Старое и новое в русском детском фольклоре

 

Красный рыжего спросил:

- Чем ты бороду красил?

- Я ни краской, ни  замазкой,

Только суриком хватил.

Постепенно отмирающий во взрослом репертуаре, этот вид устного  народного творчества довольно охотно подхватывается детьми (так в своё время произошло и с произведениями календарного фольклора). Услышанные от взрослых частушечные тексты обычно не поются, а декламируются или скандируются в общении со сверстниками. Порой они "приспосабливаются" к возрасту исполнителей, например:

Меня девки обижают,

Говорят, что ростом мал,

А я в садике Иринку

Десять раз поцеловал.

Почти полностью исчезают из устного обихода такие исторически сложившиеся жанры, как пестушки, потешки, прибаутки и т.д. Друг друга дети забавляли прибаутками – небольшими рассказами в стихотворной форме. Приведем прибаутку о козе, у которой загорелся дом:

Дон, дон, дон:

Загорелся козий дом.

Коза выскочила,

Глаза вытращила,

Детей выпустила,

Побежала к кабаку,

Нанюхалась табаку,

Побежала к дубу,

Прищемила губу,

При бежала к вязу,

Отбегла без глазу,

Побежала к липе,

Били ее лыком,

Побежала к ели,

Волки ее съели.

Прочно зафиксированные  в учебниках, пособиях и хрестоматиях, они ныне стали принадлежностью книжной культуры и активно используются педагогами, воспитателями, входят в программы как источник народной мудрости, отфильтрованной веками, как верное средство развития и воспитания ребёнка. Но современные родители и дети в устной практике используют их весьма редко, а если и воспроизводят, то как произведения, знакомые из книг, а не передающиеся из "уст в уста", что, как известно, и является одной из главных отличительных особенностей фольклора.

Современные жанры детского фольклора, лишь относительно недавно ставшие объектом собирания и изучения, ныне находятся на разной стадии развития.

Страшилки, чей пик популярности приходится на 70-80-е гг. XX века, на наш взгляд, постепенно переходят в "стадию консервации". Дети ещё рассказывают их, но уже практически не появляется новых сюжетов, меньше становится и частотность исполнения. Очевидно, это связано с изменением жизненных реалий: в советский период, когда почти тотальный запрет в официальной культуре был наложен на всё катастрофическое и пугающее, потребность в страшном удовлетворялась посредством данного жанра. В настоящее время появилось множество источников, помимо страшилок, удовлетворяющих эту тягу к загадочно-пугающему (от выпусков новостей, различных газетных публикаций, смакующих "страшное", до многочисленных фильмов ужасов).

С другой стороны, постепенно утрачивается и одно из главных условий  процветания жанра - тайность его  бытования. Из сокровенного пласта детской  субкультуры страшилки ныне становятся предметом всеобщего достояния. Они активно используются современными писателями (от Э. Успенского до Л.Петрушевской), рассказываются по телевизору и радио, публикуются в печати. Более демократичными становятся отношения между родителями и детьми, которые, уже не боясь непонимания, знакомят взрослых с ранее запретной областью своей субкультуры. Даже само слово "страшилка" приобретает необыкновенную популярность в повседневном речевом обиходе - не как определение жанра, а как обозначение всего страшного и пугающего (с некоторым оттенком снисходительного пренебрежения).

В противоположность страшилкам, необыкновенный расцвет переживает во многом родственный, но существенно  отличающийся от них жанр "садистских стишков". Подросло и стало взрослым "первое поколение" исполнителей этого жанра, с увеличением декламировавших "стихи про маленького мальчика", Но, взрослея, люди (в основном -молодые мужчины) не забывают таких произведений - и в этом одна из отличительных особенностей жанра. "Убить" его на данном этапе не в силах даже многочисленные публикации в газетах, где подчас устраиваются даже конкурсы авторских и фольклорных "садистских стишков". Сохраняя "классический" блок текстов, порой восходящих к творчеству Олега Григорьева ("Я спросил электрика Петрова: "Для чего ты намотал на шею провод?" Ничего Петров не отвечал, только тихо ботами качал"), "садистские стишки" активно пополняются новыми сюжетами, мотивами и образами. Например:

Мальчик у дяденьки дрель  утащил,

Долго железную трубку сверлил.

Пламя огромное вспыхнуло  сразу,

Пять областей оказалось  без газа.

В их числе - полуавторские "литературные садистские стишки":

Спорил с соседями папа Джульетты.

Дедушкой папа не будет за это.

Как и другие "живые" разновидности фольклора, этот жанр активно реагирует на всё новое, используя при этом приём "перелицовки" старых схем:

Дети в подвале играли в попсу.

Зверски расстреляна тётя Алсу.

Причина популярности жанра  садистских стишков, как нам кажется, в их комически-снижающем отношении  ко всему страшному, пугающему. Как  и страшилки, но совершенно по-своему, они, травестируя ужасное, подвергая его почти кощунственному осмеянию, выполняют своеобразную психотерапевтическую функцию, ослабляя сакральные страхи подростка. На смену небылицам, перевертышам, ловушкам, поддевкам пришли анекдоты.

Небылицы – веселые песенки  сказочного содержания:

Таракан дрова рубил,

Комар по воду ходил,

В грязи ноги завязил.

Блоха поднимала,

Живот надрывала.

Вошка баню топила,

Гнида щелок варила,

Вошка париться ходила

Со угару-то упала,

На лохань ребром попала,

Слава богу окалела,

Всему миру надоела.

Перевертышами называли песенки, в  которых отношения и связи  между предметами и явлениями  оказываются перевернутыми:

Лыко мужиком подпоясано,

Ехала деревня мимо мужика,

Глядь из-под собаки лают ворота,

Ворота-то пестры, собака-то нова.

Мужик схватил собаку

И давай бить палку,

Собака амбар-то поджала,

Да в хвост и убежала.

Изба пришла в мужика,

Там квашня бабу месит.

Детский внеигровой фольклор был пронизан весельем, шутками и остротами. Приведем детскую остроту-ловушку:

Я пойду в лес.

Слушатель: и я,

Я срублю дерево.

С.: и я.

Я вырублю колоду.

С.: и я.

И замешу свиньям.

С.: и я.

Они будут есть.

С.: и я.

Особым жанром детского внеигрового фольклора являлись так называемые поддевки:

- Скажи «топор».

- Топор

- Твой батька вор.

***

- Скажи «На бане лоза»

- На бане лоза.

- Твоя мать коза.

 

Детские анекдоты последнее время  получают официальную "прописку" в средствах массовой информации, особенно в печати. Наряду со специфическими "детскими" сюжетами про Чебурашку и крокодила Гену, про Колобка, Волка и Зайца и др. сказочно-литературных персонажей, они активно впитывают в себя "взрослые" сюжеты и образы. Так, ещё в 1997 г. в детском фольклоре не было анекдотов про "новых русских", сегодня же в нём присутствует обширный блок подобных произведений:

"Новый русский"  говорит своей жене:

- Дорогая, ты хотела на день рождения норку? Я тебе 
купил, но убирать за ней ты будешь сама.

Наряду с этим ещё  больше стало детских анекдотов "про Вовочку", например:

• Вовочка, что будет с родителями, если они узнают, как ты учишься?
• У мамы заболит сердце, а у папы - ручки.

Как и другие жанры, анекдот  реализует и обыгрывает популярные образы кинематографа:

Данила Багров, поигрывая  пистолетом;

• Вот скажи мне, мужик, в чём сила? Мужик, трясясь от страха:

• Я думаю, в деньгах...

• Вот и брат мой говорит, что в деньгах. А сила, она в ньютонах!

Фольклорные переделки-пародии  ещё не столь широко задействованы массовой культурой (хотя по их принципу и строятся выступления КВНа и т.п., когда на известный мотив придумывается новый текст, эксплуатируется в своих целях популярная модель стихотворения, песни). В свою очередь, фольклорные переделки - пародии щедро используют классические или массовые произведения - от народных до эстрадных.

Чаще всего основой  переделки становится хрестоматийное, обычно с детства знакомое (например, сказка К.И. Чуковского "Федорино горе"), в которое привносится новое содержание:

Скачет пейджер по полям,

А компьютер по лугам.

За провайдером "Стинол"

Вдоль по улице пошёл.

До сих пор самыми популярными переделками являются фольклорные варианты пушкинского ""Лукоморья", появившиеся ещё в 1937, в год 100-летия со дня смерти поэта ("У Лукоморья дуб спилили...") . Пародированию подвергаются обычно поэтические произведения, но встречаются и прозаические примеры:

Сказка "Волк и семеро козлят"

Жила-бьша коза, и было у неё семеро козлят. Ушла коза, пришёл серый волк и стал петь тоненьким голосом: "Козлятушки, ребятушки, отворитеся, отопритеся - ваша мама пришла, молочка принесла. Течёт молочко по вымечку, с вымечка по копытечку, с копытечка во сыру землю".

Открыли козлята и говорят: "Ты, волк, с ума сошёл? Какое молоко?! Наша мама в магазин пошла, мы её за пивом послали".

По-прежнему богатый материал для переделок-пародий поставляет современная эстрада, например:

Он уехал прочь на газонокосилке,

От леса остались пеньки да опилки

(по песне А. Апиной "Он уехал прочь на ночной электричке").

Протестный характер, присущий многим переделкам-пародиям, ещё в большой степени характерен для граффити - яркой принадлежности молодёжной субкультуры, возникшей в древности, но необыкновенно популярной в настоящее время. Граффити - надписи и рисунки на стенах, заборах, в школьных и студенческих аудиториях - имеют свои традиции, разновидности и стили. Они дают прекрасный материал для изучения настроений, интересов и проблем молодёжи, хотя начали изучаться фольклористами сравнительно недавно. Ныне делаются попытки "приручить" этот "дикий" жанр отведением специальных мест, организацией конкурсов и фестивалей граффити.

Граффити и девичьи  альбомы принадлежат к редкому  виду письменного фольклора, тогда как большинство произведений народного творчества бытует в устной форме.

Девичий альбом, процветавший ещё в пушкинские времена, видоизменялся с течением лет по крайней мере дважды: из тетради со стихами, пожеланиями и рисунками примерно во второй половине XX в. он трансформируется в "Песенник", основное содержание которого составляют тексты песен, проиллюстрированные вырезками из журналов и даже этикетками.

В конце XX в. происходит новая метаморфоза: "Песенники" превращаются в "Анкеты". Резко усиливается их коммуникативная функция, а сам альбом под руководством хозяйки становится плодом коллективного детского (преимущественно девичьего) творчества. Многочисленные опросники, гадания, гороскопы, в него входящие, оформляются фотографиями друзей и артистов, наклейками-стикерсами и т.п.

Ещё одна характерная примета  времени - выпуск предприимчивыми полиграфистами готовых печатных "Анкет" и "Альбомов" разной направленности и стоимости. Задушит ли ширпотреб этот жанр фольклорно-самодеятельного творчества, покажет время.

Детский фольклор самым тесным образом  проник в литературу.

При обращении к художественному  опыту русской литературы XX века представляется возможным выделить несколько основных типов фольклорного заимствования.

1. Структурное заимствование из  фольклора имеет место, когда  писатель (осознанно или неосознанно)применяет в своем произведении ту или иную структурную модель фольклора. Например, при описании проделок свиты Воланда в романе М.Булгакова "Мастер и Маргарита" использована структура народной былички - "свидетельского показания" о встрече с нечистой силой - лешим, домовым, русалкой и т.д. Их типичная функция в быличке - "показаться", "водить", "напугать"  превращение обычного в необычное. Так и в романе М.Булгакова нечистый водит Ивана Бездомного по Москве, заставляя совершать необъяснимые поступки, повергая на грань сумасшествия и т.д. Но есть и существенное отличие - появление и действия нечистой силы в быличке чаще всего безмотивны - у Булгакова это наказание за недостойное поведение. То же и в других эпизодах романа.

2. Мотивное заимствование предполагает использование в художественной литературе отдельных мотивов фольклора. Например, традиционный для народной волшебной сказки и детской страшилки мотив запрета - непременного его нарушения и кары за это неоднократно использовался как во взрослой, так и в детской литературе: от "Воробьишки" М.Горького до "Царь-рыбы" В.Астафьева. Во "взрослой" литературе этот мотив чаще всего трансформируется в запрет морального характера - нарушение его героем становится основой нравственного конфликта и предпосылкой для моральных выводов. Сказочный мотив путешествия и решения трудной задачи - композиционная основа романа А.Платонова "Чевенгур" и т.д.