* Во многих случаях
именно страх выполняет роль своего
рода защитного механизма, оберегая нас
от всякой опасности, посягающей на наше
благополучие. Страшась, человек становится
более бдительным, способным предохранить
себя от беды, спастись от надвигающейся
угрозы. Итак, страх свойственен каждому
человеку в какой-то степени и может исполнять
защитную роль, оберегая нашу жизнь от
всевозможных опасностей.
* Многие проявляющиеся
в жизни человека страхи на
самом деле фобиями не являются.
Фобия – разновидность невроза.
И неверно любые страхи, даже
самые внешне нелепые, априори
называть фобиями. Даже если
вы боитесь вроде бы не грозящих
вам ничем вещей или явлений
– это не фобия в полном
смысле этого слова. Даже страх
темноты – не фобия! Страх
еще чего угодно – не фобия!
Но при одном условии – если
этот ваш страх не довлеет
надо всей вашей жизнью, не
влияет тотально на любые ваши
решения, не ведет вас по
жизни.
* Фобии следует строго
отличать от бреда. При фобическом
синдроме больной ясно осознает навязчивый,
болезненный характер одолевающего его
страха, что является отличительной особенностью
невротического уровня расстройств. В
случаях бреда больной глубоко уверен
в "реальности" собственного страха,
критика к своему состоянию отсутствует.
* Еще фобию нередко
путают с так называемыми "посттравматическими
стрессовыми расстройствами" –
тяжёлой реакцией на психотравмирующее
событие, выходящее за рамки обычного
человеческого опыта. Эти страхи скорее
больше похожи на "страх как проявление
инстинкта самосохранения" (и лишь при
определенных условиях могут перерасти
в фобии). И нередко могут быть скорректированы
с помощью определенных методик.
Страх и навязчивости.
Навязчивости - это явления
психической жизни, суть которых
в том, что определенные содержания
более или менее регулярно
возникают в сознании человека,
помимо его желания и воли.
Навязчивыми могут быть: желания, воспоминания,
мысли, страхи, действия и т.п.
* При этом человек,
преследуемый навязчивостями, сохраняет
к ним критическое отношение,
понимая всю их нелепость и
чуждость его рассудку. Когда
же он пытается прекратить
их усилием воли, результатов
это не приносит. Навязчивости
не оказывают прямого влияния
на интеллектуальную деятельность
и не приводят к ее снижению.
Однако они ухудшают работоспособность
и эффективность деятельности
человека. Как правило, навязчивые
состояния сопровождаются депрессивными
эмоциями и чувством тревоги.
* Причины подобных явлений
следует искать во внутренней,
не проявленной психической жизни
человека, в эмоциональных переживаниях,
которые либо скрыты от него
самого, либо недостаточно им
осознаваемы. Так, глухое чувство
стыда или вины заставляет
психику искать средства, способные
эту вину или стыд приглушить.
Возникают так называемые ритуальные
действия, целью которых как раз
и является уменьшение чувства
вины, ее искупление.
* Стоит заметить, что
страдают от навязчивостей, как
правило, люди, в поведении которых
рассудочность явно превалирует
над чувственностью. Такой человек
может уверять, что он ничего
не чувствует в ситуации, вызывающей
очень сильные эмоциональные
переживания у других людей.
Подобное нарушение баланса между
чувствами и разумом, игнорирование
чувств и сосредоточенность на
интеллектуальном опыте является
благодатной почвой для разного
рода навязчивостей.
Страх и тревога. (По материалам
работы "Экзистенциальная тревога
и как с ней не бороться",
Леонтьев Д.А.)
Можно говорить про
страх и тревогу в обычном,
традиционном понимании и можно
говорить про экзистенциальный
страх или тревогу.
* Страх – это ожидание
чего-то определенного, тревога
– неопределенного, но ситуативного,
«одноразового», а экзистенциальная
тревога — ожидание постоянного
присутствия в жизни непредвиденных
событий. Страх и тревогу могут
испытывать и животные, но экзистенциальная
тревога присуща только человеку.
* Особенность страха
в традиционном классическом
смысле — его предметная направленность.
Мы боимся чего-то определенного,
это страх перед чем-то. Человек
испытывает неприятные эмоции, переживание
чего-то нежелательного, хочет, чтобы
чего-то не было. У животных
это единственная форма страха.
У человека, однако, есть и другое
состояние: страх, беспокойство,
состояние дискомфорта, не привязанное
к какой-то определенной причине.
Отличие этого состояния, которое
присуще только человеку, заключается
в отсутствии предметной отнесенности.
Оно связано с тем, как устроен
мир.
* Кьеркегор (в работе
"Страх и трепет") был первым,
кто обратил внимание на эту
форму экзистенциальной тревоги,
которая присуща только человеку
и входит в число необходимых,
неизбежных условий человеческого
существования, кто подверг его
специальному рассмотрению и
оформил как специальный предмет
анализа. Кьеркегор говорит что способность
быть самим собой зависит от способности
встретиться со своей тревогой и двигаться
вперед, несмотря на тревогу. После того,
как Кьеркегор обратил внимание на это,
существование такой размытой, неопределенной,
неустранимой тревоги стало достаточно
бесспорным.
* Пауль Тиллих в своей классической
работе "Мужество быть" пишет, что
экзистенциальная тревога - это экзистенциальное
осознание своего небытия, иными словами,
осознание возможности и неустранимости
смерти. Идея смерти не передается через
знания. Смерть у каждого своя. Не существует
смерти общей, как общей категории. Каждый
человек должен сам проникнуться ощущением
своей личной смертности. То, что имеет
в виду Тиллих под экзистенциальным осознанием
– это и есть индивидуальное переживание
собственной конечности, тревога, свойственная
человеку как человеку. Тревога и осознание
— связанные между собой вещи. Не осознавать
всегда проще и легче.
* У Тиллиха наиболее четко
из философов и психологов сформулировано
различие страха и тревоги. У страха есть
конкретный объект, с этим объектом можно
как-то встретиться, проанализировать
его, побороться с ним, вытерпеть его, как-то
к нему отнестись. Со страхом жить легче,
если знаешь, чего бояться. Гораздо хуже,
когда не знаешь, чего бояться.
* С экзистенциальной
тревогой нельзя бороться, потому
что нет объекта, которому надо
идти навстречу, кроме бытия
в целом. Если человек охвачен
тревогой, он оказывается лишен опоры
— возникает беспомощность, дезориентация,
неадекватные реакции. Поэтому в состоянии
тревоги человек всегда стремится к тому,
чтобы строго определять объекты страха,
ведь со страхом можно как-то взаимодействовать.
Превращение тревоги в страх, неважно
перед чем, помогает избавиться от этого
ужаса. Взгляд Тиллиха позволяет понять
секрет популярности всевозможных триллеров,
ужастиков, которые нам в больших количествах
предлагают, и мы в больших количествах
потребляем. Они порождают конкретные
страхи, которые замещают место размытой,
экзистенциальной, неустранимой тревоги
и становится легче.
* По Тиллиху, есть три формы
тревоги: 1)тревога судьбы и смерти, 2)тревога
пустоты и утраты смысла и 3)тревога вины
и осуждения. Все это формы экзистенциальной
тревоги, потому что они присущи существованию
как таковому. Они неустранимы. Таким образом,
жизнь включает в себя страх и ужас в качестве
элементов жизненного процесса.
* Утверждая, что экзистенциальная
тревога имеет онтологический
характер, и ее можно только
мужественно принять, Тиллих поставил
проблему и патологической тревоги, которая
есть следствие неудачной попытки “Я”
принять тревогу на себя и ведет к самоутверждению,
имеющему ограниченную, фиксированную
и нереалистическую основу.
* Подробно эти идеи
о соотношении тревоги нормальной
и тревоги патологической были
развиты в работах ученика
Тиллиха, Ролло Мэя. Мэй говорит о том,
что есть тревога нормальная, и есть тревога
патологическая. Вообще сама по себе тревога
— это нормально, не надо бояться тревоги,
не надо стараться избавиться от тревоги
в процессе психотерапии. Нормальная тревога
возникает, когда человек чувствует, что
его ценностям что-то угрожает, что что-то
для него значимое находится под угрозой.
Например, это может быть угроза физической
жизни как таковой, или угроза психологической
жизни, например, лишение свободы или угроза
ценности, с которой человек идентифицируется,
скажем, патриотизм, любовь к конкретному
человеку и так далее. Это нормальное и
во многих отношениях конструктивное
чувство. Нормальная тревога соразмерна
угрозе и не нуждается в вытеснении или
других каких-то формах психологической
защиты. С ней можно иметь дело, ее можно
прорабатывать на уровне сознания или,
если объективная ситуация изменяется,
тревога уйдет сама. Попытка вытеснить
тревогу, ее ликвидировать, попытка ее
уничтожить приводит только к перерастанию
тревоги нормальной в тревогу патологическую.
* Тревога патологическая,
или невротическая — это тревога,
несоразмерная поводу, которая обычно
есть следствие неспособности
принять нормальную тревогу, она
включает в себя вытеснение, подавление,
другие формы конфликта. Невротическая
тревога — это симптом того
обстоятельства, что человеку не
удалось в свое время должным
образом совладать с предыдущим
кризисом. И избавиться от невротической
тревоги он может только в
том случае, если научится конструктивно
жить с тревогой нормальной, потому
что экзистенциальную тревогу
устранить невозможно. Если человек
стремится вообще избежать тревоги,
это ведет его к избеганию
жизни вообще.
* Сталкиваясь с тревогой,
человек учится внутренней вере
и подлинной уверенности, причем
иначе этому научиться нельзя.
Только таким способом личность
достигает зрелости. Сама по себе
тревога – это хорошо. Мэй приводит
экспериментальные данные о том, что более
высокий уровень осознания тревожности
сопутствует более высокому интеллектуальному
потенциалу. Никакая творческая деятельность
невозможна без разрыва ожиданий и реальности,
поэтому способность ощущать этот разрыв
– условие одновременно и тревоги, и творчества.
* Но при невротической
тревоге человек прибегает к
невротическому искажению реальности,
а в продуктивном варианте
человек трансформирует реальность
в соответствии со своими ожиданиями
и не испытывает невротической
тревоги.
* Конструктивная сторона
тревоги получила дальнейшее
раскрытие в теории экзистенциального
выбора Сальваторе Мадди. Мадди отмечает,
то выборы, которые мы делаем — это выборы
между двумя альтернативами: выбор будущего
либо прошлого. В будущем всегда присутствует
неизвестность. Нельзя предсказать будущее,
даже если мы что-то планируем. Это риск,
с которым сопряжено любое наше действие.
И этот риск устранить нельзя, как бы мы
ни пытались, потому что нельзя предвидеть
будущее. Выбирая будущее, говорит Мадди,
мы выбираем неизвестность. И в этом содержится
неустранимый корень человеческой тревоги,
потому что, выбирая направленность в
будущее, мы тем самым принимаем на себя
тревогу. Тревога — это эмоциональный
аккомпанемент неустранимой неопределенности
будущего.
* Альтернатива, по Мадди,
это выбор прошлого, выбор неизменности,
сохранения статус кво. Если мы выбираем
прошлое, возникает другой эмоциональный
аккомпанемент, вина за упущенные возможности.
Мы оказываемся перед выбором: взять на
себя вину или взять на себя тревогу. И
то, и другое вызывает достаточную степень
дискомфорта, сопоставимую между собой.
* Однако эти два выбора
не равноценны с точки зрения
личностного развития. Выбор прошлого,
выбор статус кво — это выбор ухода
от осознания, выбор попытки законсервироваться,
которая все равно не может привести, в
конечном счете, к успеху. Выбор будущего,
выбор неизвестности и тревоги, сопровождающей
ориентацию в будущее, создает определенный
потенциал, перспективы для развития личности.
Мадди отмечает, что в жизни, помимо реальных
ситуаций смерти, нам приходится сталкиваться
со многими «малыми смертями». Смертью
в каком-то смысле являются все те случаи,
когда что-то прекращает свое существование
внезапно и нежелательно для нас, когда
внезапно прекращаются какие-то значимые
отношения, когда неожиданно прекращаются
какие-то события, дела, не обязательно
связанные с гибелью человека. Самый типичный
пример — несчастливая любовь, разрыв
отношений. Это переживание оказывается
во многом подобно переживанию смерти.
Именно в таких «малых смертях», говорит
Мадди, прежде всего, отрабатывается отношение
человека вообще к жизни в целом, его жизненная
философия. Мадди прослеживает пути формирования
позитивной жизненной философии как того,
что позволяет нам успешно справляться
со страхом смерти и делать из него ценный
материал для развития нашей личности.
А отсутствие жизненной философии, наоборот,
приводит к защитным реакциям ухода, вытеснения
этих ситуаций; это то, что Мадди называет
негативной жизненной философией, то,
что развивается у людей, которые либо
не способны ощутить смысл определенных
жизненных событий как столкновение со
смертью, либо пасуют перед лицом якобы
непреодолимых препятствий и недостаточности
собственных способностей.
* Особенности личности,
связанные с этим вариантом
развития, Мадди характеризует как трусость.
Категория мужества—трусости — пожалуй,
самая определяющая категория, связанная
с отношением к экзистенциальной тревоге.
Категория экзистенциального мужества,
«мужества быть» была введена Паулем Тиллихом,
который понимает под ней способность
осознавать тревогу, принимать ее и существовать
с ней, не вытесняя ее и не давая ей превратится
в патологическую, разрушающую тревогу.
В основе мужества быть лежит позитивная
жизненная философия, которая вбирает
в себя, охватывает, наряду с позитивными
аспектами жизни, также и небытие, смерть.
Тем самым она позволяет нам жить в условиях
неопределенности.
* Вопрос в том, как
выработать в себе способность
жить в неопределенном мире, не
пытаясь делать его определенным.
В школе мы пытаемся создать
модель стабильного мира. Надо
научиться жить в мире, таком,
какой он есть. Не случайно
в последние 5-10 лет самые интересные
новации в педагогике связаны
именно с этим. Это вариативное
образование, которое пропагандирует
Александр Асмолов (2001) и вероятностное
образование, которое обосновывает и практически
реализует Александр Лобок (2002). Оба подхода
настраивают на то, чтобы не столько давать
детям какой-то определенный объем знаний
о том, как устроен мир, сколько помогать
им выстраивать свою траекторию в условиях
мира неопределенного, мира непредсказуемого.
С одной стороны, мы можем влиять на мир,
с другой стороны, мы не всегда можем влиять
на мир. Психотерапевт Адам Блатнер говорил
о том, что человек в своей жизни проходит
две основных инициации. Одна из них, соответствующая
подростковому кризису, — это осознание
того, что в мире от нас кое-что зависит,
мы в состоянии влиять на мир. Вторая инициация,
которая по времени соответствует тому,
что принято называть кризисом среднего
возраста, — это осознание и интеграция
того, что в этом мире от нас что-то не зависит,
и что мы в мире что-то не можем. И то, и
другое ставит перед нами достаточно сложные
задачи.