Память

Министерство образования РФ.

Владимирский государственный университет.

Кафедра психологии и педагогики.

Реферат

На тему:

«Память»

Выполнил:ст.гр.П-200

Панов А.В

.Руководитель:

Макарова Е.Н.

Владимир 2001.

План.

1Введение.

2 Виды памяти .

3 Память и личность.

4 Непроизвольное запоминание.

5 Произвольное запоминание.

6 Осмысленное и механическое запоминание.

7 Кратковременное долговременное запоминание.

8 Воспроизведение.

9 Ассоциации.

10 Забывание.

11 Заключение.

1. Память - следовая форма психического отражения. В природе даже неживой известны явления отражения, в том числе, "памяти" (в кавычках). Остаточность элементов измененных в результате каких-либо воздействий - демонстрирует возможность материн оставлять "отпечаток", "слепок", "след". Например, изменение решетки твердого вещества и т.д.

Одним словом, сам уже факт необратимости процесса - есть условие "следа". Но ведь память у живых существ не только "обратима", т.е. восстанавливает то, что было прежде, но она является единственным средством развития, а прежде всего, появления форм отражения, в том числе "психики, сознания (как высшей формы)". Память - основа психической жизни, без нее нельзя представить никакой психический процесс, состояние, свойство.

Очевидность памяти так велика, что о ней трудно говорить как о психической реальности, тем более достаточно хорошо изучен ее состав, структура, а тем более функции.

Память - узнавание, запоминание, сохранение и главное воспроизведение обстоятельств жизни и деятельности. Это обобщенное определение. В его состав входят, конечно, такие "частные" элементы как ощущения (отдельные образы свойств предметов), их совокупность - восприятие, это то, что дано непосредственно в органах чувств и затем в вербально- логической форме или рече-мыслительной может быть рассказано другим.

По материалу различают память:

- образную (всех модальностей, какие имеют ощущения)

- словесно-логическую,

- эмоциональную (память эмоциональных состояний). По времени протекающему между запоминанием и воспроизведением отличают память:

- долговременную (изменения структур рибонуклеиновой

кислоты, т.е. генетически)

- кратковременную (удержание за счет пиркуляции электричес­ких потенциалов, возникших в результате возбуждения группы нейронов).

   Для перевода следа из кратковременной в долговременную необходим период в 30 минут. За этот отрезок времени запоминаемый материал укладывается в "хранилище для длительного" пользования. Обратный процесс - извлечения из долговременной памяти в кратковременную для оперативного пользования. Этот прием использует преподаватель перед лекцией, освежая в памяти "необходимый материал". Прием установления (возобновления связей долго-кратковременной памяти) называют "концептуальной разминкой ", "понятийной раскачкой "

2.Виды памяти. Но и этих определений мало. В них речь идет только о том, как запоминается, хранится и воспроизводится. Но есть еще вопрос: что? Когда говорят: «хорошая память», то следовало бы уточнить, что, собственно, имеется в виду: память на слова? А если хорошо помнятся движения, например у гим­настов? Это память двигательная... Юный  Моцарт после первого же прослушивания сложнейшего музыкального произведения в Сикстинской капелле записал его почти без ошибок — музыкальная память. Актриса у себя вызывает слезы, вспоминая печальный случай своей жизни, — «память сердца» — эмоцио­нальная память. Та самая, о которой поэт сказал, что она «сильней рассудка памяти печальной».

Наверное, на все восприятия окружающего есть особая, своя память. Так что такое «хорошая» память? Может быть, такая, которая сочетает в себе все виды и типы? Человек с такой абсо­лютной памятью существовал. Был ли он счастлив? Это происходило в 20-е годы в нашей  стране. Ш. работал репортером одной из газет, Редактор обратил внимание на то, что во время утренней планерки, когда каждому сотруднику давался длинный ряд поручений и адресов, Ш. ниче­го не записывал. Невнимательность? Нет, нечто более удиви­тельное: репортер легко и безошибочно повторил всю дневную программу действий. Спасибо редактору. Это он направил странного сотрудника в психологическую лабораторию на обсле­дование. Так еще в 20-е годы нашего века встрети­лись Ш. и молодой тогда психолог А. Р. Лурия, ко­торый уже в наши дни написал о своем необычном пациенте «Маленькую книжку о большой памяти».

Лурия приступил к исследованию Ш. с обычные для психолога любопытством, но без большой надеж­ды, что опыты дадут что-нибудь примечательное. Однако уже первые пробы изменили его отношение и вызвали состояние смущения и озадаченности, на этот раз не у испытуемого, а у экспериментатора.

Психолога можно понять: его испытуемый... ничего не забы­вал. Увеличивали число элементов для запоминания: тридцать, пятьдесят, семьдесят слов или чисел—Ш. как будто не заме­чал никаких трудностей и повторял все без заучивания. После многочисленных опытов пришлось признать, что объем его па­мяти не имеет ясных границ. Практически безграничной оказа­лась и прочность: он безошибочно воспроизводил длинные ряды слов через пятнадцать-шестнадцать лег после их прослушива­ния. В подобных случаях, вспоминал А. Р. Лурия, Ш. садился, закрывал глаза, делал паузу, а затем говорил: «Да-да... это было у вас на той квартире... вы сидели за столом, а я на ка­чалке... вы были в сером костюме и смотрели на меня так... вот... я вижу, что вы мне говорили...» — и дальше следовало безошибочное воспроизведение прочитанного ряда.

«Я вижу»—это очень характерное признание: Ш. действи­тельно «видел» звуки, «видел» таблицы, показанные ему много лет назад, так же ясно, как если бы они находились в данный момент перед его глазами.

На примере Ш. удобно еще раз поговорить об интересном явлении в области восприятия и памяти. Прежде всего—о слиянии нескольких ощущений в единое целое—синестезии. Каждый звук у такого человека непосредственно рождает пере­живание света и цвета. Кстати сказать, к таким людям отно­сился и композитор А. Н. Скрябин, который в партитуру своей симфонической поэмы «Прометей» включил партию "люкс", партию света. Отсюда и пошла цветомузыка.

Во время специальных испытаний выяснилось, что у Ш. определенные музыкальные тона вызывают вполне конкретные зрительные ощущения. Один тон вызывает зрительный образ: «Полоса цвета старого серебра, которая затем превращается и какой-то предмет, блестящий как сталь». Тон повышается: «Ко­ричневая полоса на темном фоне с красными языками; на вкус этот звук похож на кисло-сладкий борщ...» Новое повышение звука: «Широкая полоса, середина которой красно-оранжевая, а края розовые». При этом к зрительным ощущениям добавля­ется не только вкусовые, но и осязательные ощущения; «Что то вроде фейерверка, окрашенного в розово-красный цвет... поло­ска шершавая, неприятная... неприятный вкус, вроде пряного рассола... Можно поранить руку».

А вот как Ш. воспринимал голоса людей: «Какой у вас жел­тый и рассыпчатый голос», — сказал он беседовавшему с ним Л. С. Выгодскому. Это наблюдение, связанное с замечательным советским психологом, само по себе представляет большой ин­терес.

—А есть люди,—говорил Ш.,—которые разговаривают. как-то многоголосо, которые отдают целой композицией, буке­том... такой голос был у покойного С. М. Эйзенштейна, как будто какое-то пламя с жилками надвигалось на меня.

Каждый звук речи сразу вызывал у Ш. яркий зрительный образ, имел свой цвет и вкус. Как отмечал Л. Р. Лурия, у его испытуемого не было той четкой грани, которая у каждого из нас отделяет зрение от слуха, слух—от осязания или вкуса.

Итак, Ш. прекрасно запоминал, безгранично долго сохранял и совершенно точно воспроизводил. Но намять, как уже нам известно, не только единство этих «позитивных» процессов. В нее органически включается и забывание. И здесь выясняет­ся удивительная особенность—слабость памяти Ш.: он не умел забывать. Пришлось специально вырабатывать технику забы­вания того, что уже не нужно сохранять в памяти, того, что ме­шает. Особенно важно это было потому, что Ш. стал профес­сиональным мнемонистом—выступал в цирке, где демонстри­ровал свою память. Ему приходилось запоминать огромное ко­личество бессмысленного материала. При этом слова, буквы, цифры на разных сеансах как бы «писались» на одной и той же - доске и легко было «увидеть» на ней задания предыдущего се­анса. Научиться забывать...

— Для того чтобы запомнить, люди записывают,—удивлял­ся Ш.—Мне это было смешно, и я решил все это по-своему:

раз он записал, то ему пег необходимости помнить, а если бы у него не было карандаша и руках и он не мог записать, он бы запомнил! Значит, если я запишу, я буду знать, что нет необхо­димости помнить... И я начал применять это в маленьких ве­щах: в телефонах, в фамилиях, в каких-нибудь поручениях. Но у меня ничего не получалось, я мысленно видел свою запись...

Он начал выбрасывать бумажки с записями, сжигать их— следы выступали на обуглившейся пленке. Помогло самовнуше­ние: я не хочу видеть доску с надписями...

3. Память и личность. Такова была удивительная память этого человека. Но в психике во внутреннем мире все взаимосвязано, все психические свойства, а особенности составляют стройную структуру, особый узор.

Как же изменилась вся личность Ш. под воздействием его необыкновенной памяти? А. Р. Лурия, как любознательный и внимательный проводник, осторожно, шаг за шагом вводит нас в удивительный внутренний мир мнемониста, который оказался во многом не таким, как у других людей. Не стоит лишать чи­тателей удовольствия познакомиться с "Маленькой книжкой" большой памяти». Здесь важно ответить лишь на главный во­прос; как распорядился Ш. своей большой памятью, сделала ли она счастливым его самого и принесла ли пользу окружающим?

— Он, — рассказывал А. Р. Лурия, — всегда ждал чего-то и больше мечтал и «видел», чем действовал. У него все время оставалось переживание, что должно случиться что-то хорошее, что-то должно разрешить все вопросы, что жизнь его вдруг ста­нет такой простой и ясной... И он «видел» это и ждал... И все, что он делал, было «временным», что делается, пока ожидаемое

само произойдет... Так он и оставался неустроенным человеком, менявшим десятки профессий, из которых все были «времен­ными».

Итак, все дело в том, в какое «я», в какую личность включе­на память, как ею распорядился тот, кому она «досталась», А распорядиться можно по-разному.

И. Андроников вспоминает в одном из своих устных расска­зов, о замечательном человеке И. И. Соллертннском, который обладал совершенно непостижимой памятью. Если перед ним открывали книгу, которой он никогда не читал и даже видеть не мог, он, мельком взглянув на страницы, бегло перелистав их, возвращал говоря: «Проверь». И какую бы страницу ему ни называли, произносил наизусть!

— Напомни, пожалуйста... напомни, если тебе не трудно, что напечатано внизу двести двенадцатой страницы второго тома Собрания сочинении Николая Васильевича Гоголя в последнем издании ОГИЗа?

— Ты что, смеешься, Иван Иванович?—отвечали ему.—Кто может с тобой тягаться? Впрочем, сомнительно, чтобы ты сам знал наизусть страницы во всех томах Гоголя. Двести две­надцатую во втором томе ты, может быть, помнишь. Но уж в третьем тоже двести двенадцатую, наверно, не назовешь!

— Прости меня,—выпаливал Иван Иванович,—одну мину­ту... Как раз!.. Да-да! Вот точный текст: «Хвала вам, художник, виват Андрей Петрович—рецензент, как видно, любил "фами"?

— Прости, Иван Иванович. А что такое «фами»?

— «Фами»,—отвечал он небрежно, как будто что было а порядке вещей,—"фами"—это первая половина слова «фа­мильярность». Только «льярность» идет уже на двести трина­дцатой!

Он мог... Стоп. Опасно сбиться на перечисление мнемониче­ских подвигов, которые нередко только расхолаживают: «Где уж нам»,—скажет иной нерадивый ученик. А ведь мы только что видели — не памятью единой. Важно, что делает человек со своей памятью, как ею распоряжается.

«Эти обширные познания, — продолжает Андроников,— непрестанно умножаемые его феноменальной памятью и по­разительной трудоспособностью, не обременяли его, не подав­ляли его собственной творческой инициативы... Наоборот! От этого только обострялась его мысль—быстрая, оригинальная, смелая».

И вот перед нами «талантливейший музыковед, театровед, литературовед, историк и теоретик балетного искусства, лингвист, свободно владеющий двумя десятками языков, человек ши­роко эрудированный в сфере искусств изобразительных, в обла­сти общественных наук, истории, философии, эстетики, велико­лепный оратор и публицист, блистательный полемист и собесед­ник»,