Зигмунд Фрейд

ЗИГМУНД ФРЕЙД: “ИЗ  ВСЕХ ПАЦИЕНТОВ БОЛЬШЕ ВСЕГО Я  ИНТЕРЕСУЮСЬ САМИМ СОБОЙ”

Двое европейцев, сошедших с парохода в порту Нью-Йорка, были очень похожи друг на друга: оба  в дорогих пальто, при очках  и обширной лысине, выдающей ученые занятия. Респектабельные господа, но таможенник отчего-то заволновался и принялся всерьез потрошить  их дорогие чемоданы. Один путешественник, венский психиатр Зигмунд Фрейд, шепнул другому, психиатру из Кюснахта Карлу Густаву Юнгу: “Не там ищут. А ведь мы провозим через их границу настоящую чуму ХХ века!”. Он, конечно, имел в виду свой психоанализ, математически доказывавший, что вся человеческая культура — лишь болезненное следствие вытесненной сексуальности.

Карл Густав вспоминал, как  во время бесконечных бдений на пароходе Фрейд убеждал его: “Мой дорогой  Юнг! Обещайте мне, что вы никогда  не откажетесь от сексуальной теории! Мы должны сделать из нее догму, неколебимый  оплот против оккультизма!”. Юнг  удивлялся: “Когда вы говорите о вашей  сексуальной теории, ваша речь становится нездорово возбужденной. Право, я  начинаю беспокоиться за вас”…

По дороге в город, где  им предстояло читать лекции, Юнг сказал, что хочет немного свернуть с  пути — осмотреть древние мумии  индейцев-пуэбо. Фрейд от негодования … лишился чувств. А, когда очнулся, спросил с мукой в голосе: “На что вам сдались эти трупы? Все эти ваши разговоры о покойниках указывают на ваше желание видеть мертвым меня, вашего учителя”. Юнг, знающий толк в психических травмах не хуже Фрейда, встревожился не на шутку и предложил учителю свои услуги в качестве психоаналитика. Фрейд ответил странным, подозрительным взглядом: “Я не могу ставить на карту свой авторитет”…

МАЛЕНЬКИЙ ЧЕСТОЛЮБЕЦ

Якоб Фрейд, небогатый  торговец шерстью из города Фрайберга на самой окраине Австро-Венгрии, на полях семейного талмуда с перерывом в три месяца сделал две надписи: “мой отец равви Шломо, сын равви Эфроима Фрейда, умер 21 февраля 1856 года” и “мой сын Шломо Сигизмунд родился во вторник, 6 мая в половине седьмого после полудня”. Мальчик появился на свет необычайно волосатым, и мать сочла это знамением: ее первенец станет выдающимся человеком!

Всего Амалия Натансон родила Якобу восемь детей, но ни к кому в семье не относились так, как к Сигги (так родители звали Шломо Сигизмунда). Другие дети обходились свечами — “выдающемуся мальчику” была выделена собственная керосиновая лампа. Братья и сестры целыми днями были предоставлены сами себе — для Сигги наняли бонну. Фрау Зажик была чешкой, католичкой и часто водила своего воспитанника по венским католическим храмам, что еврейскому мальчику представлялось почти преступным. Впечатление отчасти подтвердилось, когда фрау Зажик угодила в тюрьму — конечно не за то, что пыталась приобщить Шломо Сигизмунда к христианству, а за мелкие кражи, но Сигги был тогда слишком мал, чтобы различать эти вещи.

Вообще, биографы Фрейда поражались: чуть ли не все его теоретические  положения об устройстве человеческой психики имели явные “корни”  в его собственном детстве. Его  мать была миловидной, молодой, жизнерадостной и честолюбивой, к тому же любила первенца до самозабвения. А отец —  пожилой, верующий, рабски покорный —  вечно заставлял маленького Сигги краснеть. Однажды незнакомец на улице смахнул с головы Якоба Фрейда шляпу прямо в грязь и крикнул в лицо: “Еврей, убирайся с тротуара!”, и тот, смиренно сошел на мостовую. Если учесть, что некоторое время Сигги жил с родителями в одной комнате и невольно видел многое из того, чего ему видеть не следовало, не удивительно, что именно он стал автором идеи: каждый мальчик непременно влюблен в мать и ненавидит отца (так называемый Эдипов комплекс, по мнению современной психологии, действительно случается, но далеко не так обязателен, как представлялось Фрейду).

Он с младенчества знал, что когда-нибудь прославится, только вот никак не мог решить, в какой  же области? Он мечтал то о карьере  политика, то — философа, порой его  влекло естествознание, а порой —  история искусств. Все это было в равной степени невозможно —  в те времена в Австро-Венгрии  евреям разрешалось заниматься либо коммерцией, либо юриспруденцией, либо медициной. Коммерция и юриспруденция  совсем не нравились Сигги — так он попал на медицинский факультет Венского университета. И там уж он записался не Шломо Сигизмундом, а Зигмундом — собственное еврейство Фрейда раздражало. Может, он поменял бы и свою фамилию, но она ему слишком нравилось — ведь Фрейд по-немецки означает радость!

Вместо положенных пяти, он учился все восемь лет. И дело не только в том, что в 1879 году готовящейся  к войне с Россией Австро-Венгрии  он понадобился в качестве пушечного  мяса (напряженность на Балканах удалось  снять дипломатически, и будущее  светило через год отпустили  доучиваться). “Медицинские предметы не привлекают меня. Я учусь достаточно небрежно”, — записал Фрейд в  дневнике. При этом он уже занимался  исследовательскими работами в институте  зоологии и сравнительной анатомии — опубликовал несколько заметных статей о половых органах угря и взаимосвязях нервных клеток. Некоторые  до сих пор считают, что эти  ранние работы — лучшее, что Фрейд  сделал для науки. Вот только идти дальше по пути лабораторных изысканий  Фрейд не решился — деньгами здесь  и не пахло, а ему совершенно необходимо было побыстрее разбогатеть — он задумал жениться.

ЛЮБОВЬ И КОКАИН

Фрейду — двадцать шесть, Марте Бейрнайс — двадцать один. Ее семья пользовалась большим почетом. Отец Марты был наименее знаменитым, но и он за голодранца дочь не отдавал. Зигмунду дали понять: свадьба состоится не раньше, чем он будет в состоянии содержать семью.

Их помолвка длилась целых  четыре года, и Зигмунд написал  Марте около тысячи писем. Безумная любовь? Может быть… Вот только странно, что они, живя рядом, очень редко виделись, да и письма Фрейда невесте особенной страстью не дышат. В 1882 году он написал: “Некоторые находят тебя красивой, даже удивительно красивой. Для меня это не так важно”. В начале 1884 года: “На том портрете, где ты совсем юная, я вижу, как ты была красива”.

Скорее, жениться Фрейд задумал  по одной тайной причине. Дело в том, что, несмотря на самоуверенные манеры и отпущенную для солидности бородку, он был девственником и ужасно боялся женщин. То есть однажды, еще  в 16 лет он был влюблен, но некая Гизелла Флюсс его отвергла. Из мальчишеского желания отомстить он приударил-было за ее матерью, но никак не рассчитывал, что дородная, немолодая фрау и вправду пригласит его в свою постель, и придется спасаться бегством. Свою неопытность в вопросах пола Зигмунд считал позорной, и стремился поскорее избавиться от нее.

Впрочем, однажды он прислал  своей Марте действительно страстное  письмо: “Берегись, моя принцесса! Когда я приеду, то зацелую тебя до синяков. А если ты будешь непослушной, то увидишь, кто сильнее: нежная маленькая девочка, которая мало ест, или высокий пылкий господин с кокаином в теле. Волшебное вещество!”

Дело в том, что в  лихорадочных поисках пути выдвинуться  Фрейд взялся за заказ химической фабрики по исследованию свойств  малоизвестного вещества — кокаина. Он выяснил, что кокаин обладает болеутоляющим  действием, улучшает настроение и повышает работоспособность. “Это средство целесообразно  применять при расстройстве желудка, морской болезни, переутомлении, депрессии”, — писал Фрейд в отчете химической фабрике. Эксперименты он осуществлял  по большей части на себе и на своих близких. Посылал небольшие дозы сестре, невесте (“чтобы укрепить силы”), рекламировал кокаин среди медиков… Казалось, еще один шаг, и успех у Фрейда в кармане, вместе с богатством и славой! В то время самым близким другом Зигмунда был молодой врач Эрнст фон Флейшлъ-Максоу. Однажды при вскрытии он инфицировал палец, пришлось ампутировать. Боль была страшной, и Фрейд снабдил друга кокаином. Так Флайшл-Максоу стал чуть ли не первым в мире кокаинистом. Дошло до белой горячки: бедняге все виделись змеи, ползающие по его телу. А за Фрейдом надолго закрепилась репутация авантюриста и шарлатана.

…А с Мартой они все-таки поженились, втайне от ее родителей. Просто поехали в сентябре 1886 года в город Вандсбек и зарегистрировались в местной ратуше. Чуть позже была совершена и религиозная церемония, и Фрейду пришлось потрудиться, чтобы вызубрить все положенные молитвы на иврите.

Лет десять этот брак был  совершенно счастливым. Автор психоанализа, которого обвиняли в пропаганде греха, свободных браков и возврата к  первобытному состоянию, был страшно  щепетилен в вопросах супружеской  верности. Сразу после свадьбы  он обещал Марте не иметь дело с  “дурными женщинами”, и держал слово, чего бы это ему не стоило! И, когда, признавшись Юнгу, что видит эротические  сны о тех самых “дурных  женщинах”, выслушал совет: “Нет ничего проще избавиться от этого! Стоит только немного раскошелиться”, — Фрейд отпрянул в ужасе: “Я ведь женат!”

Но после рождения шестерых детей Зигмунд был слишком  озабочен проблемой контролирования  рождаемости, чтобы сохранить нежную привязанность к жене. А тут  еще к ним переехала жить Минна Бейрнас, сестра Марты… И Фрейд, рассудив, что никаких обещаний жене относительно ее сестер не давал, позволил себе увлечься. “Минна очень похожа на меня самого: мы оба неуправляемые, страстные и не очень хорошие люди”, — мучился Фрейд. Впрочем, очень скоро он, по его собственному признанию, вообще потерял интерес к практической стороне секса. Зато теоретической стороной увлекся страстно…

С некоторых пор за Зигмундом  стали замечать одну странность: самые  естественные человеческие чувства  он вечно переносил выворачивал на изнанку, невероятным образом перенося их в профессиональную сферу. Не даром одному сыну он дал имя Жан — в честь профессора Шарко (изобретателя лечения гипнозом и контрастного душа), а, когда они с женой ожидали шестого ребенка, заранее известил доктора Вильгельма Флисса, что назовет новорожденного Вильгельмом. Родилась дочь, Анна. Ее-то, одну из всех, Фрейд и полюбил. Но случилось это лишь когда Анна подросла и заинтересовалась психоанализом. Тринадцатилетней девочкой она присутствовала на лекциях отца и даже сидела в его кабинете, когда он принимал пациентов. Да то там! Заметив, что Анна слишком пристрастилась к вязанию, Фрейд постановил: “вязание — замещение сексуальной жизни”, и принялся “анализировать” саму Анну, не опасаясь обвинений в нарушении профессиональной этики! Этот психоаналитический курс длился целых три года.

Со временем Анна открыла  собственную практику (она занялась изучением детской психологии, и  принимала малышей в кабинете по соседству с тем, где Зигмунд  принимал их родителей). И страшно  ревновала отца к его “приемным  детям” — ученикам. К тому времени  все старшие братья и сестры Анны разлетелись из родного гнезда, и  Фрейд о них совсем не вспоминал. Ведь свои отцовские чувства он давно  перенес на молодых коллег, “родных  по духу, а не по крови”. Правда, требовал взамен полнейшего подчинения и признания  абсолютности собственной правоты. Кстати, после той американской истории  Зигмунд принял трудное для себя решение прекратить знакомство с  лучшим и любимейшем из своих учеников — Юнгом. И тот с горя лишился  рассудка: стал слышать голоса, и  часами ловил по дому приведений. Впрочем, через несколько месяцев Карл-Юнг  поправился и вступил со своим  учителем в отчаянную полемику. Высказал даже совершенно крамольную с точки  зрения Зигмунда мысль: “случаются неврозы, в которых на первый план выходит  не сексуальное, а социальная адаптация, угнетенность трагическими обстоятельствами, соображения престижа, религиозный фактор. Последний я усмотрел в самом Фрейде. Очевидно, он хочет воздвигнуть преграду против этого угрожающего содержания сферы бессознательного. Он относится к сексуальности как к святыне, на которую надо взирать с религиозным чувством. Фрейд — великий человек, одержимым своим демоном”.

ФРЕЙД СПАСАЕТ  БЕЗУМЦЕВ

Психиатрией Фрейд увлекся  сразу после “кокаиновой истории”. Это была настоящая золотая жила! Ведь психическими расстройствами в  то время страдал чуть не каждый пятый житель Вены. А медицина, искавшая причину в каких-то загадочных особенностях анатомии мозга, могла предложить страждущим только массаж, ванны, моцион и строгий режим питания — все в равной степени бесполезно, когда речь идет о неврозе. Не удивительно, что Вену то и дело сотрясали известия о чреде необъяснимых самоубийств...

Сначала Фрейд пошел по пути французского нейропсихиатра Жана Мартена Шарко, которого в парижских газетах называли “Наполеоном неврозов”. Тот, открыв, что причина нервных заболеваний не в анатомии, а в психологии, творил истинные чудеса, излечивая гипнозом.

Да вот только у Зигмунда, открывшего в Вене частную практику сразу по возвращении с французской  стажировки, с гипнозом ничего толкового  не выходило. То одни пациент, молодой  мужчина, одержимый навязчивой идеей (мол, его хочет отравить собственный  повар), после нескольких сеансов  признает невиновность повара и тут  же заявляет: на самом деле убить  его собирается собственный отец! То другая пациентка, молодая дама, страдающая нервным параличом ног и расстройством речи, очнувшись от транса, хватается за живот: “Доктор, пользуясь моим бессознательным состоянием, вы обесчестили меня! Я беременна! И чувствую: ребенок вот-вот родится!”. Гипноз при работе с подсознанием оказался столь же грубым инструментом, как, скажем, кувалда в ювелирном деле! О неудачных экспериментах Фрейда стало известно, и его репутация шарлатана упрочилась.

Метод психоанализа, открытый Фрейдом, по инерции тоже был принят в штыки. Но в конце концов Лондонский университет назвал Зигмунда в числе пяти величайших ученых современности. Зигмунд усмехнулся: “Этому парню, Эйнштейну, было намного легче! За ним стоял длинный ряд предшественников, начиная с Ньютона, в то время как мне пришлось в одиночку пробираться через джунгли”.

Психоанализ начался с  открытия метода свободных ассоциациях. От пациента не требовалось ничего, кроме денег и потока болтовни, в которой рано или поздно проявлялись мотивы забытых событий, когда-то травмировавших психику. Пациента полагалось уложить на кушетку и сесть у него в головах — эту диспозицию вместо прежней “глаза в глаза” Фрейд ввел после того, как одна дама в процессе лечения взялась выделывать всякие непристойности, желая соблазнить его.

Чуть позже Фрейд разгадал и тайну снов. Мысль о том, что  ночные видения — это код потаенных  желаний в образах-символах, пришла к нему в одном ресторане. Зигмунд  даже просил владельца повесить табличку: “Здесь, в северо-восточном углу террасы, в четверг 24 июля 1895 года, вечером, доктором Фрейдом была открыта тайна сновидений”. Тот не повесил, и страшно прогадал — в считанные годы психоанализ стал невероятно популярен, потому что действительно помогал многим.