Философия Всеединства В. С. Соловьева

     В системе всеединства вся  история человечества представляется  как восхождение человека к  Богу, или как процесс богочеловечества. На этих основаниях строится  этика Соловьева, его учения  о Добре, как некой идеальной  сущности. Пафос философии Соловьева - борьба за духовность в человеке, за высшие идеалы личности и общества.

     Преодолев  Религиозный  кризис  юношеских лет,  Соловьев приходит  к выводу, что человечество может  духовно возродиться лишь благодаря  истине во Христе. В письме к Е.В. Романовой он пишет: “Предстоит задача:  ввести вечное содержание христианства в новую,  соответствующую форму...  Представь себе, что некоторая, хотя бы небольшая часть человечества вполне серьезно, с сознательным  и  сильным  убеждением будет исполнять в действительности учение о безусловной любви и  самопожертвовании  долго ли устоят неправда и зло в мире!  Но до практического осуществления христианства в жизни еще далеко. Теперь нужно еще сильно поработать над теоретической стороной,  над богословным вероучением.  Это мое настоящее дело”⁴.

     Личность человека у Соловьева  на первом плане. Владимир Соловьев  дает целую теорию семьи, где   личность хоть и на первом  плане, но находится в согласии  с другим рядом личностей. Половая  любовь вполне оправдана,  но она не довлеет. Деторождение - благо, но не единственное. У Соловьева личность есть полнота, но для завершения этой полноты она нуждается в обществе. Общество есть полнота, но завершение  этой  полноты не просто в обществе,  а во всем историческом процессе, т.е. в человечестве. Экономическая и политическая жизнь, государство и право - это неотъемлемые моменты стремления человечества к правде и  добру. Но, как считает Владимир Соловьев, и “самая общая нравственная организация должна быть религиозной и завершаться во вселенской церкви”⁴.

     Говоря о красоте в природе,  Владимир Соловьев утверждает, что   она “не есть выражение всякого  содержания, а лишь содержание  идеального,  что она есть воплощение  идеи. Определение красоты как  идеи устраняет тот взгляд,  по которому красота может выражать всякое содержание, а словом “воплощенная” исправляет и тот взгляд, который хотя и требует для нее идеального содержания, но находит в красоте  не действительное осуществление, а только видимость или призрак идеи. В этом последнем  воззрении  прекрасное - как бы субъективный психологический факт, то есть ощущение красоты, ее явление или сияние в нашем духе, заслоняет собой  саму  красоту  как объективную форму вещей в природе. Поистине же красота есть идея действительно осуществляемая, воплощаемая в мире прежде человеческого духа,  и это ее воплощение не менее реально и гораздо более значительно (в космогоническом смысле) нежели те материальные стихии, в которых она воплощается...”⁵ О воплощенной идее Владимир Соловьев говорит,  что она - лучшая половина нашего реального мира, ”именно та его половина, которая не только существует, но и заслуживает существования. Идеей вообще мы называем то, что само по себе достойно быть. Таким образом в красоте, как в одной из определенных фаз триединой идеи,  необходимо различать общую идеальную сущность и специально-эстетическую форму. Только эта последняя отличает  красоту от добра и истины,  тогда как идеальная сущность у них одна и та же - достойное  бытие,  или  положительное  всеединство,  простор  частного  бытия в единстве всеобщего.  Этого мы желаем как высшего блага, это мы мыслим как истину и это же ощущаем как красоту;  но для того, чтобы мы могли ощущать идею,  нужно, чтобы она была воплощена в материальной действительности. Законченностью этого воплощения и определяется красота как таковая в своем специфическом признаке”⁵.

     При чтении Соловьева необходимо  взять во внимание нравственно  - религиозное направление его  творчества. Его отношение к любой  проблеме прежде всего трактуется  с этой позиции. Вот что он говорит о науке: “Наука обьясняет существующее. Данная действительность еще не есть истина. Исходный пункт науки: истина есть, но не есть “это”. Ум не удовлетворяется действительностью, находя ее неясною, и ищет того, что не дано, чтобы объяснить то, что дано. Ум считает наличный мир неверною, неразборчивой копией того, что должно быть. Наука постоянно восстанавливает подлинный вид вещей, когда объясняет их. Объяснение действительности есть исправление действительности, причем ум не довольствуется легкими поправками, а требует исправлений радикальных, всегда перехватывая за то, что просто есть,  за факт. Факт, как таковой, есть для ума нечто грубое, и примириться с ним он не может. Чтобы ум признал факт ясным, прозрачным, нужно коренное его изменение; нужно, чтобы он перестал быть только фактом, а сделался истиной”. В соответствии с взглядами Владимира Соловьева, деятельность человеческого ума определяется, во-первых, фактическим  бытием как данным и, во-вторых, истиною, как предметом и целью ума. Без данного и искомого, без факта и идеи истины немыслима деятельность ума. Далее он говорит: “...Если бы ум владел полнотою истины, для человека не было бы иного состояния,  кроме абсолютного покоя, блаженства. Настоящая же, человеческая деятельность ума обусловлена тем, что он, сначала обладая истиною как только субъективной идеей, стремится обратить ее в объективную”⁶.

   Философию В.С.Соловьева нельзя рассматривать  в отрыве от философского наследия. В его произведениях сливаются  воедино  специфические черты и древнегреческой,  и классической немецкой школ, и русского богословия. Но развиваясь на  новом  основании,  эти  идеи зачастую получают и новое звучание: “Истинному бытию, или всеединой идее, противопоставляется  в нашем мире вещественное бытие - то самое,  что подавляет своим бессмысленным упорством нашу любовь  и не дает  осуществиться  ее смыслу.  Главное свойство этого вещественного бытия - двойная непроницаемость: 1) непроницаемость  во времени,  в силу которой всякий последующий момент бытия не сохраняет в себе предыдущий,  а  исключает или вытесняет его собою из существования,  так что все новое в среде вещества происходит за  счет  прежнего  или  в ущерб ему; 2) непроницаемость в пространстве, в силу которой две части вещества (два тела) не могут  занимать одного и того же места, то есть одной и той же части пространства, вследствие чего вытесняют друг друга. Таким образом,  то,  что лежит в основе нашего мира,  есть бытие в состоянии распадения,  раздробленное на  исключающие  друг друга части и компоненты. Победить эту двойную непроницаемость тел и явлений,  сделать внешнюю реальную среду сообразную  внутреннему всеединству идеи - вот задача мирового процесса столь же простая в общем понятии,  сколько сложная в конкретном осуществлении”⁷.

     Мир "идей" Платона органически вписывается в логику  всеединства  у  Владимира Соловьева: “...Уже и в природном мире идее принадлежит все, но истинная ее сущность требует, чтобы не только ей принадлежало все, все в нее включалось или ей обнималось, но чтобы и она сама принадлежала всему, чтобы все, то есть все частные и индивидуальные существа, а следовательно,  и каждое из них,  действительно обладали идеальным всеединством,  включали  его в себя. Совершенное всеединство по самому  своему  понятию, требует “полного равновесия, равноценности и равноправности между единым и всем, между целым и частями, между общим и единичным. Полнота идеи требует, чтобы наибольшее единство целого осуществлялось в наибольшей самостоятельности и свободе частных и единичных элементов - в них самих, через них и для них"⁷.

     Для понимания того, как решается  проблема истины у Владимира  Соловьева,  необходимо понять, какими  философскими категориями он  оперирует,  на какие предпосылки   опирается.  Для этого обратимся  к работе А.Ф.Лосева. "...С установившейся точки зрения совершенно нет никакой разницы между сущим и бытием. То, что понимает сам Владимир Соловьев под этими терминами, совершенно ясно и едва ли заслуживает какой-либо существенной критики.  ...Сущее, по мысли Владимира Соловьева, выше всяких признаков и свойств,  выше всяких предикатов и вообще выше всякой множественности.  ...Классический образ мышления требовал равноправного существования также  и для  множественности, раздельной, понятной и далекой от превращения в абсолютно непознаваемый нуль, в абсолютное ничто. Вот это раздельное,  доступное пониманию, структурное, относительное, объединяемое в отдельные относительные единства, Владимир Соловьев называет бытием в отличие от сущего. Все дело заключается здесь в том,  что должна же  существовать какая-нибудь  вещь,  если  мы ей приписываем какие-нибудь признаки. Но если она действительно существует, то она выше своих признаков. По терминологии Владимира Соловьева, эту вещь и надо называть не просто суммой признаков, или бытием, но тем,  что является носителем этих признаков,  а именно сущим,  которое в сравнении со всеми своими признаками  есть уже сверхсущее. Отрицать такое ”сверхсущее” - значит, по Владимиру Соловьеву, просто отрицать существование вещей, а значит, и всего мира”⁸.

     На вопрос,  что есть истина, Владимир Соловьев дает следующий   ответ: “Истина есть сущее,  или то,  что "есть";  но  мы часто говорим "есть" обо  многих вещах, но многие вещи  сами  по себе не могут быть  истиной,  потому что если они  различаются друг от друга, так что одна вещь не есть другая, то каждая  в своем различии  от  другой не может быть истиной,...- они могут быть только истинны,  то есть поскольку   все они причастны одному и тому же, которое и есть истина. …Итак, сущее как истина не есть многое, а есть единое. Единое, как истина, не может иметь многого вне себя, то есть оно не может быть чисто отрицательным единством, а должно быть единством положительным,  то есть оно должно иметь многое не вне себе, а в себе, или быть  единством многого; а так как многое, содержимое единством, или многое в одном,  есть все,  то, следовательно, положительное, или  истинное,  единое есть сущее,  содержащее в себе все, или существующее как единство всего.  Итак, истинно сущее,  будучи единым,  вместе с тем и тем самым есть и все, точнее,  содержит в себе все, или истинно-сущее есть всеединое”⁸. Таким образом, полное определение истины выражается в трех предикатах: сущее, единое, все.

     О Владимире Соловьеве как  о философе можно рассказать  многое, но обобщив, можно выделить несколько его особенностей. Во-первых, необходимо отметить его необычайную склонность к понятийной  философии  как  в ее истории,  так и в ее систематическом построении. Его дарования в этой области не только равнялись многим выдающимся европейским философам, но по силе этих дарований и по убедительности логики он  превзошел  многих  из них. Во-вторых, понятийная философия у Владимира Соловьева всегда  отличалась острым историзмом, при котором ни одна теория не отбрасывалась без разбору, а, наоборот, всякое философское направление получало у него законное место,  органически входя в общечеловеческий прогресс мысли и жизни. В-третьих, понятийная философия имела для Владимира  Соловьева настолько самостоятельное значение, что не нуждалась даже в авторитете веры, что отнюдь не означало для Соловьева, что разум исключал веру и  откровение. Это значило лишь освобождение его от всяких авторитетов и предоставление его полной свободе, что приводило разум в конечном итоге к тому же самому мировоззрению, которого требовал авторитет веры. В идеале Соловьев представлял себе  такую понятийную  систему разума,  которая вполне параллельна вере и откровению, но создается собственными усилиями самого разума. В-четвертых, вся теоретическая философия Владимира Соловьева обладает удивительной особенностью. Она во многом совпадает с различными философскими учениями, которыми изобилует человечество.  Но при этом философское  рассуждение в теоретических вопросах мысли развивается у Соловьева слишком искренне и убедительно, самостоятельно и тончайшим образом критически, так что нет никакой возможности говорить о каких-нибудь прямых заимствованиях у других мыслителей. Получается даже исторический парадокс: Владимир Соловьев весьма близок ко многим философам,  но он мыслит настолько самостоятельно, что как будто бы этих философов не существовало или как будто бы он с ними не был знаком. Но острая критика Соловьевым многих зарубежных философов свидетельствует о том,  что он не только не был с ними знаком, но и умел  находить  у них такие особенности,  которые были для них уничтожающими. Но критика всегда подается у него в тонах вполне спокойного и даже созерцательного раздумья. В-пятых, при большой любви к абстрактно-категориальным операциям, при такой, можно сказать влюбленности в чистую мысль Владимир Соловьев вовсе не превратился в абстрактного систематика на всю жизнь, а, наоборот, оставался им лишь в ранней молодости. Конечно, эти понятийные конструкции никогда не отбрасывались Соловьевым целиком и полностью. Но уже с начала 80-х годов его начинают волновать  совсем  другие  вопросы,  зачастую  отнють не философские. Для самого Владимира Соловьева, даже еще не достигшего тридцатилетнего возраста,  возникали совсем другие проблемы,  которые в общем  виде  мы  можем назвать социально-историческими.

   Социально-исторические убеждения Соловьева довольно оригинальны. Их нельзя подвести ни под какую  социально-историческую систему. Некоторые  исследователи  утверждают,  что  Владимир  Соловьев сначала был  славянофилом, а потом стал западником. Однако уже в магистерской диссертации Соловьев считал нелепостью славянофильское убеждение базироваться только на вере и отрицать разум. Но эта же диссертация подвергла уничтожающей критике все системы разума, бывшие на Западе. Получается, что Владимир Соловьев считал и западных философов выразителями не истинной философии, а отвлеченных односторонностей,  противоречащих  истине.  Но опять-таки в работе "Три  силы"  он  представляет  Россию  как страну, в которой осуществляется истина, в противоположность бесчеловечному Востоку и безбожному  Западу.  После чего он же дает уничтожающую критику византийско-московского православия. Среди философов вообще едва ли был какой-нибудь мыслитель, который с такой же, то есть соловьевской, убежденностью считал христианство истиной. Но разумность христианства достигала у него такой степени убежденности, что иной раз при чтении его произведений встает вопрос: зачем же нужна вера в сверхъестественное откровение,  если человеческий разум уже своими собственными силами может достичь истины? И это не единственное удивительное место в системе Владимира Соловьева. Определяя понятие субстанции, он сначала доказывает, что не существует никаких субстанций, которые давались бы нам в непосредственном опыте, и тут же доказывается, что по крайней мере одна такая субстанция существует, а именно  всеобщая и абсолютная субстанция,  благодаря которой и все инобытие  тоже  состоит из  субстанций.  Получается,  что христианство и есть предел разумности,  то есть максимальное ее развитие. Вместе с тем и разумность, взятая сама по себе и доведенная до своего предела, тоже есть христианство.

     Для общей характеристики социально-исторических  исканий  Владимира  Соловьева  важно еще и то, что он говорит  о прогрессе. Учение об историческом прогрессе у Владимира Соловьева имеет двойной смысл. С одной стороны - это необходимость перехода от одних исторических форм к другим, то есть необходимость конца решительно всех отдельно взятых исторических эпох.  Поэтому, с его точки зрения, исторический прогресс есть и сплошное становление тех или иных целей,  которые то возникают,  то гибнут,  и абсолютен конец всех этих мелких и дробных исторических  эпох, то  есть  нечто уже не просто становящееся,  но то,  что можно назвать ставшим.  Можно провести здесь параллель с буддизмом, одно из основных  утверждений  которого гласит, что все в мире проходит через три  стадии:  рождения, развития и разрушения. Владимир Соловьев развил это утверждение гораздо шире, доказав, что разрушение - это не конец,  а лишь переход к чему-то более высокому, что отнюдь не умаляет роли предшествующего. Не лишним было бы сделать следующее замечание относительно социально-исторических исканий Владимира Соловьева, которые  сводятся к тому,  что нигде и ни в чем нельзя найти никакой одной логически неподвижной понятийной системы или какой-нибудь схематической завершенности.  Он не был ни славянофилом, ни западником. Он был постоянным искателем истины, нисколько не стеснявшем себя логическими противоречиями. Он не был ни консерватором, ни либералом, ни реакционером, ни революционером.  Да, в конце концов, можно сказать, что он не был ни идеалистом, ни материалистом. В нем не было никаких ограничений, все рассматривалось непредвзято. Везде это был Соловьев, в котором уживались самые разнообразные антиномии, которые с обывательской точки зрения звучат как элементарные логические противоречия. Это же касается, в частности, и его религиозных взглядов, как теоретических, так и личных.