Философия Шопенгауэра

Средством для осуществления  этой задачи Ницше выбрал страдание, ополчившись в своих поздних  работах на шопенгауэровское сострадание.

Ницше называл себя "имморалистом", имея в виду нормативную, принудительную ходячую мораль, которую хотел  преодолеть, создав новые моральные  ценности. У него есть даже фраза, которую  в ницшеанстве долгое время трактовали как отказ от морали, как аморализм  философа: "Мы должны освободиться от морали..."; но при этом забывали о  завершении этой фразы: "...чтобы уметь  морально жить" [38].

Учению Ницше был нанесен  большой урон ницшеанством, среди  сторонников которого нашлись умельцы, приспосабливающие его мысли  к сиюминутным нуждам, групповым  и низменным потребностям. Особенно постаралась его сестра Элизабет Фёрстер -Ницше, которая не остановилась перед многими фальсификациями, создав из черновых набросков целую  книгу ("Воля к власти"), в которой  философ предстал как расист и  шовинист, а впоследствии был сатанизирован  в идеологии национал-социализма.

Лишь в середине XX гг. определился  новый подход к изучению наследия Ницше. В этой связи большое значение имеет критическое издание полного  собрания его сочинений, осуществляемое по инициативе итальянских ученых Дж. Колли и М. Монтинари, выходящее  с 1977 г. Общими усилиями реабилитируются  ключевые понятия его философии. Ницше был метафизиком, глухим к  проблеме объективности истины. Он был защитником воли к жизни, он хотел  изменить ценностные основы жизни, апеллируя  к человеку-творцу. Его воля к  мощи не знала предела. Он был великим  индивидуалистом и волюнтаристом, что посмертно усилиями его недобросовестных последователей сыграло с ним  злую шутку. Он не искал, подобно Шопенгауэру, рассудочного подтверждения своим  экскурсам в интуитивное и  бессознательное. Поэтому в какой-то мере он остается иррационалистом, хотя не чурается ни эмпирической аргументации, ни рассудочного обоснования.

Шопенгауэр и Ницше  оказали большое влияние на такие  течения западной мысли XX века, как  философия жизни, персонализм, экзистенциализм. В наши дни Шопенгауэр притягивает внимание главным образом историков философии; Ницше же находится в "активном философском обороте". В частности, его критика культуры лежит в основе французского постструктурализма. Взгляды обоих мыслителей не обходят вниманием и зарубежные постмодернисты.

Учение  Шопенгауэра в России.

В Советском Союзе имя  Шопенгауэра было предано забвению: он рассматривался как провозвестник  крайней реакции и иррационализма. Между тем уже в 60-е годы XIX века Шопенгауэр пришел и в Россию, причем, как отмечают западные исследователи, рецепция философии немецкого мыслителя  в нашей стране была более интенсивной, чем в других странах Европы, и  даже в Германии. Во второй половине XIX века в России обозначился резкий переход от воодушевленности гегелевской  философией к увлечению Шопенгауэром; он стал самым популярным философом. Гегелевское учение о мировом  духе и исторической закономерности, его ставший расхожим тезис о  том, что действительное разумно, а  разумное действительно, его учение о поступательном развитии человечества трудно было принять для России, когда в стране обозначилось начало политического и духовного кризиса.

Шопенгауэровская мысль  о хаосе случайных импульсов  в политике и истории, не имеющих  смысла и не связанных с моралью, "встретились" с чаяниями многих русских интеллектуалов: судьба народа - в судьбе отдельного человека, а  в ней главное - отношение к  морали. Первыми восприемниками идей Шопенгауэра в России были писатели, литературные критики, а не профессиональные философы. Его популярность объясняется  отсутствием у Шопенгауэра "тернистого языка", свойственного немецким классикам, отпугивающего иноязычного читателя; наличием описательной, а не предписывающей этики, которая в афористичной и  доступной форме помогала читателю самоопределиться в житейском познании и в повседневном существовании. Их волновала шопенгауэровская антропология, сосредоточенная на человеке страдающем и не принимавшая в расчет ни "человека политического", "ни человека социального". Поскольку Шопенгауэр подчеркивал  значение чувственности и опытного знания, он нашел поддержку и у  некоторых позитивистски ориентированных  авторов. Шопенгауэр снял целый ряд  ранее запретных тем (например, половой  любви, возрастающего господства случайности  и т. п.).

Еще в 1862 году И. С. Тургенев писал А. И. Герцену, что Шопенгауэра  следует внимательно изучать. Л. Н. Толстой в 1869 г. высказывался в  том смысле, что Шопенгауэр самый  гениальный мыслитель. Символисты начала XX века были захвачены его учением. Андрей Белый аттестовал себя как  шопенгауэрианца. Интенсивно переводились на русский язык работы философа. Первой ласточкой были "Афоризмы житейской  мудрости". В 1881 году замечательным  поэтом А. А. Фетом был переведен "Мир как воля и представление". В начале XX века вышло четырехтомное, считавшееся тогда полным, собрание сочинений Шопенгауэра на русском  языке. Это был апогей его славы  в России: такой чести не удостоился ни один немецкий мыслитель. Ни один крупный  труд Шеллинга не был тогда переведен. Впрочем, Шеллинг непосредственно  влиял на умы русских профессиональных философов, безукоризненно владевших  немецким языком, а Шопенгауэром увлекалась широкая читающая публика.

Русские читатели ценили в  Шопенгауэре то, что он почувствовал, как писал Н. Бердяев, "боль и  суету мира" [39], что он обосновал  особость человеческого существа и  существования. Но в то же время их все же не устраивала описательность, а не предписательность в рассмотрении им этических норм, релятивизация  понятия добра, не говоря об отсутствии нравственного абсолюта. При всем увлечении глубиной мысли, вниманием  к этическим и эстетическим проблемам, восхищении ярким стилем и афористичностью  языка далеко не все представители  русского религиозно-философского ренессанса безоговорочно и однозначно принимали  философию Шопенгауэра.

Так, В. С. Соловьев, высоко оценивая вклад Шопенгауэра в развитие мировой философии, называя его "сильным  мыслителем", подчеркивая значение переворота в философской мысли, начало которому он положил, обозначив  кризисное ее состояние, вместе с  тем отмечал его ограниченность.

 Вселенская жалость  или мировая скорбь также несет  на себе печать риторики; и  уже совсем не следует, считает  Соловьев, для подтверждения этой  мысли "обращаться к буддизму  или к индийским драхмам, чтобы  научиться молитве: "Да будут  все живые существа свободны от страдания". Не может сострадание, утверждал Соловьев, быть единственной основой нравственности.

Соловьев считал эмпирическое основание этики, каковым являются сострадание и эгоизм, только фактом живой природы. Но элемент сознания и разумной рефлексии необходимо входит в нравственные определения  человека и тем самым исключительно  инстинктивная нравственность, основанная на преображении неодолимой силы воления, оказывается для него непригодной.

Но Соловьев прав в главном. В соответствии с Кантом он подчеркивает, что формально-нравственный характер деятельности не может определяться естественной склонностью. Этот род  деятельности должен быть обязателен для нашего сознания: он должен сознаваться  как обязанность, т. е. как необходимость  действия из одного уважения к нравственному  закону. У Шопенгауэра такое разумное повеление отсутствует, поэтому  ему не удалось, считает Соловьев, обосновать безусловное внутреннее преимущество нравственной деятельности.

Русских мыслителей не привлекало и понимание Шопенгауэром воли как  центра и ядра мира, безосновной, все  подчиняющей силе, которая мчит весь мир и которой подвластен человек, причем способность выйти из ее подчинения не является всеобщей. Когда мысль  о подчиненности человека воле была использована в тоталитарном мифе гитлеровской Германии, в 1942 году С. Булгаков писал: "... и в прошлом Германии наряду с чертами немецкого гения  существует... мрачная волевая линия, которую не без успеха... теперь констатирует национал-социализм и у Фихте, и у Шопенгауэра, и у других немецких мыслителей. Гитлеризм не есть видимое иго, как большевизм,... но внутреннее духовное". Эта суровая констатация парадоксальным образом смыкается с оценкой Д. Лукача, считавшего Шопенгауэра идеологом крайней реакции и разрушителем разума, а также с постановлением ЦК КПСС 1944 года о третьем томе "Истории философии", в котором, как указывалось в этом постановлении, отсутствует разоблачение реакционного характера немецкой классики.

Заключение

В учении Шопенгауэра утрачены существенные достижения немецкой классики. Он чужд диалектики, хотя в явлениях объективации воли видит постоянное внутреннее борение, непримиримую борьбу, раздвоение воли с самой собой . Он принципиально антиисторичен: мировая  воля неизменна и ее власть над  миром и человеком (не говоря об обществе) не знает перемен. Шопенгауэр, предлагающий человеку средство защиты от страданий  в здешнем мире, не разделяет мысль  Канта о том аспекте ноуменального  характера человека, когда тот  способен свободно избирать путь не только к добродетели, но и к счастью  человеческого рода. Он отвергает  и кантовский категорический императив, повелевающий ноуменальному началу в человеке свободно следовать долгу. Вечный порыв человека превзойти  самого себя, выйти за пределы феноменального мира в стремлениях к идеалам  добра, красоты и любви, имеющих  самодовлеющее значение, Шопенгауэр игнорирует. Настаивая на природном  эгоизме и врожденном характере, он ограничивает возможности человека обрести свободу, возвысившись над  феноменальными условиями существования. Этика Шопенгауэра существенно  уступает в этом отношении практической философии Канта.

Но Шопенгауэр предложил  системное учение, обращенное к целостному пониманию мира, человека и его  поведения. В этом учении едины человек  и природа. Основой этого единства является воля, поднятая на онтологический уровень. Существование и поведение  человека в зримом мире имеют натуралистический  характер. Материализм Шопенгауэра, основанный на богатом эмпирическом материале его времени, благодаря  исключительной интуиции, обогатил потомков рядом замечательных догадок, далеко выходящих за рамки его эпохи. Хотя зависимая от протестантизма его  этика ограничивает учение о сострадании  и теорию деятельности феноменальным  миром, в то же время в эпоху  десакрализации веры и культа прагматизма  она апеллирует к всеобщим нормам морали, она обращена "к человечеству" и предлагает индивиду путь если не к полному спасению, то, по крайней  мере, к утешению и успокоению, к  единению с природой. Пессимизм Шопенгауэра  не абсолютен, это своего рода героический  пессимизм, предвосхитивший духовные искания иного времени - начавшейся в конце XIX в. эпохи кризисного сознания и духовного упадка. В этом смысле Шопенгауэр обозначил действительный конец немецкой классической философии.

Литература:

1. Фишер К. Артур Шопенгауэр. СПб, Лань, 2000.
2. Ялом, Ирвин Дэвид. Шопенгауэр как лекарство. — ЭКСМО, 2006.
3. Гардинер Патрик. Артур Шопенгауэр. Философ германского эллинизма. Пер. с англ. О. Б. Мазуриной. — М.: ЗАО Центрполиграф, 2003.
4. Андреева И. С., Гулыга А. В. Шопенгауэр. М.: Молодая гвардия, 2003.
5. Гулыга А.В. Немецкая классическая философия.М., 2001.