Судьба человека в техногенном мире. Ортега-и-Гассет «Размышления о технике»

Обстоятельной критике  подвергается технократическое мышление в работах американского культуролога Л. Мамфорда. Он категорически не согласен с теми авторами, которые утверждают, что развитие техники ведет к отделению человека от естественной среды его обитания, когда человек «из активно функционирующего животного, использующего орудия, становится пассивным, обслуживающим машину животным, собственные функции которого - либо будут переданы машине, либо станут сильно ограниченными и регулируемыми в интересах деперсонализированных коллективных организаций». Мамфорд отстаивает точку зрения, что анализ происхождения и развития культуры не следует сводить исключительно к эволюции орудий труда. В древних технологиях не было ничего специфически человеческого до тех пор, пока они не начали меняться под воздействием «лингвистических символов, социальной организации и эстетических замыслов».

По Мамфорду, «человек является использующим ум, производящим символы, самосовершенствующимся животным; и основной акцент всей его деятельности - его собственный организм. Пока человек не сделал нечто из себя самого, он мало что мог сделать в окружающем его мире» [7].

И техника служила  лишь вспомогательным средством  в процессе самотрансформации человека на заре его истории. Причиной кризисного состояния современной цивилизации  заключена, согласно концепции Мамфорда, не в развитии техники, а в чрезмерном усилении значения «Мегамашин», т. е. сложных иерархических организаций человеческой деятельности.

Первоначально техника  была органически связана с человеческими  потребностями, в первобытном обществе она была составным элементом  жизни. Учёный подчеркивает, что умение человека изобретать символы важнее, чем изготовление орудий. Однако с  появлением на Ближнем Востоке древнейших цивилизаций характер техники стремительно меняется: в конце IV тыс. до н. э. изобретается мегамашина. В основе ее лежит институт царской власти, который подразумевает отождествление личности царя с неумолимым порядком небес, приписывание правителю сверхъестественных качеств. Царь наделяется уникальным правом создания из своих подданных колоссальной рабочей машины. Мегамашина есть усовершенствованный инструмент царской власти. Посредством её использования происходит отделение «общественно-значимого» труда от потребностей конкретного человека, работа становится проклятьем, жертвой, формой наказания.

Мамфорд противопоставляет два вида техники «демократический» (политехника) и «тоталитарный» (монотехника). Основу политехники составляет мелкое ремесленное производство, осуществляющееся конкретными людьми, работающими в русле традиций и находящимися в знакомом окружении. «Главной наградой за рабочий день ремесленника, - считает Мамфорд, - была не плата, а сам труд, совершавшийся в привычном и приятном кругу товарищей. В пространстве этого архаичного хозяйства находилось время для труда и время для отдыха, время для постов и время для пиров, время для прилежных усилий и время для беспечной игры. Отождествляя себя со своим трудом и стремясь довести его до совершенства, работник сам творил свой собственный характер» [8].

Монотехника предполагает обезличенный принудительный труд, нацеленный на скорость, единообразие, стандартизацию и количественное измерение. В ходе формирования технологий государственной  власти миф о божественной царской власти перерастает в «миф машины».

Мегамашина несла  в себе новый порядок работы и  новый стандарт исполнения. Это изобретение  стало моделью для всех позднейших машин. По мнению Мамфорда, многие механические триумфы нашей эпохи таились  в зачаточном виде в самых ранних мегамашинах. Исторически после II тыс. до н. э. в использовании мегамашины обнаружились перебои: она становится менее производительной, нежели в  эпоху строительства пирамид. Однако в Новое время, начиная с ХVI столетия, происходит воскрешение мегамашины на несколько видоизмененной основе: человеческие рабочие звенья машины заменяются механическими элементами, а вера в царя - верой в науку, в прогресс. Мамфорд, как и Хайдеггер, указывает, что перемены произошли сначала в человеческом мышлении и впоследствии были перенесены на различные установления и механизмы.

Современная цивилизация идет по пути монотехники, - констатирует Мамфорд. И путь этот тупиковый. По его мнению, мегамашина несовместима с развитием человеческих способностей, она не есть условие прогресса. Мегамашина породила миф о жизненной необходимости машины, ее непреодолимости. Современное общество живет этим мифом и строит себя по образцу гигантской машины. Мамфорд стремится вскрыть исторические корни этого мифа и призывает разрушить мегамашину через сознательное культивирование тех частей органической среды и человеческой личности, которые были подавлены с целью расширения функций мегамашины.

Таким образом, многочисленные проблемы техногенной цивилизации  требуют пересмотра концепции человека. Требования приостановить научно-технический прогресс, очевидно, не соответствуют особенностям жизни современного модернизированного общества. Выход из ситуации связан с формированием новой системы ценностей и новой рациональности, ориентированных на целостное развитие личности, и соответственно в придании научно-техническому прогрессу гуманитарного измерения.

Ортега-и-Гассет «Размышления о технике».

Большую роль в техногенном  мире внес Хосе Ортега-и-Гассет. Ортега - первый профессиональный философ, обратившийся к проблематике философии техники, которую он анализировал в своих лекциях, прочитанных в Испании в 1933, позднее, в 1935 году, опубликовал в аргентинской газете «La Nacion», издававшейся в Буэнос-Айресе. Первое авторизованное издание этих лекций в виде книги вышло в 1939 году. Ортега занялся проблемами философии техники одновременно с Мэмфордом и так же в контексте философской антропологии. В суждениях обоих, вообще-то разных по характеру исследователей, можно все же найти некоторое сходство, особенно в аспекте антропологии, однако Ортега уделил значительно больше внимания метафизическому анализу проблемы.

Значение, которое Ортега сам придавал своей работе «Размышления о технике», (что видно уже из данного им ее названия), не было осознано и не привлекло к себе серьезного внимания, которое она заслужила, даже среди его учеников. За два десятилетия до того, в своей первой книге «Размышления о Кихоте» (1914), с помещенным на титульном листе обращением к Декарту и одновременно с критикой картезианской философии, Ортега развивает свое собственное понимание вопроса: что значит быть человеком, и выдвигает в связи с этим новым пониманием человека формулу: «Я есть я и окружающие меня условия».

Однако, прежде чем издать свою работу, Ортега провел два года в Германии, где познакомился с  феноменологией Эдмунда Гуссерля (1859-1938) и, критикуя его анализ сознания, развил некую разновидность экзистенциальной или «реальной человеческой жизни» как сосуществование «я» и его окружения, — взгляд, который явно связан с идеями раннего Хайдеггера периода его книги «Бытие и время» (1927).

Работа Ортеги, подобно  «Рассуждениям» самого Декарта, написанным в начале Нового времени, претендовала на революцию в философии. Однако «Размышления» Ортеги не представляют собой «Первую философию»; книга, скорее, посвящена центральному вопросу для каждого, кто живет в условиях Испании. Его рассуждения, с точки зрения метода, не являются рационалистическими, но скорее экзистенциалистскими, хотя сам Ортега избегает термина «экзистенциализм», предпочитая понятие «рациовитализм». В «Рассуждениях о Кихоте», в которых дано рациональное отражение реальной жизни, Ортега заявляет, что эта книга — первая серия «Рассуждений». В действительности же в дальнейшем появилось лишь немного работ под этим названием, и одной из наиболее основательных из них были «Рассуждения о технике».

По мнению Ортеги, техника  имманентна всякому человеческому  началу. Ортегианская философия техники  опирается на его идею о человеческой жизни, которая неизбежно предполагает определенные отношения с окружающими  условиями, однако не в пассивной  форме, но в качестве активного реагента этих условий и их творца. «Я семь я и окружающие меня условия» — в этом выражении «Я» рассматривается не как нечто, тождественное с самостью (идеализм), или как нечто, тождественное с окружающими условиями (материалистический эспиризм); «Я» — тождественно как с одним, так и с другим, а также с их взаимодействием. Первая часть его «рассуждений о технике» (главы I-V) посвящена развернутому анализу этого метафизического тезиса, согласно которому человеческая природа, в отличие, скажем, от скалы, дерева или животного, не является чем-то, данным одним лишь фактом ее существования. Скорее, эта природа есть некий сырой материал, из которого та или иная личность должна что-то творить для себя самой. «Жизнь личности вовсе не соответствует особенностям его органических свойств», человек проектирует ее сам, перешагивая за пределы этих свойств.

Эта самоинтерпретативная, самотворящая форма активности осуществляется через определенные стадии. Первая стадия — это создание, в силу творческого воображения, некого проекта  или установки по отношению к  миру, которые данная личности стремится  реализовать. Вторая стадия — материальная реализация этого проекта: раз уж личность в своем творческом воображении решила кем и чем они хотела бы стать, во что намерена себя «превратить»: это или джентльмен, или бодисатва, или идальго (я здесь использую приводимые самим Ортегой исторические иллюстрации из VI и VII глав книги). В зависимости от этого формируются соответствующие технические потребности для этих трех типов личностей. И, разумеется, поскольку эти потребности должны быть разными а соответствии с тремя типами «проектов», то джентльмен нуждается в современном туалете, в отличие от бодисатвы и идальго. Существует столько различных “техник“, сколько существует человеческих проектов.

Согласно концепции Ортеги, человека можно определить как Homо faber, считая при этом, что значение термина «faber» не сводится лишь к фабрикации, изготовлению материальных объектов, но заключает в себе также и духовное творчество.

«Эта изобретенная самим человеком жизнь, творимая им так же, как создают роман или пьесу для театрального представления, и есть то, что человек называет человеческой жизнью... Человек сам творит себя, начиная с такого «изобретения» своей жизни».

Внутреннее творение, изобретение  предшествует, и тем самым оно  создает базу для внешнего изобретения. Техника следовательно, может рассматриваться  как известный вид человеческого  проектирования, но только не на строго естественных или органических основах (как у Эрнеста Каппа или  Арнольда Гелена). Ортега считает, что  существует, определенный разрыв между  человеческим началом и миром. 

На закате жизни, на конференции, организованной Союзом немецких инженеров  в 1951 году и Дармштате, Ортега-и-Гассет вернулся к этой теме в анализе сюжета «Миф о человечестве без техники». Свое выступление Ортега начинает с утверждения о том, что если основываться на внешних наблюдениях, то можно сказать, что человек действительно является «техническим существом». Но какое существует на это основание? Оно заключается в том, рассуждает Ортега, что человек является не частью природы, а обладателем определенной идеи, способности интерпретировать, объяснять природу. Несмотря на то что нет научной концепции происхождении человека, так как наука в состоянии объяснить лишь то, каким образом возникают вещи в лоне природы в качестве ее части, то вполне возможно сконструировать миф о том, как человек мог просто существовать в природных условиях, не обладая никакой техникой, и каким образом он затем трансформировался в существо как бы вне природы, обладающее техникой.

Ортега создал воображаемый образ дочеловеческого вида животного, который просто брал в готовом  виде то, что было дано ему природой. Представители этого вида не мыслили  ничего более того, что происходило  на их глазах, и потому были довольны и счастливы. Позднее, в результате какой-то неизвестной генетической мутации, это животное стало развивать внутри себя множество «фантазий», вследствие чего отдельные особи этого нового вида «приобрели возможность выбирать, отбирать» между различными фантастическими возможностями. Это новое живое существо латиняне называли eligens, термин, из которого образовано слово entelegans и intellegentia (соответственно: «интеллигент», т.е. знающий, и сведующий, и рассудок, способность понимания). Возникший таким образом интеллект порождает неудовлетворенность миром, что, в свою очередь, рождает желание создать некий новый мир, следовательно, и технику.

В начале «Рассуждений о  технике» Ортега даст анализ метафизического доказательства, далее он приводит некоторые исторические иллюстрации к своему тезису со ссылками на различные технические устройства более или менее одинакового порядка по своему техническому замыслу и исполнению. В связи с этим можно утверждать, что миф о существовании человеческих существ вне техники все же содержит тонкий намек на то, что есть доля правды в распространенном мнении, согласно которому современная техника есть видимое воплощение технологий. И действительно, в заключение своих исторических иллюстраций Ортега признает нечто подобное.

Для выяснения смысла этого  понятия Ортега дает обобщенную картину  эволюций техники, разделяя ее историю  на три главных периода, напоминающие описанную выше классификацию, данную Мэмфордом. Эти периоды следующие: а) техника, связанная с отдельными случаями; б) техника ремесленника; в) техника, создаваемая техниками  и инженерами. Различие между этими  тремя видами техники состоит  в способе, открываемом и выбираемом человеком для реализации созданною  им проекта того, кем он хотел бы стать, «делать себя». Таким образом, дело в техницизме или техническом характере самого технического мышления. В первый период истории техники она — техника — может быть изобретена только случайно, по обстоятельствам. Во второй период некоторые достижения техники, изобретения осознаются как таковые, сохраняются и передаются от поколения к поколению ремесленниками, т.е. специальным классом общества. Однако и в этот период еще отсутствует сознательное изучение техники то, что мы называем технологией. Техника является лишь мастерством и умением, но не наукой. И только в третий период, с развитием указанного аналитического способа мышления, исторически связанного с возникновением науки Нового времени, появляется техника техников и инженеров, научная техника, «технология» в буквальном ее понимании.