Образ политического лидера

Самоидентификация личности в советский период основывалась на сложившейся в течение длительного  времени системе социокультурных  и политических стереотипов, определяющих ее представления, как об окружающем мире, так и о собственном месте  в социальной иерархии. Образ власти советского человека в целом соответствовал представлениям традиционного общества, где социальные отношения уподоблялись семейным или родовым.

Разрушение этой системы, начатое в годы перестройки и  особенно интенсивно происходившее  после 1991 года, привело к расшатыванию многих привычных представлений, привычной  картины мира значительной части  общества. Ценности и нормы, определявшие процесс самоидентификации личности, начали постепенно менять свое значение, а общепринятые цели деятельности оказались  лишенными смысла.

Разрушение самоидентификации  личности в качестве советского человека при отсутствии (особенно на первом этапе) адекватной замены привело к  ситуации, которые современные исследователи  определяют как кризис идентичности, основными составляющими которого являются утрата самоидентификации  личности (потеря представления о  целостности "я"), разрушение системы  личностных смыслов (потеря "смысла жизни"), сужение субъективных образов  пространства и времени.

Переживание человеком состояния  кризиса идентичности требует обязательной компенсации, без которой может  наступить распад, деградация личности. В этих условиях наиболее доступной  и естественной формой компенсации  оказывается активизация архетипических структур сознания, замещение в нем  разрушающихся

56

традиционных представлений  об обществе и своем месте в  нем архетипическими образами, тяготеющими  к архаической модели мира.

В архаической модели действительности все происходящие события рассматриваются  как проявление чьей-то доброй или  злой воли. При этом благоприятные  события связаны, как правило, с  образом героя или вождя, в  котором персонифицируются представления  о власти. Одновременно вождь является центром, организующим общность. Личность, выступающая в роли вождя, в массовом восприятии постепенно теряет свойства живого человека и приобретает символические  характеристики. Она наделяется способностью сверхъестественного влияния на социальные и политические процессы, которую можно соотнести с понятием "чудо". Таким образом образ вождя наделяется сакральными функциями, наиболее распространенной из которых является функция "спасителя".

В последние годы в момент прихода к власти роль "спасителя" в массовом сознании играли М.С.Горбачев, Б.Н.Ельцин и, наконец, действующий Президент РФ В.В.Путин. Аналогичная модель восприятия каждого нового руководителя действует и на региональном уровне.

Для наиболее полного воплощения архетипического образа вождя необходимо, чтобы рядом с ним постоянно  существовал стереотипизированный образ врага, с которым в данной модели соотносится, как правило, понятие "заговор", от которого вождь "спасает" остальных членов общности. В указанном соотношении проявляется один из центральных элементов архаической модели восприятия окружающей действительности - дихотомия "мы - они", являющаяся своеобразной архетипической матрицей, на основе которой происходит процесс самоидентификации личности в кризисной ситуации. Корни ее лежат в наиболее древних пластах человеческой культуры, когда мифилогизированное восприятие реальности строилось вокруг двух противоположных полюсов. Данная модель с наибольшей очевидностью проявлялась в массовом политическом сознании и поведении в течение последнего десятилетия.

Значимость образа вождя  усиливается тем фактом, что в  российской культурной традиции вождь  может являться персонифицированным  носителем мифологического понятия "правда", изначальным источников которой является "народ", воспринимаемый в этом случае не как совокупность конкретных людей, а в качестве мистической  общности, обладающей правом на абсолютную истину. При этом наличие абсолютной истины и вытекающих из нее абсолютных ценностей полностью отрицает право  на существование иного, "чужого" мнения, а образ вождя как ее

57

носителя не допускает  появления внутри общности личностей  или групп, придерживающихся иных позиций. С этой точки зрения любой человек, отступающий от принятых общностью  и символизируемых вождем представлений  и норм ("другой", может быть просто непохожий на "нас"), начинает восприниматься как чужой и враждебный. В этих условиях понятие "демократия", включающее уважительное отношение  к позиции меньшинства ("другого"), остается во многом абстрактной (хотя возможно и привлекательной) категорией.

Предлагаемая модель восприятия массовым сознанием образа вождя  может служить одним из объяснений фиксируемого эмпирическими исследованиями отсутствия в этом сознании ожиданий, связанных с определенными обобщенными  свойствами личности будущего лидера. В архаической модели взаимоотношений  человека и власти у человека не существует

возможности выбора, а следовательно и оценки личности вождя.

Обычный человек на только не может, но и не должен пытаться понять или оценить замысел вождя, а  тем более вмешиваться в его  осуществление. Ему предлагается верить в то, что замысел это учитывает  все его интересы и ожидания.

Социально-психологическая  функция вождя в архаической  модели заключается не в реализации каких бы то ни было ожиданий членов общности, а в объединении самой общности через идентификацию с ним. Если вождь есть персонификация "нас", то представление об ожидаемом вожде должны соответствовать представлению о том, что есть "мы". Однако, одна из особенностей российской истории последних двух десятилетий состоит в отсутствии национально-государственной идентичности, которая только и может служить основанием для формирования представлений о "нас" как обществе.

Отношения личности и государства  воспринимаются массовым сознанием  через архетипический образ общины, роль которой могут сегодня играть самые различные общности, начиная  от этнических и региональных, и  заканчивая отдельными видами криминальных сообществ. Не находя в собственном  опыте оснований для самоидентификации  в качестве самостоятельной личности, значительная часть членов общества готова отказаться от собственной индивидуальности в обмен на чувство защищенности, которое дает реальное или мифологическое слияние с группой.

Характерной чертой русской  общины была ее сильная эмоциональная  связь с территорией, которая  воспринималась в качестве сакрального  объекта. В последние десятилетия  эта связь постоянно актуализируется, в частности, в отмечаемом многими

58

исследователями процессе регионализации российского общества. В этих условиях в массовом сознании воспроизводится образ власти, построенный по аналогии с описанным социальными антропологами феноменом вождества. (См.: Крадин, Бондаренко, Коротаев и др.)

В условиях социокультурного кризиса, проявляющегося в виде настроений неудовлетворенности и неуверенности, власть, персонифицированная в образе вождя, становится для личности тем  объектом, на который она могла  бы переложить ответственность за решение  возникающих перед ней проблем. Эта тенденция полностью соотносится  с традиционным для российского  общества представлением о власти, как об особом самостоятельном субъекте, находящемся над обществом и  личностью, независимом от них и  недосягаемом для воздействия снизу. Власть, как абстрактная, так и  персонифицированная, по мнению большинства  россиян, принимает решения, руководствуясь собственными соображениями и интересами.

Не будучи в состоянии  не только контролировать, но и во многих случаях просто понять смысл происходящих вокруг нее перемен, личность как  бы снимает с себя ответственность  за их результаты. Добровольно передавая "власти" свои права, она одновременно начинает считать ее ответственной  даже за те проблемы, которые возникли в результате собственных действий личности. Характерным примером является позиция так называемых обманутых  вкладчиков, требующих от "власти" вернуть им средства, которые они  по собственной воле вложили в  различные финансовые пирамиды. Интересно, что значительная часть этих людей не признает при этом ответственности организаторов пирамид, продолжая поддерживать их, несмотря на очевидность вины.

Многие исследователи  отмечают, что в кризисной ситуации для значительной части общества основной целью деятельности стало  не стремление к самовыражению, к  постижению смысла существования, а  простое выживание, выражающееся в  удовлетворении базовых потребностей, среди которых в последнее  время важное место занимает потребность  в безопасности. В массовом сознании формируется готовность пожертвовать правами и свободами ради выживания  и безопасности. Символом этой готовности и является традиционный для российской культуры образ власти, образ вождя, берущего на себя ответственность за принятие решений, обеспечивающих более  высокую степень удовлетворения базовых потребностей личности.

Таким образом, в условиях социокультурного кризиса восприятие массовым сознанием власти опирается  во многом на систему представлений, отражающие

59

глубинные архетипические черты  культурно-исторической традиции. Архетипические элементы образа мира, в силу своей  устойчивости, в кризисной ситуации могут служить основанием для  организации отношений между  обществом и властью, а, при непосредственном включении в политический процесс, мотивировать политические ориентации и поведение как отдельной личности, так и значимых социальных структур.

2.2.Политико-культурный контекст  восприятия власти в России  советского и пост-советского периодов

Чтобы понять перемены, происходящие в установках и ценностях людей  в настоящее время, необходимо проанализировать черты советских людей до 1985 года. При анализе воспользуемся исследованиями ВЦИОМ, которые этот центр проводит, начиная с ноября 1989, 1994, последовательно  каждый год1. Ряд исследователей, говоря об особом типе людей в советское время вводят термин Homo sovieticus (“человека советского”), сложившегося в ходе более, чем 70 -летней истории и обладающего характерным набором политических установок и ценностей и своеобразным отношением к власти и собственности.

Первой из фундаментальных  характеристик2 “человека советского” исследователи называют его представление о собственной исключительности, отличии от других народов, сознание идеологического превосходства.. Чувство “особенности” возникло и из-за типично марксисткой классовой обособленности (это проявляется и в том, что своеобразной точкой отсчета считался октябрь 1917 года) и в силу апелляции к традиционно русскому “особому пути”. В результате этих влияний возникло достаточно устойчиво воспроизводимое в массовом сознании противопоставление «своего»- «чужого», которое достаточно часто воспроизводится и в пост-советской России.

Другой характеристикой  социального характера советского человека - государственно-патерналистская  ориентация, своего рода «государствоцентризм». “Советский человек” не мыслил себя без государства, без его заботы и опеки. Исследователи из ВЦИОМа подчеркивают один из главных признаков патернализма:

1 Советский простой человек.  Опыт социального портрета на  рубеже 90-х. М., 1993 и Левада Ю.А.  “Человек советский” пять лет  спустя: 1989-1994 (предварительные итоги  сравнительного исследования) //Экономические  и социальные проблемы. Мониторинг  общественного мнения. 1995 №1, Мониторинги  ВЦИОМ в 1999, 2000, 2001 г..

2 Там же С. 13-33

60

“Забота со стороны верхов должна встречать благодарность  со стороны низов”3. Причем благодетеля  не только благодарят, от него требуют  и его осуждают за невыполнение требований, главным из которых является забота о народе. По материалам многих исследований4 такая черта является одной из доминирующих характеристик русского характера.

Также была выделена такая  черта массового сознания как  иерархичность и имперский характер.

Одним из качеств Homo Sovieticus является простота, стремление быть как все и не выделяться”.

2.2.1.Характеристики постсоветского  человека и отличия от западных  политических культур

С середины 80-х - начала 90-х  годов этот базовый тип советского общества начинает размываться (“деградировать”  по выражению Ю.А. Левады). Новые правила  игры начинают формировать новые ценности, а в связи с этим встает вопрос, изменился ли этот социальный тип, какие у него появились новые характеристики.

В ноябре 1994 года ВЦИОМ провел большое исследование, направленное на выявление ценностей и установок  людей в ситуации социальных перемен. С одной стороны, почти половина респондентов считали, что за это  время произошли большие изменения как в жизни страны, так и в их жизни, но с другой - в ответе на вопрос, «Чтобы бы вы предпочли: небольшой заработок, но стабильность или высокий заработок, но без особых гарантий на будущее?» практически каждый второй как 1989, так, и в 1994, и в 1999 согласился с первым вариантом, т.е. за 10 лет в отношении к труду не произошло практически никаких изменений5.

Одно из главных отличий  российской политической культуры от демократических типов политических культур лежит в отношении  к государству. Так, например, если, в США господствует критически-отчужденное  отношение к этому институту6, а одной из черт политической культуры Великобритании является негативное отношение к любым формам государственного влияния на экономику, то одной из главных характеристик российской политической культуры является, напротив, государственный патернализм.

3 Там же С. 16

4 Гаман-Голутвинова О.Д. Политические элиты России. М., 1998.

5 цит. По “Человек советский” пять лет спустя: 1989-1994 (предварительные итоги сравнительного исследования //Экономические и социальные перемены. Мониторинг общественного мнения С.9,

6 Баталов Э.Я. Политическая  культура современного американского  общества. М. Наука, 1990

61

Советский человек, как и  его дореволюционные предшественники, был, без сомнения, человеком государственным, способным служить государству, и надеющимся на заботу и опеку, а  также отождествляющий себя с  его символами.

По данным Ю.А. Левады в  настоящее время люди уже не чувствуют  себя ответственными за страну, правительство  и свое предприятие, как в 1989. Однако, снимая с себя ответственность за действия государства, люди не перестают  ожидать от государства заботы и  опеки, а ее отсутствие вызывает у  них недовольство. Участники проекта  “Российский социум: политико-конфликтологическая экспертиза” полагают, что между обществом и властью (государством) сложился негативный консенсунс, основывающийся на модели: “вы можете проводить внутреннюю и внешнюю политику, но не вторгайтесь в нашу частную жизнь”7. Но есть и другие точки зрения, так сследование, которому посвящена данная книга, показывает, что люди “хотят ощущать присутствие власти в повседневной жизни”.8 Доказательством этого в 90-е годы служит то, что более 65% видят причину своих неудач в несовершенном устройстве общества и лишь 26% в себе9. Впрочем и данные ВЦИОМа показывают, что в 90-е годы по-прежнему доминирует “патерналистские конструкции социальной реальности10”.