Коррупции подвержены азиатские государства: за и против

Министерство образования и науки Республики Казахстан

Министерство Образования и науки Республики Казахстан

Евразийский Национальный Университет им. Л.Н. Гумилева

Транспортно- энергетический факультет

Кафедра «Транспорт, транспортная техника и технологии»

 

 

 

 

Самостоятельная работа обучающегося

 

 

 

 

На тему: «Коррупции подвержены азиатские государства: за и против»

 

 

 

 

 

 

                                                          Выполнил: ТТТ-24, Бисембин Дамир

 

                                                             Проверила: Аубакирова Л.Т

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Астана – 2015

Сейчас трудно оценить объемы и масштабы коррупции в Узбекистане. Есть мнения международных организаций, в частности, Европейского банка реконструкции и развития, Всемирного банка, Международного валютного фонда, Трансперенси Интернешнл и других, и все данные порой противоречивы. Возможно, это связано с тем, что для оценки коррупции используются различные методы, подходы. Каждая страна по-своему, исходя из исторических и нравственных предпосылок, экономической и политической основы, оценивает ситуацию, связанную с теневыми отношениями в государстве и обществе.

Серьезных исследований в Узбекистане в этой области не проводилось. Хотя, конечно, есть отдельные разработки частных экспертов или институтов – чаще всего, по закрытым тематикам, но они узки и результаты не публикуются для всеобщего обсуждения. И это обстоятельство – на руку коррупции, ведь эти документы попадают на стол тех, о ком и проводятся такие исследования. Между тем, потери от коррупции в Узбекистане велики. Главе государства приходится ежегодно менять глав областных, городских и районных администраций (хокимов), исполнительный аппарат также обновляется при новом руководителе. В коррупции обвиняются сотрудники таможни, налоговой службы, карательно-репрессивных органов, которые сами, по сути, должны вести непримиримую борьбу с коррупцией. По мнению некоторых исследователей, практически каждый четвертый сотрудник превышал свои служебные полномочия с корыстными целями, имел коммерческие доходы от своей государственной службы, иначе говоря, был замешан в коррупции.

Несомненно, затраты, направленные на преодоление коррупции, должны быть значительными, но они по объему ниже, чем те потери, которые испытывает государство от самой коррупции. Программы, связанные с уменьшением административных барьеров, уменьшения давления частного сектора со стороны государственных структур, вывода из “тени” экономики и легализация бизнеса, которая вынуждена была уйти в подполье из-за неэффективной экономической политики, - обеспечат быструю отдачу, которые превышают вложения. Достаточно сказать, что только придание официального статуса предпринимателей, находящихся вне государственного контроля, по оценкам экспертов, может вернуть в легальный сектор до 20% теневого оборота торговли и сферы услуг.

Когда на правительственном уровне говорят, мол, мы разработали эффективную программу борьбы с коррупцией, то не следует серьезно относиться к этому. Никакое государство не способно обеспечить абсолютную победу над этим злостным явлением. Некоторые специалисты даже утверждают, что небольшая доля коррупции необходима в гражданском обществе, выступая в качестве сигнализатора о наличии проблем в системе власти или “смазки” сложного государственного механизма при взаимодействии с обществом. Тут уместно заявление Марка Левина о том, что необходимо знать точный уровень коррупции, поскольку неопределенность значительнее пагубнее для иностранных инвестиций, чем высокий, но стабильный уровень коррупции.

Коррупция возможна тогда, когда у чиновника много власти, нет четких правил управления и туманен его статус. Это позволяет ему вмешиваться во все процессы от имени государства и не нести никакой ответственности за негативные результаты. Классическая схема политической пирамиды отражает эту тенденцию. Верховный бюрократ контролирует только нижестоящих, те – еще ниже – и так до мелких чиновников. Огромная армия клерков не поддается контролю сверху, а снизу у населения нет серьезных инструментов контроля, и здесь существует потенциальная (точнее, реальная) опасность проявления коррупции. А если демократические институты вообще заморожены, то коррупция не может не стать всемасштабной.

В результате государство теряет статус авторитета, население уверено, что если нарушать законы позволяет себе верховный бюрократ (президент, глава правительства, министры, судьи), то такими же “правами” могут обладать и они, рядовые граждане. Тогда власть становится мишурой, декоративным атрибутом государства, реальной же силой обладает коррупция и контролируемая ею теневая экономика.

Если правительство не способно решать ежедневные проблемы людей, то они ищут их разрешения в деструктивных сферах, чаще всего, в криминальном мире. Одно время “законы чайханы” были сильнее официальных судов, бандитские понятия ставились выше нормативных актов государства. И в этом случае коррупция просто идеальный мост между теневыми и официальными проявлениями.

Но тогда криминальный мир становится реальным и опасным конкурентом гражданского общества. Идя в политику, экономически окрепшие мафиози сращиваются с государственными властными структурами и лоббируют корыстные интересы. Безусловно, государство ориентируется не на человека и общество, а на организованную преступность, все ресурсы направляет на обеспечение криминальных, клановых задач. В этом случае коррупция стремится узурпировать все вертикали власти, подчинить или задавить демократические институты. К сожалению, в Узбекистане такая тенденция имеет место: карточные псевдопартии, карманный парламент, подцензурная пресса, неправительственные общественные организации, создаваемые указами и постановлениями государственного аппарата (парадокс!), карательно-репрессивная система с неограниченными полномочиями, зависимые суды, декларируемые права человека, и как результат - абсолютная власть главы государства, скрытых за его спиной кланов и криминальных структур.

КОРРУПЦИЯ ЖИВЕТ ПО МОДЕЛИ

Безусловно, необходимо проводить постоянный мониторинг по оценке коррупции в стране. Может случиться так, что страна, которая считалась авторитарной и коррумпированной, через некоторое время сузить поле проявления коррупции, уменьшит ее долю до незначительного. Вполне и обратное явление, когда демократическая страна ощутит всплеск криминальных ситуаций, причиной которого станет коррупция. И в тоже время следует знать, что нет государств, которым суждено быть всегда коррумпированным, или, как выражаются эксперты, обреченным на хроническую и масштабную коррупцию.

Здесь неуместны заявления, что взяточничество, злоупотребление служебным положением, казнокрадство, подношение подарков – это атрибуты народных традиций, испокон веков ходивших в обществе, принявших обязательный характер и не отторгавшихся моралью. Часто увязывают коррупцию с азиатским способом производства, имеющего особый характер развития и предопределяющего возможность появления коррупции. Подразумевается то, что при этой формации частная собственность имеет ограниченный характер и влияние на национальную экономику, государственная собственность давлеет в обществе и устанавливает специфику распределения ресурсов. В этом случае распределителями выступает особый класс – бюрократия, которая непосредственно или через коллектив - общину направляет трудовые и материальные потоки, управляет этой собственностью. Отчасти, это так.

Однако коррупция существовала и в странах, где азиатская экономика и восточная деспотия не проявилась. Несмотря на разные проявления, коррупция имеет одну предпосылку – гипертрофированное развитие экономики и усиление государственного влияния на общество, когда административные элементы преобладают над демократическими, гражданскими функциями.

В контексте вышесказанного можно коррупцию разделить на несколько моделей – упрощенных схем восприятия действующих неформальных связях, подчиняющих под свое влияние государственную систему управления, ресурсы и экономику. Выше уже было сказано об азиатской модели, которая, по утверждению экспертов, коррупция является составной частью культуры – морали, управления и государственной монополии в экономике, восточной деспотии. Она, по сути, близка к социализму. Азиатской (восточной) коррупции подвержены практически все страны Центральной Азии, Южной и Восточной Азии, Ближнего Востока. Европейским странам она не грозит, поскольку восточная экономика подразумевает коллективизм, корпоративизм, демократия здесь играет второстепенную роль. Гражданские свободы в Европе являются движущим фактором социально-экономической и политической системы, поэтому основ для развития азиатской модели, скажем, на Украине, Венгрии или России мало.

Однако, очень близка к азиатской модели так называемая африканская схема коррупции, в которой власть распределяется между основными этническими или клановыми группировками путем достижения консенсуса. Практически, при этом не существует как таковой централизованного государства, единых органов управления. Кланы военно-политическими методами поддерживают “порядок”, распределяя национальные ресурсы по степени влияния и силы каждого клана. При этом характерными чертами такой коррупции является то, что политические силы в стране разобщены, не существуют консолидированной силы, способной кардинально изменить ситуацию в государстве. Кроме того, финансово-бюрократические группы с целью сохранения прекращают противостояние и ведут переговоры между собой. В этих условиях формируются особые отношения между кланами, политической элитой и финансово-бюрократическими группами по сохранению такой “устойчивости”. Примером такой модели можно привести Центрально-Африканскую Республику, Сомали, Руанду, Ботсвану. В более мягкой форме она проявляется в Южно-Африканской Республике, Конго, Нигерии, Камеруне.

В странах с африканской схемой коррупции демократические процедуры носят форму камуфляжа, за которыми скрываются кланово-этнические и бюрократические интересы. Экономика в этих странах носит натуральный характер, рынок развит слабо, отрасли используют примитивные с технической точки зрения производства, удовлетворяя самые основные потребности населения, чтобы избежать острых политико-социальных конфликтов. Все ресурсы удовлетворяют узкий слой олигархической группы. Таким образом, низкий уровень жизни, отсутствие реальных демократических свобод, натуральная экономика, помноженная на частные интересы кланов – вот общая картина этой модели.

Еще одна модель коррупции, которая ярко проявилась в Центральной и Южной Америке и носит поэтому название латиноамериканской. Ее специфика в том, что теневая экономика, основанная на контрабанде ресурсов, наркотиков, имеет огромное значение и влияние на общество. Не секрет, что подавляющая часть населения ищет доходы в нелегальных секторах, мафиозные группировки, в том числе в форме партизанских движений, которые по силе тягаются с правительством, играют важную роль в политических процессах. Криминальная экономика по объему не уступает официальной, власть вынуждена десятилетиями бороться с наркосиндикатами и террористическими группами, отвлекая на это большие государственные ресурсы. Коррупция при этом усиливает нестабильность на всех уровнях, вынуждая государство переходить на авторитарные формы управления. Диктатуры, которые имели место с 50 годов ХХ века по сей день, не сумели подавить коррупционные явления и криминальные сообщества, а наоборот, придали им новую жизнь и новый этап развития. За примером далеко ходить не надо – Перу, Чили, Парагвай, Уругвай.

Вполне вероятно, что латиноамериканская модель плавно может перейти к африканской модели, меньшей степени – к азиатской, поскольку для этого пришлось бы отказаться от доминирования частной собственности. По сути дела, и африканская, и азиатская, и латиноамериканская модели – это схемы теневых отношений третьего мира, экономически слаборазвитых, являющихся сырьевыми придатками более развитых стран.

Европейская модель коррупции за несколько столетий трансформировалась и теперь проявляется там, где ресурсы страны мало или не контролируются правительством. Чаще всего, коррупция занята подкупом политических лидеров и лиц, которые бы лоббировали интересы частных компаний, например, на государственный заказ или покупку товаров и услуг. Демократические институты, свободная пресса, прозрачность бюджетных потоков, сила закона не позволяют коррупции проявиться в полной мере. Поэтому в этих странах и коррупция не столь могущественна, и доля теневой экономики не превышает 15%.

В тех странах, где демократия отсутствует или является ширмой для кланов и бюрократии, коррупция заменяет многие хозяйственные механизмы, которые, по сути, должны быть прерогативой государства. Например, защита собственности, права бизнесменов, соблюдение контрактов – это сфера деятельности власти, однако эти функции “приватизируются” криминальным миром. Как пишет Уиллем Буитер, “это может показаться несколько циничным, но рэкет можно рассматривать как довольно эффективный способ адаптации к неблагоприятной среде. На самом деле такие нелегальные механизмы соблюдения контрактов не только аморальны, но и приводят к огромным расходам на заключение сделок и связаны с постоянной неопределенностью. Общество, которое вынуждено полагаться на такие механизмы, обречено на неэффективное функционирование”.

Исследователь Досым Сатпаев замечает по этому поводу: некоторыми экспертами “делаются предположения о том, что структуры организованной преступности и полукриминального бизнеса составят ядро гражданского общества, так как имеют значительную степень самостоятельности, мощь и потенциал, равный по силе государству. Хотя при этом не уточняется, какие механизмы взаимодействия будут созданы между данным вариантом гражданского общества и государственными структурами. Но такой подход в изучении этого асоциального явления не дает ответа на вопрос, как бороться с коррупцией, которая уже сейчас стала угрозой социального развития”.

МОЖНО ЛИ ОГРАНИЧИТЬ КОРРУПЦИЮ?

Существует также мнение, что коррупцию можно ограничить, развернув кампанию борьбы с ней. Обычно, такие мероприятия носят разовый или ограниченный во времени характер, которые решают вопросы на локальном уровне. Вспомним, осенью 1998 года президент Каримов снял с должности первого заместителя председателя Государственной налоговой службы Узбекистана И.Куралова, ставленника кланов. После этого были проведены чистки в Навоийской и Самаркандской области, где в коррупции были обвинены хокимы областей Хает Гаффров и Алишер Мардиев, ряд руководителей госструктур, частных компаний. Еще ранее в злоупотреблениях обвинялся госсоветник Юлдаш Умурзаков, в розыске находится заместитель председатель Госкомимущества Мирпаез Мирсаатов. Сколько сейчас находится за стенками следственных изоляторов, тюрем или в бегах – знает только статистика прокуратуры, однако до населения доходит та информация, которая озвучивается президентом.