Сущность и функции религии как вида духовного производства

В разные эпохи у разных народов  было множество моральных установлений, начиная с Десяти библейских заповедей  и кончая „Моральным кодексом строителей коммунизма“. Следует, однако, отметить, что понятия „мораль“ и „нравственность“ в основном связаны с соблюдением  седьмой библейской заповеди – не прелюбодействуй. Вспомните, когда  о ком-то писали в характеристике „морально устойчив“, это означало: „в порочащих связях замечен не был“.

Несоблюдение прочих заповедей - не убий, не укради, не лжесвидетельствуй  – приравнивается к преступлениям  и влечёт за собой уже не моральное  осуждение, но наказание уголовного свойства. Разница между преступлением  и отклонением от моральных установлений очень существенна и заключается  в том, что при совершении преступления всегда имеется пострадавшая сторона - юридическое или физическое лицо. Нет пострадавшего – нет и  преступления. Человек волен делать всё, что угодно, но при условии, что  он непосредственно не ущемляет чьих-то интересов. В частности, нельзя безнаказанно покушаться на чужое имущество, здоровье, жизнь, свободу, достоинство.

И опять вернемся к этологическим  определениям морали. В наше время  ни для кого не секрет, что происхождение  и своеобразие той или иной морали обусловлено временем, местом, но в первую очередь тем фактом, что человек – «животное социальное»  и в состоянии выжить только в  группе. Как пишет Дольник: «Человек по своей естественной истории - очень  слабо вооруженное животное, даже укусить (в отличие от обезьян) и  то толком не может», помимо этого, взросление детей происходит у людей как  ни у кого долго и их выживание  возможно только в стабильной группе. Этологи уже давно поделили весь животной мир на два типа: групповых  животных (которые живут в стаде, стае, муравейнике и т.д.) и одиночных (которые живут на обособленной территории). Что дает подобное разделение? Осознание  того, что у тех особей одного вида, которые могут выжить только в коллективе, должно быть нечто, позволяющее  сохранять эту группу на протяжении поколений, а при необходимости (например, изменение внешних условий - климата, ландшафта и т.п.) быстро и лабильно модифицировать структуру внутригрупповых  отношений. Когда этологи отвечали на этот вопрос в отношении животного  мира - ответ был очевиден: эволюция (естественный отбор) и инстинктивное  поведение. Если с естественным отбором  все более или менее ясно (выживают и размножаются только те, кто нашел  «правильный ответ» на поставленные природой вопросы (и соответственно генетически передали его своему потомству)), то с инстинктивным поведением все оказалась намного интереснее. Ученые пришли к выводу, что уже  у животных существует т.н. «естественная (общебиологическая) мораль» (!), которая  задает (понятное дело в директивном  порядке) различные запреты и  табу. Например, при территориальной  стычке ядовитые змеи соперничают друг с другом вытягиваясь, толкаясь, но никогда не только не кусают, но даже не демонстрируют свое смертельно опасное  оружие. Аналогичные запреты были обнаружены этологами в отношении  нападения на самок, чужих детенышей, на соперника, принявшего «позу покорности», спаривания с прямым родственником  и т.д. Это не означает, что животное не может нарушить свою «естественную  мораль», т.к. в противном случае вид, обладающий настолько «сильными  заповедями» был бы плохо приспособлен к среде и возможно в какой-либо гипотетической ситуации рискнул бы остаться наедине с «неправильным  ответом природе». Попутно заметим, что одним из способов нарушения  запретов - разделение в рамках вида на «своих» и «чужих». В отношении  первых запреты действуют очень  сильно, а в отношении чужих - слабее или вообще отсутствуют.

Таким образом, получается, что мораль – это некая врожденная субстанция, генетически передающаяся потомству. Однако, не стоит забывать, что как  любая теория, этологическое определение  морали имеет как своих приверженцев, так и оппонентов.

1.3. Философия и мораль: выводится ли добро из знания?

Связь философии с моралью, дисциплинарно  оформляемая как этика, многоплановая, разносторонняя. И это в полном смысле не связь, а взаимосвязь: здесь  с определенностью фиксируется  не только движение от философии к  морали, но и наоборот - от морали к  философии. 
Философия и мораль встречаются уже на почве единых семантических корней общего их органа - сознания. В английском языке, например, слова "сознание" (consciousness) и "совесть" (conscience) являются однокоренными. То же и в немецком языке: Gewissen - совесть, Wissen - знание. Сразу два значения - сознание и совесть - имеет слово conscience во французском языке. И по русской этимологии "совесть" происходит от "ведать", "знать". Разумеется, этимология не предопределяет понятийного значения слов. И все же в данном случае можно говорить о том, что сознание, вернее - философское сознание должно быть совестливым, моральным, должно использоваться во благо, а не во вред человеку. Должно... А в действительности? А в действительности все значительно сложнее. И об этом стоит сказать отдельно. Правда, с небольшим смещением, в терминах знания и добра - чтобы не расходиться с традицией обсуждения данного вопроса в истории философии.  Начало этой традиции положено Сократом. Он был убежден, что зло люди совершают по незнанию, что в основе порока лежит невежество. Невозможно знать добро и не делать его. Итак, согласно Сократу, зло проистекает из незнания, заблуждения, ошибки (ошибок) разума, добро, напротив, - из знания, понимания, полноты информации, как мы бы теперь сказали. Тут вспоминается одна остроумная шутка: - Может ли брак по расчету быть счастливым? - Может, если расчет правильный. Этический интеллектуализм Сократа является, конечно, отражением своего времени, особой - синкретической культурной среды античности. Но есть в нем и вневременное рациональное зерно. Оно - в том, что неведение, невежество вряд ли укрепляют нравственность, делают людей добродетельными. К злу и в самом деле ведут просчеты нашего разума. Мы действительно часто совершаем дурные поступки по причине непонимания истинного блага, из-за своей не информированности. И все же разрешение проблемы добра и зла является скорее компетенцией воли, а не сознания. А еще точнее - совести как продукта длительного и целенаправленного воспитания. Зло - неподобающее употребление (злоупотребление) свободой воли. Знание при этом может либо действительно отсутствовать, либо, если есть, игнорироваться, либо, того хуже, активно использоваться как ресурс причинения вреда, извлечения сомнительной выгоды, эксплуатации другого человека. В самых лучших ситуациях или случаях знание - необходимое, но недостаточное условие добра. Обобщая, можно сказать, что философия не должна учить злу, не должна вредить человеку. Но это правильно лишь при нормативном (так должно), а не дескриптивном (описательном - так есть) понимании философии. Добро нельзя вывести из знания еще и потому, что оно никак не встраивается в причинно-следственные связи и зависимости мира, что в его случае невозможно ответить на вопрос "почему?". Можно объяснить, например, почему тот или иной человек поступил бесчестно. Потому что у него, допустим, слабый характер, потому что он оказался в тяжелом финансовом положении, потому что завистлив и т.д. Но нельзя ответить на вопрос, почему человек поступает по совести, делает людям добро. Совесть, добро - вещи "непочемучные". К совести можно добавить только совесть, добро возможно только ради самого добра - оно самодостаточно. Внутренняя суть всех моральных требований и предписаний - поступай как человек, потому что ты человек, потому что быть человеком - твой долг. Мораль бескорыстна. Творя добро, нельзя рассчитывать, во всяком случае прямо, на ответную благодарность: Будет - хорошо, не будет - что ж, это не основание для разочарования в человеке и человечестве. Добро возвращается добром только в общем плане - через создание здоровой моральной атмосферы в группе, обществе. В вопросе о природе морали, ее истинности или обоснованности преобладает сегодня релятивизм (лат. relativus - относительный). Его сторонники верно подмечают многие вещи: и то, что моральные нормы зависят от конкретных обстоятельств времени и места, и то, что представления о добре и зле различны в разных культурах, и то, что мораль, как и все в мире, претерпевает определенные изменения, так или иначе эволюционирует. Крайняя форма этического релятивизма - настаивание на том, что никакой общеобязательности в морали нет, что у каждого своя мораль. Добро и зло суть то, что я воспринимаю, чувствую и переживаю как соответственно доброе и злое. Мораль всегда личностна, она предполагает глубоко индивидуальную мотивированность поведенческих актов, поступков. Но нет и не может быть сугубо индивидуальной морали. Иначе ведь никого и ни за что нельзя было бы осуждать, и Гитлер был бы столь же моральным, как и Махатма Ганди. Непонятно, как вообще была бы возможна в такой ситуации человеческая коммуникация. В радикально-индивидуалистическом варианте, что очевидно, моральный релятивизм несостоятелен. Но, может быть, он действителен в коллективистском варианте: своя особая мораль у каждой этнической или социальной группы, у каждого общества, у каждой культуры. На первый взгляд, такая позиция привлекательна, в ней есть некая устойчивость и серьезность. Но опять же в данной ситуации нет места для нормальной, вообще любой моральной критики и оценки. Каждое общество оказывается морально герметичным и потому недоступным для сравнительного взгляда со стороны. Тогда как можно возмущаться фашистской Германией или сталинской Россией? Откуда взять нужные масштабы, стандарты, критерии? Выходом из противоречий и тупиков этического релятивизма может быть только признание общечеловеческих ценностей, их социальной обьективности и императивной действенности. Но что это за ценности и где о них узнать? "Как где, - можно услышать в ответ. - Обратитесь к Библии, в ее десяти заповедях все эти ценности и представлены". Нет, вряд ли все так просто. Библия - священная книга только одной, христианской, религии, а религий, как известно, много. И не во всем они совпадают, есть нюансы. Вот несколько примеров. "Помни день субботний, чтобы освятить его", - мусульмане (пятница), да и новозаветные христиане (воскресенье) эту заповедь не признают. "Не убий" - казалось бы, тут все ясно, ценность универсальная. Но есть различия и в ее понимании. Для христианина "не убий" означает: не убивай человека, для буддиста - даже муравья, для мусульманина - прежде всего единоверца. Так что и общечеловеческие моральные ценности не похожи на рецепты и не действуют автоматически. Но других, более надежных ориентиров у человечества просто нет. При всей неопределенности и размытости они являются достаточной основой для диалога и взаимопонимания между людьми и народами в сфере морали, нравственного, и не только, бытия.

2. Сущность и функции религии как вида духовного производства.

Прежде всего рассмотрим религиозную трактовку проблемы происхождения морали. Кант как-то заметил, что “моральный закон открывает мне жизнь , независимую от живой природы и даже всего чувственно воспринемаемого мира ” . Похоже, подобные представления были присущи людям с древнейших времён, когда правила, нормы общения между людьми рассматривались в качестве установления высших существ(духов, позже богов).Последние к тому же поощряли добродетельное  поведение и наказывали пороки.О том,сколько широко было распространено это мнение, свидетельствует то обстоятельство, что его придерживались даже те, религиозность которых порой ставилась под сомнение. Так, древнегреческий философ Демокрит (460-370 гг. до н.э.) утверждал: «Боги дают людям все доброе как в древние времена, так и теперь». По его словам, только те люди «любезны богам, которым ненавистна несправедливость». Аналогичные суждения нетрудно обнаружить и у многих других мыслителей античности.

Христианские богословы  традиционно говорят о божественной природе морали. Индивид ее получает как в виде «естественного нравственного закона» (внутренний закон), так и в виде богооткровенного (внешнего) закона. Религиозная трактовка происхождения морали обладает целым рядом достоинств. Прежде всего она подчеркивает универсальный, общечеловеческий характерморали. Божественные предписания распространяются на всех людей без исключения. Перед моралью, как перед Богом, все равны — и богатый, и бедный, и царь, и президент, и последний холоп. Религиозное учение в определенной мере предохраняет от упрощенно-утилитарного подхода к морали, возвышает нравственные искания до высоких смысложизнен-ных вопросов. В известных границах религия способна ограничить сферу действия субъективизма, произвола в моральных оценках и суждениях

2.1.Философия и религия: проблема веры

Отношения философии и религии всегда были непростыми. На исторических развалинах мифологии, а это, по сути, религиозный  тип мировоззрения, философия собственно и возникла. В Средние века философия  была низведена до служанки теологии или богословия. В эпоху Просвещения  философия праздновала победу - религия  высмеивалась как обман, невежество, просто суеверие. В наше время связь между философией и религией освободилась от прежней конфронтационности, она стала ровной и толерантно-спокойной. Речь, разумеется, идет об основных - мировых религиях. Что до отдельных сект и фундаменталистских течений, то отношения у них с философией достаточно напряженные. Итак, нет больше конфронтации, открытого антагонизма (инквизиторского гонения, просвещенческого уничижения), но есть соперничество, осталась идейная борьба. И не быть этого не может. Слишком мощны и по-своему самостоятельны эти культурные системы. У них одинаковые претензии - на целостное видение реальности, на истину, на наставничество в делах жизни. Обе пытаются говорить от имени абсолютов, вещают, пророчествуют. Но... Но религия делает это от имени веры, а философия - разума. Разница - колоссальная. Впрочем, есть вера и на стороне разума. Мы принимаем результаты доказательства, потому что верим в само доказательство. Мы верим в аксиомы-постулаты, потому что других, более надежных оснований у исследовательской практики пока нет; мы опираемся на разум, потому что верим в его силу, возможности и перспективы; мы верим (хотим верить) в более светлое будущее; мы верим во многое другое. И мы имеем право верить в вещи, у которых нет рациональных, т.е. ясных и убедительных, оснований, но которые нам нужны и действительно полезны. Верой сопровождаются все наши знания, действия и начинания. Если я, например, знаю, что дважды два - четыре, то я одновременно и верю, что это именно так. Вера - субъективная убежденность в правоте высказывания, уверенность в ком-либо или в чем-либо, согласие, внутреннее одобрение, личное (личностное) принятие какой-то идеи, концепции, ценности. Поверить - значит, впустить что-то не только в голову, но и в сердце, подкрепить его не только аргументами, но и чувствами, положительными эмоциями. Философская вера, однако, принципиально отличается от веры религиозной. Говоря от имени разума, философия говорит фактически от имени науки и потому верит в объективную реальность, в необходимость и законы, ею управляющие. Не отрицает она и субъективную реальность, но именно и поскольку она - реальность, в которой тоже есть свои объективные связи и зависимости.

3. Понятие традиции в современном идеологическом сознании

Сегодня в идеологическом процессе в России наряду с идеями глобализации отчетливо  звучит лейтмотив "восстановления": восстановления разрушенных форм жизни, отношений собственности, власти, восстановления исторической памяти, достоинства и  самосознания, восстановления преемственности  в культуре. Сегодня часто звучит лозунг "возрождения наших традиций". Это и выбор, и культурное усилие, и призыв, и трагикомический маскарад, и подлинное историческое творчество. Необходимо хорошо представлять способ жизни традиций в истории, чтобы  усилия по их "возрождению" (по "реконструкции" и "преодолению" тоже) были уместными  и точки приложения сил – осмысленными.

Проблематика  традиции лежит в русле ключевых проблем теории общества, но его  теоретическая разработка вызывает значительные трудности. Во-первых, налицо неопределенно–огромное многообразие явлений, подводимых под понятие "традиции". Налицо склонность отождествлять традицию с "культурой вообще". Во-вторых, понятие традиции идеологически  перегружено и "эмоционально перегрето", обладает высоким ценностным напряжением (Е.Шацкий, 59). Оно "излучает метафизический пафос" (Дж. Боас, 2). Вызывая у всех сильные эмоции, положительные или  отрицательные, такие понятия по сути совершенно безотчетны, они обозначают либо "все вообще", либо вообще ничего не обозначают. В-третьих, такая  теоретическая разработка требует  полидисциплинарных усилий, мы же продолжаем жить в мире узкоспециализированного  научного познания.

Этимологически  термин "традиция" означает "передачу". В родном языке точное значение термина - это "предание". Вслушиваясь в  звучание сказа родного языка, А.С. Пушкин пробуждает глубинное звучанье слова: "дела давно минувших дней, преданья старины глубокой", –  предание устанавливает отношение  свободного взаимного признания  между поколениями живыми и ушедшими. В предании предки становятся "вечно  живыми", передавая заповедное, с  надеждой и верой, что переданное будет принято: "Да ведают потомки  православных земли своей минувшую судьбу". Не "ведайте", но "да ведают", подобное "да будет": слово, обращенное к свободному и ждущее свободного отклика и ответа.

В словарных и энциклопедических  статьях традицию, как правило, связывают  с проблематикой "наследования", интегрируя в это понятие объекты, способы и механизмы наследования, а также унаследованное содержание. Указывается на важное значение традиции в обеспечении устойчивости культуры и отмечается, что значение традиции особенно велико на первоначальных ступенях развития общества и уменьшается  по мере прогрессивного развития.

Такое определение отражает объективное  состояние научного сознания. В отношении  понятия традиции продолжает господствовать установка, сформированная в рациональном дискурсе Нового Времени и закрепленная в массовом идеологическом сознании усилиями Просвещения. Мишель Фуко (3) определил  ее как "установку на современность". В дискурсе Нового Времени формируется  бинарная оппозиция "традиция и современность", при этом традиция исключается из рационального опыта. В эпистемологии  знание "по традиции" трактуется как знание, не подтвержденное собственным  опытом познания. В антропогуманитарном  праксисе, содержанием которого является созидание человеком самого себя и собственной социальности, деятельность, направленная на совершенствование, связана  с преодолением традиционности и  с деконструкцией рамок традиционного сообщества, по определению узких и неизбежно стесняющих человека.

Вместе  с тем, реакция традиционалистов и мощный поток научных исследований, направленных на исследование феноменов  исторической преемственности и  наследования в культуре утвердили  понимание феномена традиции как  важного условия, стабилизирующего общественное развитие. В особенности  немецкие историческая, философская  и социологическая школа сформировали установку на отношение к традиции в идеологии "духовного родства", преемственности духовно-исторического  опыта. Достойный венец немецкой мысли, много работавшей в данном направлении – философская программа  Гадамера (14), понимающего традицию как "герменевтический круг", создающий  саму возможность человеческого  общения и человеческого понимания  на различных временных дистанциях.

Проблематика  традиции звучит во всех подходах, заявивших  себя с начала столетия, когда историки повернулись к проблеме культуры. Конкретным этнологическим исследованиям  и развитию методологии этнологического  познания мы обязаны тем, что произошла  переоценка старого взгляда на традицию, при котором традиция исключалась  из рационального опыта. Сегодня  специфическая рациональность традиции вызывает живой исследовательский  интерес.

60-х  годов явно обозначился общетеоретический  интерес к традиции. Мы связываем  этот факт к наступлением новой  фазы в геополитическом развитии  мира (Wallerstein, 5; Фурсов, 52). и с повсеместной  интенсификацией процессов модернизации, востребовавших средства для  конструктивного освоения конкретных  традиций. Теория развивается отчасти  как ответ на прагматические  запросы, отчасти как "незаинтересованное  знание": самопознание, создающее  предпосылки для более глубокого  осмысления феноменов наследования  в культуре.