Аспекты традиционного (обычного) права

В жизни народов Северного Кавказа в XIX веке правовые обычаи, нашедшие свое отражение в адатах, выполняли следующие функции:

1. Распределение материальных и  духовных благ в соответствии  с общественными отношениями. В  данном случае: феодальные производственные  общественные отношения, собственность правящего сословия на средства производства. Но при этом тесное переплетение этих отношений с пережитками первобытно-общинного строя.

2. Закрепляли экономические и  другие общественные отношения. То есть обычное право регулировало экономическую зависимость основных слоев населения от правящей верхушки, поддерживало неукоснительное выполнение предписаний адатов. Здесь большую роль играл суд, наказывающий отступников.

Рассматривая основные правовые институты народов Северного Кавказа в XIX веке, можно сделать вывод о том, что, несмотря на влияние мусульманского права и российского законодательства, большую роль в регионе  все же играли нормы обычного права. Так, например, при заключении брака нормы адата являлись превалирующими. Это касалось, прежде всего, препятствий к заключению брака, в частности экзогамных запретов (до седьмого поколения включительно). А по нормам мусульманского права такие ограничения распространяются до третьего колена. Кроме того, мужчина по шариату имеет право женить своего сына на дочери своей жены от первого брака, а отец и сын могут одновременно жениться на матери и дочери.

Таким образом, несмотря на то, что нормы мусульманского права на Кавказе в конце XIX века стали несколько оттеснять адатные, последние все же продолжали играть довольно значительную роль в этносоциальной среде. Насколько сильными оказались в этот период адаты и традиционное правосознание у северокавказских этносов, можно представить на примере функционирования кхела – общинного суда у вайнахов (чеченцев и ингушей). Решение кхела у вайнахов считалось определяющим в их правосознании. Российская администрация в то время прилагала немалые усилия на то, чтобы преодолеть такое значение этого суда. Но тем не менее, она не смогла существенно повлиять на традиционное правосознание чеченцев и ингушей, в частности на их восприятие решения кхела в их жизнедеятельности.

Более того, даже в советское время приговоры кхела периодически приходили в противоречие с решениями официального, т.е. народного суда. Большинство чеченцев и ингушей продолжало признавать верховенство в судебной практике кхела. Такая позиция в их правосознании и судебной практике неизбежно приводила к определённой маргинализации личности, к возникновению промежуточных состояний в её правосознании и поведении.

3.Русское крестьянское  обычное право.

Русское крестьянское обычное право сделалось предметом внимательного изучения русских этнологов и юристов со времени освобождения крестьян от крепостной зависимости. Этнологи нашли в нем новый драгоценный материал для изучения древнейших ступеней общественного развития. Из юристов одни видели в нем выражение не искаженных случайностями исторического процесса народных воззрений на основные успехи общественной жизни (Кавелин, Якушкин,  Ефименко, Оршанский ), другие (Пахман, Гольстен) стремились свести нормы обычного права к тем же началам гражданского права, какие господствуют в официальном русском праве, а отклонения от этого последнего объяснить особенностями политико-экономического строя крестьянской жизни. [4,c.34].

Взгляд на обычное право как продукт дикого произвола и невежества никогда не получал сколько-нибудь серьезного научного обоснования. Результаты изучения русского обычного права пока не могут быть сведены к одному цельному воззрению. Можно, однако, считать выясненным, что обычное право русских крестьян, находящееся в настоящее время под воздействием многих неблагоприятных факторов, не представляет собой особой по духу и складу системы, основанной на «трудовом начале»; только иногда, при благоприятных условиях, в нем заметно проявление и действие начал равенства и справедливости. Суждения о значении норм обычного права часто расходятся уже потому, что различно смотрят на состав источников обычного права.

Примешивая этнографическую сторону дела к юридической, исследователи часто под обычным правом понимают черты нравов и быта, которые носят название обычаев, но не составляют обычного права. К этим обычаям присоединяют иногда представления о крестьянских идеалах правового строя, образовавшихся у отдельных групп или личностей; наконец, не различают санкции норм обычного права в глазах крестьян от действительных причин их образования.

Исследуя крестьянское обычное право, т. е. действительно существующий порядок отношений между крестьянами, стараются объяснить не этот порядок, а заключающееся в нем правосозерцание крестьянства, т. е. проводят взгляды Пухты на обычное право (см. XXIV, 910), как явление, имеющее источник в народно-правовом убеждении. Поэтому часто исключают из состава права действительные нормы, на основании которых решаются столкновения из-за права, противопоставляют им черты быта, характеризующие мирное состояние отношений; отдельные судебные решения оспаривают на основании идеалов справедливости, выразившихся в воззрениях одной из сторон или подчеркнутых из бесед с крестьянами. С этой точки зрения часто подвергается резкой критике основной источник наших сведений об обычном праве крестьян: «Труды комиссии по образованию волостных судов» (1873 - 74), в которых собраны решения крестьянских судов ряда губерний, вместе с ответами крестьян на вопросы о существовании у них тех или иных обычаев. [4,c.65]. По отношению ко многим решениям указывают на внешние влияния (волостного писаря, волостного и высшего начальства), на приговоры, искажающие крестьянскую правду в тех или иных интересах или просто по невежеству. Не может, однако, подлежать сомнению, что сила правового сознания и крепость обычно-правового строя, если он существует в качестве прочного и постоянного порядка отношений, могут быть парализованы лишь в отдельных случаях.

 Ряд исследователей и юристов (Оршанский, Пахман, Мухин , Духовский и др.) кладут на этом основании в основание своих исследований именно материал, заключающийся в Трудах комиссии, лишь восполняя его данными, собранными в этнографических исследованиях. Серьезное значение этого материала не отрицает, несмотря на его недостатки, и г. Якушкин. Чего-нибудь вроде свода юридических обычаев для отдельных местностей нет; существуют лишь частные сборники обычаев, составленные любителями-этнографами [9,c.89].

Субъективные воззрения исследователей, как и этнографические данные, не отделены здесь от действительного правопорядка. Недостаточно изучена связь современного обычного права с историческим складом правоотношений, хотя отдельные сопоставления и указали на близкое сходство некоторых норм с древнейшими правилами русской жизни времен Русской Правды, Грамот, Судебников. С более широкой точки зрения исследованы семейные отношения, особенно брачное право.

 Содержание обычно-правовых  норм крестьян в области гражданского  права определяется совокупностью  многих внешних и внутренних  факторов, которые не могут быть  сведены к одному неопределенному понятию «народной правды». Среди них главную роль играют влияния, под которыми складывается строй крестьянского землевладения. Право владения, основанное на труде («трудовое начало»), является формой, приложимой лишь к такому общественному состоянию, при котором нет столкновений претендентов на обработку земли по причине ее обилия.

 Юридические формы обладания  возникают именно в видах определения  прав претендентов по какому-либо  признаку, например, по началу приоритета  захвата. При распределении обладания  между лицами, обработавшими своим  трудом определенные участки, в случае их столкновения между собой из-за малоземелья, пришлось бы прибегнуть к тому же началу, или создать особые формы общего обладания, при которых возможен был бы для всех желающих доступ к обработке и пользованию землей. В первом случае получились бы права, ничем не отличающиеся от современных форм индивидуального обладания. Что касается до форм общего обладания, то теперь, кажется, не может подлежать сомнению, что представления крестьян об этих формах вовсе не так чисты и определенны, как думают защитники общинного землевладения.

Если оставить в стороне неопределенные мечтания о «черном переделе», когда вся земля будет разделена по числу работников, прилагающих к ней свой труд, и будет переделяться по мере возрастания народонаселения, то мы не найдем в крестьянском «правовоззрении» представления о такой форме, где положение труда к земле совмещается с общим обладанием, обработкой и разделом продукта – т. е. форме обладания, соответствующей современному понятию «юридического лица».

 Оценивая с идеальной точки зрения общинное землевладение, исследователи обыкновенно имеют в виду кажущуюся справедливость раздела земли и отдельных подробностей его, выражающуюся в точном равнении качеств земли, долей, кусков, клиньев и т. д. Но все эти свойства раздела – результат опасения каждого домохозяина быть обделенным и неспособности его возвыситься до действительно общего обладания, при котором заботятся больше о доходности земли и о справедливости распределения продукта, а не о равенстве обладания объектом. У крестьян часто устанавливается система строго разграниченного от соседей и посторонних лиц обладания; волостной суд устанавливает сервитутные и соседские права, существующие и при порядке частной собственности (право проезда, прогона скота к водопою, пользования водой из колодца, право рубки ветвей, спускающихся на сторону соседа, подтоп), и допускает ряд договорных сервитутов.[5,c.301].

 Господство трудового начала  и непризнание форм обладания, устанавливаемых официальным правом, видят иногда в том, что крестьяне не признают права частного обладания на объекты, к которым так или иначе не приложен труд обладателя, и которые, поэтому, считаются ничьими, "божьими" (например, лес, невозделанные луга и пастбища, воды); только объекты труда, добытые на божьих землях, считаются неприкосновенной собственностью (стога скошенного сена, нарубленный лес, пойманная в капкан или силки дичь и т. д.). Но это воззрение обусловлено, с одной стороны, старыми привычками к обширным пустым и никем не занятым землям, с другой – крайней обделенностью крестьян в настоящее время лесом, лугами и другими угодьями. Крестьянское обычное право, с этой точки зрения, ничем не отличается от права древних и современных некультурных народов.

Крестьянская семья, – второй основной устой современного крестьянского быта, – является продуктом бытового и нравственного крестьянского воззрения на существо отношений старших к младшим, отца и мужа – к детям и жене, а также внешних влияний, связанных с положением крестьянина как платежной силы, стоящей в личной и поземельной зависимости от общины и поставленной под властный контроль администрации.[5, c.299].

Различают три формы крестьянской семьи: патриархальную большую семью, с отцом-патриархом во главе и с подчиненными ему взрослыми, женатыми и неженатыми детьми с их потомством; семью артельного типа, составленную из нескольких не разделившихся после смерти отца братьев с их потомством, или и из посторонних друг другу лиц, складников или сябров – форма, известная еще псковской судной грамоте, под главенством старшего или выборного большака-домохозяина; малую семью, состоящую из мужа, жены и детей. Общими чертами всех трех типов признается крепкая личная власть домохозяина над подчиненными членами и общесемейный характер имущества; в этом видят уважение к нравственному авторитету старшего в роде и справедливое, основанное на трудовом начале ограничение его безусловных прав в имущественном отношении, создающее в малой семье и самостоятельность женщины.

Существование трех форм семьи указывает, однако, на то, что ее организация не может быть объяснена только этими чертами «правовоззрения». Сохранение большой семьи объясняется, прежде всего, строем крестьянского земледельческого хозяйства, при котором большее количество рабочих рук, мужских и женских, обеспечивает в одно и то же время и больший участок земли, и успешность его обработки, и возможность получения посторонних доходов путем отхожих промыслов некоторых членов семьи. Польза этой организации в хозяйственном отношении, а следовательно и для исправного отбывания повинностей, настолько ясно сознается и крестьянами, и правительством, что с обеих сторон употребляются всевозможные меры к сохранению большой семьи от распадения.

Волостные суды поддерживают власть домохозяина, не допуская жалоб на него со стороны подвластных по поводу личных семейных отношений. Если суды вмешиваются иногда в отношения мужа и жены, свекра и невестки, отца и детей, то лишь по собственному усмотрению или по указанию посторонних лиц. Наказание, налагаемое на главу дома, сопровождается при этом обращением к подвластным с увещанием почитать старших, а иногда и совместным их с отцом наказанием.

Крестьянское обычное право, как и закон, не допускают разделов семьи или выдела отдельных членов без согласия главы семьи, если подати уплачиваются исправно; наоборот, оно допускает принудительный выдел, если совместная жизнь отца и детей грозит упадком хозяйства. В интересах хозяйственного благосостояния суд лишает даже отца родительской власти, передавая «большину» в семье одному из сыновей, если отец расстраивает хозяйство своим поведением. Но все эти ограничения делаются в интересах хозяйства и общины, а не в интересах детей, чем существенно отличаются крестьянские ограничения родительской власти от ограничений ее в современных культурных государствах.[5,c.291].

 Административно-хозяйственными  мотивами, а не принципиальным  уважением к трудовому началу  и общей семейной собственности, объясняется и постоянное вмешательство «мира» и суда в имущественные распоряжения главы семьи, выражающиеся в запрещении произвольных завещаний, чрезмерно неравных разделов его между детьми при жизни отца (самое же право делить детей по усмотрению за отцом безусловно признается) и произвольного, неосмотрительного отчуждения его в чужие руки. Каждый член семьи признается при этом имеющим право на отцовский имущественный надел, потому что он будущий полноправный член общины, имеющий право на надел и обязанный взять его для отбывания повинностей, которое невозможно без имущественного инвентаря. Этим же положением членов общины и ценностью рабочих рук объясняется в значительной степени признание семейных и имущественных прав за незаконнорожденными, приемышами и усыновляемыми, несмотря на презрение к их происхождению, выражающееся в позорящих прозвищах.