Религия, мораль и философия Индии до Шакьямуни

Так повествуют буддийские легенды о душевном кризисе Сиддхартхи. И действительно, весьма возможно, что однообразие бездеятельной жизни и пресыщенность наслаждениями возбудили в богато одаренной натуре царевича стремление нарушить эту жизнь, вызвало в нем жажду борьбы ради достижения высших целей. Безграничная доброта и искреннее сострадание к человеку, о которых свидетельствует все учение Сиддхартхи, также могли послужить побудительными мотивами покинуть светскую жизнь. Он, конечно, ясно сознавал невозможность достигнуть желанных целей среди суеты мирской жизни и ничего не дающих, кроме утомления, наслаждений, и поэтому принял решение, как требовали понятия того времени, порвать все родственные и семейные узы и в уединении отыскать желанное осуществление заветных стремлений.

Какие бы ни были причины, побудившие царевича принять решение  отдаться служению человечеству, оно  далось ему, конечно, не без тяжелой  нравственной борьбы. Мирская жизнь представляла для него так много привлекательного, что отрешиться от нее раз и навсегда было нелегко, - ему пришлось покинуть могущество, власть, честь, славу, богатство, любовь, - все, что делает жизнь человека прекрасной, и изменить это спокойное существование на суровую и аскетическую жизнь отшельника; но как бы то ни было, Сиддхартха расстался навсегда со своим прежним положением и сделался отшельником.

Он обменялся  со встретившимся ему нищим своим  царским одеянием, оставив для  себя только желтый охотничий плащ, и обрезал свои длинные волосы (знак высокого и благородного происхождения).

Сиддхартха решил направиться к городу Раджагрихе, т.к. слышал об отшельниках, живших вблизи этого города и славившихся своей мудростью. 
Прибыв сюда, он вступил в общество произвольных тружеников под именем аскета Гаутамы. Под руководством тружеников он усердно принялся изнурять свое тело жестокими истязаниями, с величайшим терпением переносил зной тропических ночей, бури и дожди, голод и жажду, и вообще все, что предписывалось правилами аскетизма для умерщвления плоти, но, в конце концов, увидел, что все эти истязания нисколько не приближают его к желанной цели. Он покинул общество произвольных тружеников и перешел к созерцателям, последователям философии Санкхьи. Их усилия были устремлены к достижению бесстрастия: они думали, что достигнут совершенства, приучая душу к твердому и безмятежному покою.

Под их руководством царевич постепенно стал усваивать  метод их усовершенствования; он прошел все степени символической лестницы мистических созерцаний, с помощью  которых умиротворял свой дух, научился освобождать его от чувственных  волнений и мыслей, предохранять его  от влияния внешних впечатлений  и создавать в нем непоколебимый  покой.

Целые дни проводил Сиддхартха в бездействии, с наслаждением погружаясь в мечтательный мир, и так полюбил это занятие, что не оставлял его в продолжение всей своей жизни.

Но учение созерцателей не удовлетворило Сиддхарху; он не мог согласиться с главным принципом их учения, что душа созерцателя, восходя по степеням созерцания, остается неизменной.

Он направился на юг Магадхи и поселился в окрестностях города Гаи, в лесу. Здесь он в полном уединении с большей страстью стал предаваться столь полюбившимся ему созерцаниям.

В одно из подобных самосозерцаний Сиддхартха, наконец, нашел разрешение всех мучивших его ум и совесть вопросов, разрешение, которое он тщетно искал до сих пор. Он нашел средство избавления от страданий. В этом мгновенном разрешении мучивших Гаутаму вопросов нет ничего удивительного: люди, одаренные чувствительной и восприимчивой натурой, с сильно развитой фантазией. Способны переживать такого рода ощущения и под влиянием сильного нравственного и ли умственного возбуждения или потрясения, под влиянием внезапно озарившей их мысли при этом возбуждении они приходят к решению занимавших их ум вопросов, находят ответы на эти вопросы[7]. Сиддхарха- 
Гаутама обладал крайне чувствительной и восприимчивой натурой и пылкой фантазией, отшельническая жизнь могла только развить в нем эти качества, и весьма возможно, что при одном из сильных психических экстазов в его мозгу мгла возникнуть идея, разом осветившая, как ему казалось, все то, что до того времени было для него темным и неясным. С этого момента Сиддхартха- 
Гаутама сделался Буддой, т.е. просвещенным, а со временем его восторженные поклонники совместили в нем все совершенные нравственные, умственные и физические качества, какие только можно допустить в человеке. Сам новоявленный Будда не думал о себе так высоко, но был убежден в верности и основательности открытых истин и надеялся, что с их помощью ему удастся искоренить предрассудки и заблуждения людей. Рассмотрев всесторонне озарившую его идею, Шакьямуни выработал свой собственный взгляд, как на философию, так и на аскетику, и составил новое учение, значительно отличавшееся от существовавших при нем философско-религиозных систем.

Многие легенды  повествуют, что Шакьямуни долго обдумывал вопрос, должен ли он поделиться своим знанием с человечеством, скованным цепями неведения и греха. Но движимый состраданием к миру, Будда решился возвестить ему свое учение.

Глава 3: Сущность учения Будды.

«Не принимайте на веру то, что я говорю. Просто постарайтесь вникнуть в мои слова, чтобы увидеть, действительно ли то, что я говорю, имеет смысл. Если в моих словах смысла нет, отбросьте их! Если смысл есть, возьмите сказанное на вооружение!» - постоянно повторял Будда[8].

Свое учение Будда  разделил на три части: теорию или  догматику, нравственность или аскетику и практику или созерцание. По своей  сущности учение Будды являлось собственно логическим выводом из учения браминов и выделившейся из брахманства философии Санкхьи. Его учение также проникнуто мыслью, общей всем индусам и не чуждой всем вообще людям в известные моменты душевного состояния, о ничтожестве жизни и о том, что человечество обречено на страдания.[9] Будда только развил эту идею более глубоко и приложил ее ко всему, что имело какую бы то ни было форму существования. 
Все его учение сосредоточивается преимущественно на этом одном чувстве ничтожества жизни и стремления освободиться то нее, - с ней он является на проповедь своего учения и с ней и умирает.

Свое кредо Будда  изложил в так называемой Бенарейской проповеди (как нагорная проповедь Иисуса Христа). Она знаменита тем, что в ней содержится переход от религиозного эгоизма брахманов к состраданию обездоленным.

Будда совершенно отрицал браминский центр бытия, мировую душу, 
Брахму[10]; он понял, что сущность бытия браминов – не что иное, как отвлеченное представление, пустота, и что на самом деле существуют только дробные явления, не имеющие никакой устойчивости, подвергнутые вечному изменению. Говорят, что Будда якобы сознательно избегал вопросов о мироздании, о душе и об ее взаимоотношении с телом. Вопросы о том, вечен или не вечен мир, конечен он или бесконечен, тождественна душа с телом или от него отлична, бессмертен ли познавший истину или нет, Будда осознавал, но считал бесполезными. Все внимание основатель буддизма сосредоточил на освобождении от страдания, которым преисполнен мир[11]. В своих проповедях 
Будда критикует как брахманизм (пристрастие к богатой и обеспеченной жизни), так и джайнизм (аскетизм). Будда ратует за средний путь.

Отсутствие постоянства  в мировой и земной жизни составляет одну из максим учения Будды и, по его  мнению, есть величайшее из всех зол  – это 
«огонь, пожирающий весь мир».

Его слова, когда  он касался этой максимы, поражают своей  безнадежностью и горьким, печальным  тоном. Будда говорит: «Сложное должно рано или поздно распасться, родившееся – умереть. Явления исчезают одно за другим, прошедшее, настоящее и будущее уничтожаются, все преходяще, над всем закон разрушения. Быстрая река течет и не возвращается, солнце безостановочно совершает свой путь, человек переходит из предшествовавшей жизни в настоящую, и никакие силы не в состоянии возвратить его прошедшую жизнь. Утром мы видим какой-нибудь предмет, к вечеру уже его не находим. 
Зачем гнаться за призрачным счастьем?…»

Но и смерть не освобождает человека от мира страданий  и постепенного изменения, - он вновь  возрождается к новой жизни и  вновь умирает, и так без конца  вращается колесо перерождений, и  от этого круговорота есть одно только прибежище и защита – нирвана. Слово «нирвана» происходит от глагола 
«нирва» - задувать, тушить (огонь) – и означает в качестве прилагательного 
«исчезнувший», «умерший», «прекратившийся», а в качестве существительного – 
«исчезновение», «прекращение существования», «удовлетворение», «вечный покой» и, наконец, «нирвана как спасение от перерождений»[12]. Нирвана – это мокша (избавление, освобождение от чего-либо, избежание опасности, окончательное спасение души), которая достигается еще при жизни. Тем самым потусторонняя мокша как бы стала посюсторонней. Достичь состояния нирваны нелегко. Достигший ее называется архатом (в санскрите[13] «архат» - заслуживающий, достойный, уважаемое лицо, знаменитость). Буддизм корректирует понятие брахмана – это именно тот, кто достиг состояния нирваны, архат[14].

О нирване в буддизме говорится много, но довольно неясно, иносказательно. Достижение нирваны  выше достижения неба, это состояние  сверхчеловеческого наслаждения. Нирвана  беспричинна – есть причина достижения нирваны, но нет причины возникновения  нирваны. Нирвана также беспричинна, как и пространство. Она от века. Она никем не сотворена и ничем  не обусловлена. Нирвану нельзя воспринять ни зрением, ни слухом, ни обонянием, ни вкусом, ни осязанием. Нирвану видит  лишь «праведный ученик, идущий по правильному  пути с чистым разумом, с возвышенностью и прямотой, не имеющий препятствий, свободный от чувственных наслаждений…»[15] К нирване должен стремиться всякий, кто хочет освободиться от мира страданий; к ней должны быть направлены все  помыслы человека – она вожделенная  цель для всех людей. «Нирвана –  вода жизни, утоляющая жажду пожеланий, это лечебница, врачующая от всякого  рода страданий»[16].

Итак, Будда, придя  к убеждению, что всякое бытие  есть страдание, учил, что для уничтожения  страдания должно уничтожить самое  бытие, разрушить его до основания, «погасить в нирване».

Но каким же образом  можно было достигнуть этого состояния  совершеннейшего покоя? Познанием  четырех высоких истин, открытых Буддой и лежавших в основании  его учения.

o Первая истина: жизнь есть страдание: «рождение – страдание, старость – страдание, болезнь – страдание, смерть – страдание, разлука с приятным

– страдание, неполучение  чего-либо желаемого - страдание»[17].Буддизм  видел лишь темную сторону жизни, радость бытия была ему не знакома.

o Вторая «благородная истина» говорит о происхождении страдания. Будда видит корень страдания в жажде жизни, в «жажде наслаждения, в жажде существования, жажде гибели», приводящей ко все новым рождениям.

o Третья истина: страдание имеет причину, а раз так, то возможно прекращение страдания, возможно «полное бесследное уничтожение этой жажды, отказ от нее, отбрасывание, освобождение, оставление ее».

o Четвертая «благородная истина» говорит о «пути», ведущем к освобождению от страдания. Это высокий «восьмеричный путь».

Жажду жизни преодолеть нелегко. Для этого необходим правильный путь – должное понимание четырех истин, истинная решимость – воля преобразовывать свою жизнь в соответствии с усвоенными истинами, правильная речь – воздержание ото лжи, клеветы, грубых слов и фривольных разговоров, истинное действие – непричинение зла живому, воздержание от воровства, истинный образ жизни – привычка жить честным трудом, правильное усилие – борьба с соблазнами и дурными мыслями, правильное направление мысли – понимание преходящего характера всего и отрешенность от того, что привязывает человека к жизни, отвращение к телу, чувствам, уму.

 
Направление мысли имеет 4 ступени:

1. Сосредоточение  своего чистого и незамутненного  ума на осмыслении и истолковании  истин;

2. Вера в истины, тогда связанное с исследованием  беспокойство отпадает и достигается  душевное спокойствие и радость;

3. Освобождение  от радости, в частности и  от ощущения своей телесности  вообще;

4. Состояние полной  невозмутимости и безразличия,  т.е. состояние нирваны. 
Познанием «благородных истин» можно достигнуть вечного покоя, мудрости, просвещения, нирваны. Кроме познания этих четырех истин, люди для достижения нирваны должны освободиться от следующих «десяти цепей», приковывающих к существованию[18]:

V От заблуждения, что «я», индивидуальность или душа неизменны;

V От сомнения в том, что существует путь к освобождению от перерождений;

V От убеждения в том, что разные религиозные обряды – молитвы, жертвы, почитание религий и прочие обряды и церемонии – ведут к спасению;

V От чувственных страстей и желаний;

V От ненависти и недоброжелательства к своим близким;

V От любви к земной жизни;

V От желания будущей жизни на небе;

V От гордости;

V От высокомерия;

V От неведения. 
Познавший четыре истины спасения и освободившийся от «десяти цепей», по учению Будды, мог достигнуть последней степени нравственного совершенства, совершенства Будды и вместе с тем нирваны. Низшие степени совершенства, присущие людям, не вполне познавшим истину и освободившимся от 10ти цепей, но близко стоявшим к достижению совершенного познания, давали этим людям знания архатов (высшая степень) и анагаминов (низшая степень).

Но этого совершенства может достичь незначительная часть  людей, а именно тех, которые решатся  покинуть мирскую жизнь; большая же часть, преданная суетной мирской жизни, не в состоянии достичь совершенства, а может только, в зависимости от свершенного, улучшить или ухудшить свою будущую жизнь и, следовательно, приблизить или удалить блаженную минуту вечного успокоения в нирване, и только в редких случаях и при особенно благоприятных условиях человек, ведя мирской образ жизни, мог достичь степени анагамина.

Будда признает верование  браминов в переселение душ и  в соединенный с этим верованием закон воздаяний. Им он придавал только нравственное значение. Всякое существование  зависело от дел, добрых или злых, совершенных  в предыдущие рождения.

Буддийское представление  о бытии как страдании усугубляется тем, что 
Будда принимает концепцию бесконечности перерождений (сансара). Смерть в буддизме, таким образом, не кара, не трагедия и не освобождение, а переход к новой жизни и поэтому – к новым страданиям.