Концептуальные основания этики «ненасилия» в философских течениях XX в

В своей работе «Христианство и мировые религии» при рассмотрении истории мировых религий и философских направлений Швейцер высказывает интересную мысль о тщетности усилий в некоторых философских системах осмыслить и оправдать жизнь. Он находит в них тенденцию к бегству от жизни, «уходу в мир отвлеченного или потустороннего». Многие из современников Альберта Швейцера упрекали его самого в «бегстве от жизни в Африку», но это не было «бегством от жизни», наоборот, это был бег к жизни, к людям для их лечения и спасения, в этом и проявлялся его принцип самоотверженности и служения на благо людям. Швейцер говорил о том, что только этика любви, провозглашенная Иисусом, указывает на путь служения и активного действия. Поэтому он искал новые обоснования этики, так как «высшее познается в этике, которая должна противостоять внеэтическому царству природы».

По Швейцеру, нравственность — это призыв Бога, на который человек должен ответить, а «благоговение перед жизнью» влечет за собой сознание ответственности за весь мир и за человека.  По его мнению, христианство — наиболее возвышенное из всех существовавших и существующих учений, которое не призвано «объяснять все», а заключает в себе силу действия, и действия в духе любви, о которой говорил Христос. «Христианство должно поставить человека перед необходимостью выбора между логически последовательной религией и религией этической, настаивать на том, что этическое представляет собой высший тип духовности, и только оно является живой духовностью. Этим христианство проявляет себя как религия, которая стремится к этическому живому Богу, который не может быть найден путем созерцания мира, а открывает себя только в человеке». [65, С.574]С этим и связано благоговение перед жизнью по Швейцеру, которое содержит в себе 3 элемента мировоззрения: смирение, миро и жизнеутверждение и этику.

  Понятие индивидуализм вызывает вполне определенные ассоциации, особенно сегодня, в рамках действующего рыночного механизма, ориентацию на личностный успех. Но в данном контексте понятие индивидуализм, по мнению Швейцера, не имеет этического содержания, оно не является синонимом и «разумного эгоизма» (это понятие встречается в этике эпохи просвещения), понятие интерес тоже не является синонимом, а тем более не являются синонимом утилитаристские понятия пользы. Здесь же понятие индивидуализм – как ответственность за моральные действия. Человек поэтому и является разумным существом, ибо отвечает за мотивацию собственных моральных действий и результатов. Индивидуализм – это комплексное понятие и выступает как проявление особой меры ответственности. Ответственность - это продолжение и проявление свободы выбора. Швейцер задает своей жизнью парадигму, суть которой можно сформулировать так: «индивид должен делать только то, за что он может взять на себя всю полноту ответственности. Он выступает, по его собственным словам, носителем индивидуального действия - действия, направленного непосредственно от человека к человеку». [65, C.432] По мнению Швейцера, личную самостоятельность и независимость, полноту индивидуальной ответственности может гарантировать только рационализм, только опора на ясное рациональное знание, несомненное доверие индивида к собственному мышлению. Альтернативой рационализму является потеря самостоятельности, подлинности, подчинение внешним силам. В этическом витализме Швейцера много сложностей, он рассматривает действительность не только через субъект субъектные отношения, но и человека в природе вообще, с любым живым существом. Сам человек нравственно совершенствуется с другими живыми существами. Природа не является субъектом в отношении с человеком, но именно в отношениях с природой раскрывается нравственная сущность человека.

Он пишет: «Итак, современный человек всю жизнь испытывает воздействие сил, стремящихся отнять у него доверие к собственному мышлению. Сковывающая его духовная несамостоятельность царит во всем, что он слышит и читает; она - в людях, которые его окружают; она - в партиях и союзах, к которым он принадлежит; она - в тех отношениях, в рамках которых протекает его жизнь...» [65, C.453]

Феномен А.Швейцера состоит не в том, что он в одну эпоху жил по законам другой. Он показал, что человек может жить ответственной и достойной жизнью. Надо лишь восстановить утраченную связь культуры с этикой. Ключевым в концепции Швейцера является вывод, согласно которому кризис культуры, в конечном счете, обусловлен кризисом мировоззрении. Таким образом, мировоззрение, основанное на благоговении перед жизнью, и только оно, считает А.Швейцер, может стать исходным пунктом возрождения культуры, так как в нем оптимизм нерасторжимо слился с этикой, и оно признает только такой прогресс, который направлен на духовно-нравственное совершенствование человека и общества и который мерит все прочие достижения этики высшим критерием. Человека не приходится принуждать и даже учить тому, что значит счастье, личное благополучие. Удовольствия, богатство, власть, успехи и прочие слагаемые счастливой жизни продолжают природные желания индивида и культивируются всем устройством цивилизации.

«Иное дело — нравственное служение. Оно не так очевидно». [65, C.621] Как считал Швейцер, утеря этических ориентиров — основная причина упадка культуры — объясняется их недостаточной укорененностью в мышлении. Мораль должна быть не просто горячо воспринята, но еще и глубоко обоснована. А.Швейцер искал такую элементарную формулу морали, которая бы не поддавалась софистическим искажениям и которую нельзя было бы нарушать с чистой совестью. Он нашел ее в принципе благоговения перед жизнью. Только признание святости жизни во всех ее формах и проявлениях придает нравственную соразмерность человеческой деятельности, гарантирует здоровое развитие культуры и согласную жизнь в обществе — таков основной завет Альберта Швейцера.

Человек — не ангел, и, как существо земное, плотское, он не может не наносить вреда другим жизням. Однако человек (и именно это делает его поведение этическим, нравственным) может сознательно следовать в своих действиях принципу благоговения перед жизнью, способствуя ее утверждению всюду, где это возможно, и сводя к минимуму вред, сопряженный с его существованием и деятельностью. Духовная жизнь, по мнению Швейцера, идет нам навстречу в природном бытии. Благоговение перед жизнью относится и к природным, и к духовным явлениям, преклонение перед естественной жизнью необходимо влечет за собой преклонение перед жизнью духовной.

Этика благоговения перед жизнью есть этика личности, она может реализоваться только в индивидуальном выборе. Швейцер считает, что этика перестает быть этикой, как только начинает выступать от имени общества. Общество относиться к человеку как к средству, рассматривает людей в качестве своих исполнительных органов. Поэтому этика личности должна быть начеку и испытывать постоянное недоверие к идеалам общества. В этической критике общества Швейцер резок и определенен. Гибель культуры происходит вследствие того, что создание этики перепоручается государству.  Этика существует как этическое действие, соединяющее индивида со всеми другими живыми существами и выводящее его в ту область неземного и вечного, которая закрыта для языка и логически упорядоченного знания. Этика существует как этическое действие, соединяющее индивида со всеми другими живыми существами и выводящее его в ту область неземного и вечного, которая закрыта для языка и логически упорядоченного знания. Вчитаемся внимательно в необычные слова Швейцера, смысл которых не умещается в предзаданные им масштабы, как если бы великан натягивал на себя детскую распашонку: «Воля к жизни проявляется во мне как воля к жизни, стремящаяся соединиться с другой волей к жизни. Этот факт - мой свет в темноте. Я свободен от того незнания, в котором пребывает мир. Я избавлен от мира. Благоговение перед жизнью наполнило меня таким беспокойством, которого мне не может дать мир, которого мир не знает. Я черпаю в нем блаженство. И когда в этом ином, чем мир, бытии некто другой и я понимаем друг друга и охотно помогаем друг другу там, где одна воля мучила бы другую, то это означает, что раздвоенность воли к жизни ликвидирована». [65, C.589] Только через волю к жизни, через деятельное возвышение и утверждение жизни осуществляется «мистика этического единения с бытием». 

Дело в том, что воля к жизни раздвоена, раздвоена  опасным образом. Одна жизнь утверждает себя за счет другой. Поэтому самоутверждение  воли к жизни в ее стремлении к  солидарному слиянию с любой  другой волей к жизни, не может протекать стихийно. Только в человеке как сознательном существе воля к жизни проистекает из мышления, которое доказывает, что этика содержит свою необходимость в себе и что индивид должен "повиноваться высшему откровению воли к жизни" в себе. И ничему больше! Жизнеутверждающее начало воли к жизни находит свое продолжение и выражение в этическом мышлении. Мышление дает индивиду силу противостоять жизнеотрицанию каждый раз, когда его жизнь сталкивается с другой жизнью. «Сознательно и по своей воле я отдаюсь бытию. Я начинаю служить идеалам, которые пробуждаются во мне, становлюсь силой, подобной той, которая так загадочно действует в природе. Таким путем я придаю внутренний смысл своему существованию». [65, C.327] Здесь развивается единственная в своем роде диалектика мистики и рациональности, столь характерная для этического мировоззрения Швейцера. Последовательная рациональность, не находя "вещества" этики в эмпирическом мире, постулирует ее мистическую сущность. Мистическая природа этики реализуется в рационально осмысленных и санкционированных разумом действиях человека. 

Только в  человеке как сознательном существе воля к жизни проистекает из мышления, которое доказывает, что этика  содержит свою необходимость в себе и что индивид должен «повиноваться высшему откровению воли к жизни» в себе. И ничему больше. Человек психологически более склонен к моральной софистике, чем к беспристрастному моральному анализу своих поступков. Императив Швейцера блокирует софистику морального сознания. Во внимание принимаются только прямые действия, направленные на утверждение воли к жизни. А здесь при всем желании обмануться достаточно трудно. Не надо рассуждать, надо действовать: принцип индивидуализма реализуется в практических действиях.

Срывая цветок, человек совершает зло, спасая раненое  животное, - творит добро. Это так  просто, так элементарно. И эту  элементарность, узнаваемость в каждом акте человеческого поведения А.Швейцер считал важнейшим достоинством открытой им моральной истины.

       Швейцер ставит перед собой задачу пробудить в современном ему  обществе стремление к  созданию  философски  обоснованного и  практически применимого оптимистически-этического  мировоззрения,  считая  основной  причиной упадка культуры в  западном обществе отсутствие  такого мировоззрения.

При  этом он полагает,    что   необходимо    отказаться   от    оптимистически-этической  интерпретации  мира в любой  ее форме, что ни миро-  и жизнеутверждение,  ни этику  невозможно  обосновать,  исходя  из познания  мира.  Он провозглашает независимость жизневоззрения  (этики) от мировоззрения, пессимизм познания и оптимизм действия, практики.  Оптимизм этот, как полагает Швейцер, коренится в  нашей  воле  к  жизни,  наиболее  непосредственным  и  наиболее  глубоким проявлением, которой является благоговение перед жизнью.

Этическое таит в себе высшую правду  и  высшую целесообразность. Таковы основные вехи мировоззрения Швейцера.

Значительное  место   в  книге   уделено  истории   этических  идей   и критическому анализу этических систем (со времен Древней Греции до конца XIX века)   с   точки   зрения   провозглашенной   Швейцером   этики   активного самосовершенствования и благоговения перед жизнью.

Швейцеру близки по духу поздние стоики, Кант, рационалисты XVIII  века, у которых он   прослеживает  развитие  основного принципа  нравственного, противопоставляя  их  взгляды надэтическому мировоззрению   Гегеля  с его формулой разумности действительного.

Этический  пафос  пронизывает  и протест Швейцера  против  «гротескного прогресса» современного западного общества, враждебного подлинной «этической культуре»,  утратившего этические идеалы,  завещанные  ему Просвещением  и рационализмом XVIII  века.  Критика Швейцера  -  это критика с позиций абстрактного гуманизма; конкретизацией его взглядов  стала  его практическая деятельность.

Сама исходная посылка протестантской этики Швейцера — отношение к миру как непознаваемой тайне культуры, даже сегодня, в эпоху утвердившегося постмодерна, вызывает у многих самый решительный протест. Проект Просвещения с его верой в абсолютную приоритетность человеческого разума, в безграничные возможности познания мира и развития науки до сих пор приносит свои плоды. Всё образование и воспитание современного человека положены на фундамент приобщения к научным знаниям как некоей высшей инстанции, дающей объективную и самую точную картину действительности. Любая мысль человека, не отвечающая критериям научной рациональности, и в современном информационном обществе продолжает рассматриваться «как незаконная комета в кругу расчисленных светил».

Еще в начале прошлого века Швейцер усомнился, что  выше научной истины ничего нет. Блестящий  знаток Баха, он не доверял психологии как науке о душе и настаивал  на том, что человек — это тайна, о которой науке нечего сказать. Но только недавно, наконец, стало понятно, что научная парадигма человека не просто исчерпала себя — человек как явление принципиально не поддается научному объяснению.

Только теперь мы понимаем всю важность мысли Швейцера о том, что переживание даёт для постижения мира гораздо больше, чем научное знание об этом мире. Переживание не превращает человека по отношению к миру в чисто познающий субъект, но возбуждает в нем ощущение внутренней связи с ним. Оно заставляет человека мыслить и удивляться. Из переживания вырастает мистика этического единения с бытием.

В ХХ веке, веке войн и циничного прагматизма, Швейцер  попытался вернуть идею человеческой духовности в варианте неожиданном, не испробованном. Духовность для него и есть та внутренняя инстанция, которая даёт человеку саму возможность восторга и удивления миру, его необъятности и красоте, которая позволяет увидеть мир не исчисленным и рассечённым в законы, а постичь во всей его полноте как некую тайну. Само благоговение перед жизнью и есть духовность. Читая Швейцера сегодня, в начале ХХI столетия, понимаешь исключительную важность этой его мысли.

До конца  своих дней Швейцер был убеждён, что даже с помощью философии  полного постижения тайны Бытия  не достичь никогда: для человека навсегда останется загадкой его жизнь с чувством благоговения перед жизнью в мире, в котором созидающая воля одновременно действует как разрушающая воля, а разрушающая — как созидающая. И, тем не менее, культура, согласно А.Швейцеру, даёт человеку бесценную способность понимания метафизического единства с миром. Человек, у которого спокойная совесть, никогда не почувствует этой внутренней связи. Только тот, кто ощущает себя как часть большого мира, кто переживает всё, что его окружает, кто причастен миру, только такой человек поднимается до духовной высоты, позволяющей увидеть весь мир. Для человека же, живущего только заботами о себе, ценящего только собственную жизнь, мир закрыт, и философствование о мире кажется ему непрактичной и бесполезной тратой времени. Поэтому, любой из людей обладает высокой культурой и духовностью лишь тогда, когда он исполнен внутреннем побуждением помогать всякой жизни, которой он может помочь, и удерживается от того, чтобы причинить живому какой-либо вред. И если человек в своём духовном напряжении доходит до понимания единства со всем живым, то это означает, что в каждой живой клетке он обнаруживает элементы своей жизненной силы. И тогда, причиняя вред или убивая любое живое создание, человек тем самым убивает частичку самого себя.