал, что «Чайка» проваливается. После спектакля, ночью и на другой день, меня уверяли, что я вывел одних идиотов, что пьеса моя в сценическом отношении неуклюжа, что она неумна, непонятна, даже бессмысленна и прочее и прочее <...> Я теперь покоен и вспоминаю о пьесе и спектакле уже без отвращения» (1, с.630).

Провал «Чайки» был для Чехова тяжелейшим ударом – была осмеяна и освистана пьеса, утверждавшая отказ от рутины, штампа, прокладывающая новые пути в искусстве.

Однако ближайшее будущее показало, что это был провал не «Чайки», а старых, рутинных, отживших свой век театральных традиций, против которых решительно выступал Чехов в своей пьесе, и, что было решающим, - самой своей пьесой, её новой поэтикой, требовавшей коренных театральных реформ. В скором времени эту реформу удалось совершить К.С. Станиславскому и В.И. Немировичу-Данченко, создателям Московского художественного общедоступного театра.

Своей триумфальной премьерой 17 декабря 1898 года Художественный театр реабилитировал чеховскую «Чайку» (7, с.86).

В.И. Немирович-Данченко составил новый репертуар со строгим разбором и тонким литературным вкусом. Он создал его из классических пьес русской и иностранной литературы, с одной стороны, и из произведений молодых актеров, в которых бился пульс жизни того времени, - с другой.

В.И. Немирович-Данченко начал с Чехова, которого он высоко ценил как писателя и любил как друга. Конечно, первой мечтой Немировича-Данченко было показать на сцене МХАТа пьесу «Чайка» Чехова, который нашел новые пути, наиболее верные и нужные искусству того времени. Но для выполнения этой мечты было и препятствие. Дело в том, что после провала «Чайки» в Александрийском театре, о новой постановке Чехов и думать не хотел. Немало труда стоило Владимиру Ивановичу убедить его в том, что произведение его после провала  не умерло, что оно не было ещё в надлежащем виде показано. Он писал Чехову: «...я готов отвечать чем угодно, что эти скрытые драмы и трагедии в каждой фигуре пьесы при умелой, небанальной, чрезвычайно добросовестной постановке захватят и театральную залу». По словам Немировича-Данченко, «Чайка» единственная современная пьеса»,  захватывающая его как режиссера, а Чехов – «единственный современный писатель», который представляет большой интерес для театра с образцовым репертуаром».

Чехов не решался вновь пережить испытанные им муки автора. Однако Немирович-Данченко победил – разрешение на постановку «Чайки» было получено. Но тут перед Немирович-Данченко встало новое препятствие: немногие в то время понимали пьесу Чехова, которая представляется нам теперь такой простой. Казалось, что она и не сценична, и монотонна, и скучна. Но работа началась и, наконец, Станиславский, который писал режиссерский план постановки пьесы, получил сообщение о том, что и сам Чехов, который был на репетиции «Чайки» в Москве, одобрил работу. Обстоятельства, в которых ставилась «Чайка», были тяжелы и сложны. Дело в том, что Антон Павлович Чехов серьезно заболел. У него произошло осложнение туберкулезного процесса. При этом душевное его состояние было таково, что он не перенес бы вторичного   провала «Чайки», подобного тому, какой произошел при первой её постановке в Петербурге. Неуспех спектакля мог оказаться гибельным для самого писателя. Об этом Станиславского предупреждала до слез взволнованная сестра Чехова Мария Павловна, умолявшая режиссеров об отмене спектакля. Между тем спектакль МХАТу позарез был необходим, так как материальные дела театра шли плохо, и для поднятия сборов требовалась новая постановка.  Актеры выходили играть пьесу на премьере, собравшей далеко не полны зал (сбор был шестьсот рублей) и, стоя на сцене, прислушивались к внутреннему голосу, который шептал им: «Играйте хорошо, великолепно, добейтесь успеха, триумфа. А если вы его не добьетесь, то знайте, что по получении телеграммы любимый вами писатель умрет, казненный вашими руками. Вы станете его палачами» (4, с.250-252,280).

Премьера «Чайки» состоялась 17 декабря 1898 года, пьеса имела чрезвычайный успех; среди исполнителей – О.Л. Книппер (Аркадина), К.С. Станиславский (Тригорин), В.Э, Мейерхольд (Треплев), М.Л. Роксанова (Нина Заречная), М.Н. Лидина (Маша). Режиссерская партитура была разработана К.С. Станиславским, художник – В.А. Симов (1, с.630).

  К.С. Станиславский рассказывает  в своей книге «Моя жизнь  в искусстве»: «Как мы играли  – не помню. Первый акт кончился  при гробовом молчании зрительного  зала. Одна из артисток упала  в обморок, я сам едва держался  на ногах от отчаяния. Но вдруг, после долгой паузы, в публике поднялся рев, треск, бешеные аплодисменты. Занавес пошел… раздвинулся… опять задвинулся, а мы стояли как обалделые. Потом снова рев… и снова занавес… Мы все стояли неподвижно, не соображая, что нам надо раскланиваться. Наконец, мы почувствовали успех, и неимоверно взволнованные, стали обнимать друг друга, как обнимаются в пасхальную ночь.  М.П. Лилиной, которая играла Машу и своими заключительными словами пробила лед в сердцах зрителя, мы устроили овацию. Успех рос с каждым актом и окончился триумфом. Чехову была послана подробная телеграмма».

Критик Н.Е. Эфрос – самый горячий почитатель чеховского творчества – на премьере «Чайки» первым бросился к рампе и начал демонстративно аплодировать. Он первый стал прославлять Чехова-драматурга, артистов и театр за коллективное создание этого спектакля.

Силуэт летящей чайки стал эмблемой театра, а Чехов – его постоянным автором (4, с.280).

 «Чайка» обошла сцены многих  отечественных театров, с успехом  ставилась за рубежом. Одним из лучших был спектакль, поставленный во Франции Ж.  Питоевым в 1939 году. «Весь Париж, все зрители аплодировали Чехову и Питоеву» - писал Жан Ришар Блок.

Известные советские режиссеры обращались к «Чайке», давая ей свою сценическую трактовку (А.Таиров, Б. Ливанов, О. Ефремов, А. Эфрос).

«Чайка» экранизирована советским режиссером Ю. Карасиком (1970), мотивы пьесы использованы в фильмах «Сюжет для небольшого рассказа» С. Юткевича (1964) и «Успех» К. Худякова (1984) (1, с.630).

Глава II.Проблема искусства в пьесе «Чайка»

«Чайка» – это самая театральная пьеса Чехова, потому что в ней действуют писатели Тригорин и Треплев и две актрисы – Аркадина и Заречная. В лучших шекспировских традициях на сцене символически присутствует другая сцена, в начале пьесы – прекрасная, таинственная, многообещающая сцена с натуральными природными декорациями, как бы говорящая и зрителям, и участникам большого спектакля, разыгрывающегося в усадьбе: «Все еще будет. Пьеса только началась. Смотрите!» и в конце – зловещая, полуразрушенная, никому не нужная, которую и разобрать-то лень или просто страшно. «Finita la comedia», – могли бы по Бальзаку сказать участники этой «человеческой комедии». Занавес закрывается. Не так ли и в «Гамлете» бродячие комедианты обнажают то, что люди не могут сказать друг другу открыто и прямо, а вынуждены играть в жизнь гораздо изощреннее, чем это делают актеры?

Можно сказать, что искусство, творчество и отношение к ним – это, пожалуй, одни из наиболее важных действующих лиц в комедии, если вообще не главные действующие лица. Именно оселком искусства, так же, как и любви, проверяет и правит Чехов своих героев. И выходит кругом прав – ни искусство, ни любовь не прощают лжи, наигрыша, самообмана, сиюминутности. Причем, как всегда в этом мире, и в мире чеховских персонажей, в особенности, воздается не подлецу, воздается совестливому за то, что он ошибался.

Как и все остальные «комедии», «сцены» и драмы, «Чайка» – о жизни, как и всякая настоящая литература, но и о том, что важнее всего для человека творящего, пишущего, как сам Чехов, пишущего для театра и создавшего новую маску для древней музы театра Мельпомены, – об Искусстве, о служении ему и о том, посредством чего искусство создается – о творчестве (8, с.109).

Основная идея «Чайки» - утверждение мысли о неразрывной связи писателя с действительностью, являющейся подлинным источником его творчества, об активном гражданском общественном долге художника. Подлинные причины обмельчания искусства – в отрыве художника от народа, от жизни его родины. И если этот отрыв серьезен, начинается разложение искусства. Тогда-то из-под пера художника и начинает появляться «что-то странное, неопределенное, порой даже похожее на бред» (9, с.381).

Любовь, охватившая почти всех героев, составляет главное действие «Чайки». Но не меньшую силу имеет и преданность её героев искусству.  И это чувство, пожалуй, оказывается выше любви, оказывается самым сильным стимулом для поступков главных действующих лиц. У Аркадиной оба этих качества - женственность и талант - сливаются воедино. Тригорин, несомненно, интересен именно как писатель. В литературе он человек всеизвестный, в полушутку - в полувсерьез о нём говорят, что только с Толстым и Золя его не сравнишь, и многие ставят его сразу после Тургенева. Как мужчина он безвольное существо и полная посредственность.  По привычке он волочится за Аркадиной, но тут же бросает её, увидав молоденькую Заречную. Вместе с тем он писатель, новое увлечение - своего рода новая страница жизни, важная для творчества. Так он заносит в записную книжку, мелькнувшую у него мысль о «сюжете для небольшого рассказа», повторяющим в точности жизнь Нины Заречной: на берегу озера живёт молодая девушка, она счастлива и свободна, но «случайно пришел человек, увидел и «от нечего делать»  погубил её. Тригорин показывал Заречной на убитую Треплевым чайку. Но Треплев убил птицу, а Тригорин убивает душу Нины.

            Треплев значительно моложе Тригорина, он принадлежит к другому поколению  и в своих взглядах на искусство  выступает как антипод и Тригорина, и своей матери. Треплев проигрывает по всем линиям: как личность он не состоялся, любимая от него уходит, его поиски новых форм были высмеяны как декадентские. «Я не верую и не знаю, в чем моё призванье», - говорит он Нине, которая, по его мнению, нашла свою дорогу. Эти слова непосредственно предшествуют самоубийству Треплева. Получается, худо ли, хорошо ли, что правда - за средней актрисой Аркадиной, упоённой воспоминаниями о своих успехах в Харькове, о том, как её там принимали, как «студенты овацию устроили», три корзины цветов и два венка поднесли и подарили брошь пятьдесят рублей. Она только и помнит: «На мне был удивительный туалет…»