Свобода и творчество в философии Н.А. Бердяева

“Персоналистическая революция”, к которой стремился  философ, “означает свержение власти объективации, разрушение природной  необходимости, освобождение субъектов-личностей, прорыв к иному... духовному миру”. Преодоление объективации связывается  Бердяевым не столько со спасением, сколько с творчеством как  “обнаружением избыточной любви  человека к Богу”, ответом его  “на Божий зов, на Божье ожидание”.

Бердяев убежден, что свобода трагична: если она  составляет сущность человека, то, следовательно, она выступает как обязанность; человек порабощен своей свободой. Она тяжкое бремя, которое несет  человек. Он ответственен за свои поступки и происходящее в мире. “Свобода есть моя независимость и определяемость моей личности изнутри... не выбор между  поставленным передо мной добром и  злом, а мое созидание добра  и зла, - считает автор. - Само состояние  выбора может давать человеку чувство  угнетенности... даже несвободы. Освобождение наступает, когда выбор сделан и  когда я иду творческим путем”. Бердяев воспринимает свободу “не  как легкость, а как трудность”. По мысли писателя, даже простая  политическая свобода, свобода выбора убеждений и поступков - это тяжелая  и ответственная обязанность. Он пишет: “В этом понимании свободы  как долга, бремени, как источника  трагизма мне особенно близок Достоевский. Именно отречение от свободы создает  легкость...” “Свобода порождает  страдание, отказ же от свободы уменьшает  страдание... И люди легко отказываются от свободы, чтобы облегчить себя”, - эта идея философа, на мой взгляд, действительно перекликается со взглядами Достоевского на эту проблему, для которого проблема свободы духа также имеет центральное значение. У Достоевского свобода - не право  человека, а обязанность, долг; свобода - "не легкость, а тяжесть". Не человек  требует от Бога свободы, а наоборот, "и в этой свободе видит достоинство  богоподобия человека". Именно по этой причине “свобода аристократична, а не демократична”. Бердяев считает, что “огромная масса людей  совсем не любит свободы и не ищет ее”. Великий Инквизитор у Достоевского, “враг свободы и враг Христа”, считает, что “десятки тысяч миллионов  существ... не в силах будут пренебречь хлебом земным ради небесного”, он упрекает Христа в том, что возложив на людей  бремя свободы он не жалеет их.

Таким образом, взгляд Бердяева на проблему свободы  человеческой личности мне представляется следующим. Личность - это ноуменальный центр мироздания, обнаруживаемый через  выявление бесконечности и всеобъемлимости  духа конкретного человека. Даже трансцендентное  открывается в духе и через  дух личности. Однако присущая ей свобода  двойственна: она дана человеку и  от Бога как просветленная свобода  к добру, истине, красоте, вечности и  от Божественного “ничто”, которое  заключает в себе возможность  зла и отпадение от Бога.

4. Идея Богочеловека  в концепции свободы  личности

“Философия  свободы есть философия богочеловечества”, - вот идея Бердяева. В ней “трансцендентный прорыв из необходимости естества в  свободу божественной жизни”. Идея богочеловечества, характерная для  русской философской мысли, восходит к христианскому учению о единстве божественной и человеческой природы  Иисуса Христа. У Вл. Соловьева она выразилась в “видении целостности, всеединства мира, божественного космоса, в котором нет отделения частей от целого, нет вражды и раздора, нет ничего отвлеченного и самоутверждающегося". В "Чтениях о Богочеловечестве" он отмечает, что христианство есть не только вера в Бога, но и вера в человека, в возможность раскрытия божественного в человеке. Для Бердяева эта идея неразрывно связана с творчеством, в котором человек усыновляет себя Богу. Он пишет: “Тема о творчестве была для меня вставлена в основную христианскую тему о Богочеловечестве, она оправдана богочеловеческим характером христианства. ...Идея Бога есть величайшая человеческая идея. Идея человека есть величайшая Божья идея. Человек ждет рождения в нем Бога. Бог ждет рождения в нем человека. ...Необычайно дерзновенна мысль, что Бог нуждается в человеке, в ответе человека, в творчестве человека. Но без этого дерзновения откровение Богочеловечества лишается смысла”. С явлением Богочеловека Христа “прекращается самодержавие Бога, ибо сыновний Богу человек призывается к непосредственному участию в божественной жизни. Управление мира становится богочеловеческим”. Таким образом, мировой процесс у Бердяева становится не возвращением к изначальной полноте, а творческим приращение к ней, “восьмым днем творения”.

“Преображение и обожествление” возможны только путем достижения свободы, “проникнутой любовью к Богу”. Бердяев считает, что “они не могут быть достигнуты принудительно; они предполагают свободную  любовь человека к Богу. Поэтому  христианство является религией свободы”. По его мнению, вера в Бога есть не почитание церковных канонов, а  стремление к Божьему царству, мысль  о том, что следуя заветам Христа, "с Христом в сердце" можно  достичь духовной свободы. Для достижения Царства Божьего, по мнению писателя, необходимо творчество. “Новое, завершающее  откровение будет откровением творчества человека. Это и будет чаемая эпоха  Духа”. Именно в ней “реализуется христианство как религия Богочеловечества”, так как “совершенное соединение человечества с Божеством может  явиться лишь как результат проникновения  Св. Духа в путь истории и культуры”.

Для Бердяева важна  “проблема индивидуальной судьбы в  вечности”. “Растворение личности, неповторимой индивидуальности в безликой божественности... противоположно христианской идее”. “Тайна христианства есть тайна Богочеловечности, тайна встречи двух природ, соединяющихся, но не смешивающихся. Человек не исчезает... но наследует свою человечность в  вечной жизни”.

"Лишь путь  Богочеловечества и Богочеловека  ведет к утверждению человеческой  личности и свободы",- пишет  Бердяев. Человечество, оторванное  от Бога, отвергшее Христа, перерождается  в бесчеловечное (пример этого  в "Бесах" Достоевского, в  его “легенде о Великом Инквизиторе”).

Христианство  Бердяева антропологично, оно основано на идее богоподобия человека и очеловечивании Бога. Если это так, то человек призван  к соучастию в Божественном творчестве и, следовательно, история становится продолжением миротворения. Причем “конец истории и путь к концу - не исключительно  божественный, а богочеловеческий, и в богочеловечности таится возможность осмыслить божественный план истории, не погасив индивидуальной свободы человека”.

5. Творчество как  реализация свободы,  путь к гармонизации  бытия

Суть “персоналистической  революции”, объявленной Бердяевым, раскрывается им в концепции творчества, центральным стержнем которой становится идея творчества как откровения человека, совместно с Богом продолжающего  творения. Философия христианского  творческого антропологизма Бердяева получила свое первое развернутое выражение  в книге “Смысл творчества”, основная тема которой - идея творчества как  религиозной задачи человека. Впечатления  современницы писателя Е.К. Герцык о книге: “Сотни пламенных, парадоксальнейших страниц. Книга не написана - выкрикнута. Местами стиль маниакальный: на иной странице повторяется пятьдесят раз какое-нибудь слово, несущее натиск его воли: человек, свобода, творчество. Он бьет бешено молотком по читателю, Не размышляет, не строит умозаключений, он декретирует.”

В этой книге  Бердяев ставит вопрос об отношении  творчества и греха, творчества и  искупления, об оправдании человека в  творчестве и через творчество. Он считает, что “оно оправдывает человека, оно есть антроподицея”. Антроподицея, согласно Бердяеву, это "третье антропологическое  откровение", возвещающее о наступлении "творческой религиозной эпохи". Оно упраздняет откровение Ветхого  и Нового заветов ("Христианство так же мертвеет и коснеет перед  творческой религиозной эпохой, как  мертвел и коснел Ветхий завет  перед явлением Христа"). Но третьего откровения нельзя ждать, его должен совершить сам человек; это будет  делом его свободы и творчества. Творчество не оправдывается и не допускается религией, а само является религией. Его целью служит искание  смысла, который всегда находится  за пределами мировой данности; творчество означает "возможность прорыва  к смыслу через бессмыслицу". Смысл  есть ценность, и потому ценностно  окрашено всякое творческое стремление. Творчество создает особый мир, оно "продолжает дело творения", уподобляет человека Богу-Творцу. Бердяев считает, что “все достоинство творения, все совершенство его по идее Творца - в присущей ему свободе. Свобода  есть основной внутренний признак каждого  существа, сотворенного по образу и  подобию Божьему; в этом признаке заключено абсолютное совершенство плана творения”. Присущая человеку способность к творчеству божественна, и в этом состоит его богоподобие. Со стороны Бога высшая природа человека показывается Иисусом Христом, Богом, принявшим человеческий облик; со стороны  человека - его творчеством, созданием  “нового, небывшего еще”.

Для автора “творчество  человека не есть требование человека и право его, а есть требование Бога от человека, обязанность человека”. “Бог ждет от человека творческого  акта как ответ человека на творческий акт Бога. О творчестве человека верно то же, что и о свободе  человека. Свобода человека есть требование Бога от человека, обязанность человека по отношению к Богу”. Бердяев  пишет: “Творчество неотрывно от свободы. Лишь свободный творит. Из необходимости рождается лишь эволюция; творчество рождается из свободы”. Тайна творчества также “бездонна  и неизъяснима”, как и тайна  свободы.

“Творчество - это  цель жизни человека на земле - то, для  чего Бог создал его. Если христианство есть религия спасения, то это спасение через творчество, а не только через  аскетическое очищение от греха”, - пишет  Бердяев. В книге “О назначении человека. Опыт парадоксальной этики” (1931) он утверждает, что не только этика искупления, но также этика творчества есть путь в царство небесное.

“Тьма, ничто, бездна - вот что для Бердяева в основе бытия, вот в чем корни и  божественного миротворчества, и  бездонной свободы человеческого  духа. Но эта же тьма, бездна снова  настигает светлый космос и человека и грозит поглотить их - отсюда необходимость  творчества во что бы то ни стало... твори, не то погибнешь”, - пишет Герцык. “Бог всемогущ в бытии и над бытием, но он бессилен перед “ничто”, которое  до бытия и вне бытия. Он мог  только распяться над бездной  этого “ничто” и тем внести свет в него... В этом и тайна  свободы. ...Отсюда и бесконечный  источник для творчества”. Бердяев  считает, что “творчество возможно лишь при допущении свободы, не детерминированной  бытием, не выводимой из бытия”. Иначе, “без “ничто”, без небытия творчество в истинном смысле слова было бы невозможно”.

В “Смысле творчества”  Бердяев выражает мысль, что “творчество  есть творчество из ничего, то есть из свободы”. На мой взгляд, было бы неправильно  думать, что творчество человека не нуждается в какой-либо материи (материале), так как совершается в реальности. Бердяев поясняет, что “творческий  акт человека не может целиком  определяться материалом, который дает мир, в нем есть новизна, не детерминированная  извне миром. Это и есть тот  элемент свободы, который привходит  во всякий подлинный творческий акт”. Я думаю, что именно в этом смысле “творчество есть творчество из ничего”. Бердяев считает, что творческие дары даны человеку Богом, но в творческие акты человека привходит элемент  свободы, не детерминированной ни миром, ни Богом.

Бердяев говорит  о трагедии человеческого творчества. Он видит ее в несоответствии его  результатов первоначальному замыслу, в том, что “творческий акт  в своей первоначальной чистоте  направлен на новую жизнь, новое  бытие... на преображение мира. Но в условиях падшего мира он отяжелевает, притягивается  вниз... создает не новую жизнь, а  культурные продукты большего или меньшего совершенства”. Культура, по мысли  писателя, является одной из форм объективации и лишь символически указывает на духовный мир. Подтверждение своей  мысли Бердяев видит в том, что великие русские писатели чувствовали конфликт между совершенной  культурой и жизнью и стремились к совершенной, преобразованной  жизни. В том отношении очень  показательны Гоголь, Толстой, Достоевский. Вся русская литература проникнута болью о страданиях народа и человека. В условиях “падшего” мира “результаты  творчества носят не реалистический, а символический характер”. Такое  творчество “символическое, дающее лишь знаки реального преображения. Реалистическое творчество было бы преображением мира, концом этого мира, возникновением нового неба и новой земли”, так  как творческий акт “есть акт  эсхатологический, он обращен к концу  мира”, предвосхищает начало мира нового, новой эпохи Духа.

В произведениях  писателя можно проследить связь  между исключительным отношением Бердяева к творчеству и его достаточно пессимистическим отношением к действительности. Он пишет: “Творческий акт для  меня всегда был трансцендированием, выходом за границу имманент ...........

ъективации связывается  Бердяевым не столько со спасением, сколько с творчеством как  “обнаружением избыточной любви  человека к Богу”, ответом его  “на Божий зов, на Божье ожидание”.

Бердяев убежден, что свобода трагична: если она  составляет сущность человека, то, следовательно, она выступает как обязанность; человек порабощен своей свободой. Она тяжкое бремя, которое несет  человек. Он ответственен за свои поступки и происходящее в мире. “Свобода есть моя независимость и определяемость моей личности изнутри... не выбор между  поставленным передо мной добром и  злом, а мое созидание добра  и зла, - считает автор. - Само состояние  выбора может давать человеку чувство  угнетенности... даже несвободы. Освобождение наступает, когда выбор сделан и  когда я иду творческим путем”. Бердяев воспринимает свободу “не  как легкость, а как трудность”. По мысли писателя, даже простая  политическая свобода, свобода выбора убеждений и поступков - это тяжелая  и ответственная обязанность. Он пишет: “В этом понимании свободы  как долга, бремени, как источника  трагизма мне особенно близок Достоевский. Именно отречение от свободы создает  легкость...” “Свобода порождает  страдание, отказ же от свободы уменьшает  страдание... И люди легко отказываются от свободы, чтобы облегчить себя”, - эта идея философа, на мой взгляд, действительно перекликается со взглядами Достоевского на эту проблему, для которого проблема свободы духа также имеет центральное значение. У Достоевского свобода - не право  человека, а обязанность, долг; свобода - "не легкость, а тяжесть". Не человек требует от Бога свободы, а наоборот, "и в этой свободе видит достоинство богоподобия человека". Именно по этой причине “свобода аристократична, а не демократична”. Бердяев считает, что “огромная масса людей совсем не любит свободы и не ищет ее”. Великий Инквизитор у Достоевского, “враг свободы и враг Христа”, считает, что “десятки тысяч миллионов существ... не в силах будут пренебречь хлебом земным ради небесного”, он упрекает Христа в том, что возложив на людей бремя свободы он не жалеет их.