Способы разрешения демографической проблемы

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Содержание

стр

Введение…………………………………………………………………………..3

 

Глава 1.  История  демографического  развития  России………………………5

 

Глава 2.  Демографический  кризис в России: факторы и последствия………13

 

Глава 3. Способы разрешения демографической проблемы………………….20

 

Заключение……………………………………………………………………….24

 

Список использованной литературы…………………………………………...25

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Введение.

В истории России не было, пожалуй, более «смутного» времени, чем первая половина XX столетия. На исторически коротком временном отрезке локализовались две мировые войны, три революции, беспрецедентная по своей жестокости Гражданская война и разрушительное безумие военного коммунизма, многочисленные вооруженные конфликты с соседними странами, беспощадный государственный террор, социалистическая индустриализация и насильственная коллективизация, голод 1921-1922, 1932-1933, 1946-1947 гг., сопровождавшийся эпидемиями особо опасных инфекционных заболеваний.

Социальные катаклизмы, сотрясавшие страну, преломлялись не только в экономике страны, образе жизни, культуре и ментальности народа, но и в демографической сфере.

Первопричина демографических  катастроф и кризисов коренится  в политической сфере.

Отечественные демографы и историки, преодолевая немыслимые трудности, по крупицам собирая достоверные источники, сумели издать ряд серьезных публикаций и выявить многие реальные тенденции демографического развития страны в прошлом

Чтобы получить принципиально новые знания об истории народонаселения России в XX столетии, необходимо изменить сам подход к проблеме. Он должен быть не столько демографическим, сколько историческим, а именно исследующим связь «государственная власть — демографическая сфера» в её хронологически-последовательном развитии.

Анализируя историю  страны в контексте развития ее народонаселения, важно подчеркнуть, что спровоцированным государством катаклизмам не могла не сопутствовать череда демографических кризисов и катастроф, уносивших миллионы человеческих жизней.

В конце 1991 года показатели смертности в России впервые превысили показатели рождаемости. Началось сокращение населения России, продолжающееся по сей день, и не имеющее шансов остановиться в ближайшей перспективе. Население России составило примерно 145,3 млн. человек на 1.04.2000 г. (148,7 млн. на 1.01.1992 г.), и будет продолжать сокращаться и далее, в среднем, примерно на 0,3-0,8 млн. ежегодно (в зависимости от уровня рождаемости и величины миграционного прироста). В 1999 году Россия переместилась с 6-го на 7-е место среди наиболее населенных стран мира (ее догнал и перегнал Пакистан). К 2010 году численность россиян сократится примерно до 140 млн. человек.

Эти показатели зависят  от многих факторов, влияние которых обусловлено многими причинами.

Таким образом, цель моей работы – произвести теоретический анализ по проблеме кризисных явлений в демографическом развитии России и предложить пути решения демографической проблемы.

Для достижения поставленной цели необходимо решение следующих  задач:

- рассмотреть историю  демографического развития  России;

- проанализировать демографический кризис в России: факторы и последствия;

- предложить способы разрешения демографической проблемы

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава 1.  История  демографического  развития  России.

История народонаселения  России первой половины XX в. не без оснований может быть представлена как перманентный кризис, прерванный тремя демографическими катастрофами: в период революции и Гражданской войны, на этапе индустриализации и коллективизации, в годы Великой Отечественной войны. Они унесли миллионы жизней наших соотечественников. Первопричина демографических катастроф и кризисов коренится в политической сфере. Пертурбационное развитие народонаселения в ушедшем столетии явилось прямым следствием действий властных структур. Специфика демографической истории коммунистической России в том, что население развивалось в условиях постоянного и — что важно — жесткой) давления со стороны государства. Демографические последствия политических решений очевидны: не плавная эволюция, а резкие пертурбационные скачки, повторявшие колебания руководящей линии правящей верхушки, были типичны для развития народонаселения страны.  Проблема демографических катастроф и кризисов долгое время игнорировалась до предела идеологизированной советской гуманитарной наукой. Коммунистическое руководство, чью позицию отражало официальное обществоведение, не было заинтересовано в открытом и свободном обсуждении драматических последствий «строительства социализма в одной, отдельно взятой стране». Демографическая сфера (и в частности такие ее индикаторы, как рождаемость, смертность, продолжительность жизни) представляет собой своеобразный, но точный барометр социального климата страны. Поскольку барометр с трагической постоянностью показывал «бурю», коммунистическое правительство делало все от него зависящее, чтобы стереть в народной памяти воспоминания о многомиллионных жертвах террора, голода и эпидемий. Бывшее Центральное статистическое управление (ЦСУ) бывшего СССР, произвольно подбирая данные для публикаций, никогда не объясняя методику расчетов и не раскрывая толком, источники информации, вольно или невольно искажало реальную картину демографической истории страны. Самая важная информация тщательно скрывалась в глубинах спецхранов. Архивные материалы о динамике народонаселения были недоступны большинству ученых. Многочисленные цензурные «табу», крепко привязанные к идеологическим целям режима, наглухо закрывали перед исследователями дверь к научному анализу темы. Многие аспекты демографической истории России, и главным образом те из них, которые прямо или косвенно были связаны с проблемой людских потерь, оставались вне поля зрения ученых, являя собой обширные белые пятна. Вакуум заполнялся пространными псевдо теоретическими рассуждениями о преимуществах «социалистического закона народонаселения», скорее напоминавшими заклинания шамана, чем строгий научный анализ. Фальсификация документальных источников и самой демографической истории приняла столь крупные масштабы, что ее полная реконструкция уже, по-видимому, невозможна.

Тем не менее, даже в этой затхлой атмосфере отечественные демографы и историки, преодолевая немыслимые трудности, по крупицам собирая достоверные источники, сумели издать ряд серьезных публикаций и выявить многие реальные тенденции демографического развития страны в прошлом. Но это была лишь вершина айсберга, основная часть которого уходила глубоко под воду. Скованные цензурой и идеологическими догмами, советские ученые не в состоянии были, да в основной массе и не решались преступить строго очерченные идеологией границы. Попытки такого рода были, но они жестоко пресекались.

Печально известна судьба И. Г. Дядькина, который изложил свои расчеты потерь населения СССР в  книге «Статистики», напечатанной в  самиздате. За свою гражданскую смелость исследователь расплатился несколькими годами исправительно-трудовых лагерей.¹

Определение трагичных  для народов России демографических последствий функционирования коммунистического режима долгое время — вплоть до конца 1980-х — начала 1990-х гг.— оставалось исключительной прерогативой западных исследователей. Заметных результатов в этой области добились Ф. Лоример (F.Lorimer ), С. Виткрофт (S. Wheatcroft), С. Розфилд (S. Rosefilde), Б. Андерсон (В. Anderson), Б. Силвер (В.Silver), а также группа эмигрировавших из Советского Союза ученых: С. Максудов, Ю. П. Мироненко, П. А. Сорокин, И. А. Курганов.

Но зарубежные ученые, не владея конкретной статистической информацией, лишь догадывались о тех или иных процессах. Их оценки выстраивались скорее на интуитивных предположениях, чем на точном научном анализе цифровых материалов. Самые изощренные методы расчетов, широко вошедшие в практику западных исследователей, не в состоянии были компенсировать отсутствие конкретных статистических источников. Как справедливо указывают американские демографы Б. Андерсон и Б. Силвер, невозможно установить количественные параметры сверх смертности, используя только доступную (т. е. официально опубликованную) демографическую статистику. Подводя в 1989 г. первые итоги дискуссии о советских людских потерях, С. Максудов вынужден был констатировать: «Проблема очень далека от окончательного разрешения».

Только в конце 1980-х  — начале 1990-х гг. с ликвидацией  цензуры и снятием нелепых  идеологических запретов, отечественные  гуманитарии получили возможность обратиться непосредственно к проблеме потерь советского населения. Источниковая база исследований была существенно расширена — историки получили доступ ко многим ранее секретным документам советских статистических организаций. Серьезный вклад в изучение темы внесла публикация статистических материалов, в особенности переписей населения 1937 и 1939 гг.

Первые же шаги в научном  анализе демографической истории  России принесли интересные, а подчас неожиданные результаты: в одних случаях потери оказались выше самых смелых предположений, в других, как выяснилось, — исследователи пользовались явно преувеличенными оценками.

Но отрезок времени, отведенный для свободного научного поиска, еще слишком мал. Ученые не успели обдумать и сформировать новую парадигму демографической истории России. Исследования столь сложны, что требуют десятилетий упорного труда. Поэтому картина, полученная к сегодняшнему дню, далека от целостности. Она скорее напоминает незавершенную мозаику, где просматриваются лишь отдельные контуры. Многое по-прежнему неизвестно, и есть необходимость в организации дальнейших интенсивных поисков. Это подтвердила, в частности, дискуссия, развернувшаяся в 1995 г. на страницах журнала «Социологические исследования», а немецкий ученый Ш. Мерль в статье о советском голоде 1932-1933 гг. вслед за С. Максудовым вынужден был констатировать: «Споры об общем числе жертв голода не могут считаться оконченными»¹⁰. Сегодня то же можно сказать о подавляющем большинстве сюжетов советской демографической истории.

Между тем от определения  количественных параметров движения населения  зависят и качественные характеристики политического режима. К сожалению, надежды исследователей на расширение источниковой базы, и в частности на введение в научный оборот новых, ранее засекреченных советских статистических материалов, не оправдались. После открытия архивов ученых ждало жестокое разочарование: как выяснилось, регистрация демографических событий (смертей, рождений, браков, разводов) в 1920-е, 1930-е, 1940-е, а в значительной степени и в 1950-е гг. проводилась со столь серьезными погрешностями, что получить кардинально новые количественные данные о потерях практически невозможно.²

Сегодня, как и прежде, предлагаются десятки различных вариантов  оценок, которые в значительной степени зависят от применяемых методов расчета и в этом смысле являются артефактом. Ученые исчерпали резервы научного аппарата, и в настоящее время можно лишь присоединиться к какой-либо демографической оценке потерь населения или незначительно уточнить ее. Следовательно, чтобы получить принципиально новые знания об истории народонаселения России в XX столетии, необходимо изменить сам подход к проблеме. Он должен быть не столько демографическим, сколько историческим, а именно исследующим связь «государственная власть — демографическая сфера» в её хронологически-последовательном развитии. Поэтому в книге в качестве главной цели выдвинуто не выявление количественных параметров потерь советского населения, но определение и анализ зависимости пертурбационного развития демографической сферы СССР от функционирования коммунистического тоталитарного государства.³

В советской России демографическая ситуация в большей степени, чем где бы то ни было, зависела от позиции и действий властей. Коммунистическая администрация использовала возможности монопольного распоряжения ресурсами и научно-техническим потенциалом страны главным образом для закрепления своей власти и установления тотального контроля над обществом, подчиняя решению этих задач и демографическую сферу. Смертность населения в Советском Союзе стала своеобразным, но действенным политическим инструментом. Кровавая демографическая история России первой половины XX столетия может быть правильно понята и интерпретирована исходя из универсальной формулы функционирования тоталитарных систем, предложенной известным американским социологом русского происхождения П. А. Сорокиным. Советское коммунистическое государство прошло сложный путь развития, эволюционируя от авторитарного к тоталитарному режиму и обратно, но для демографической проблематики в данном случае это несущественно. В одной из своих книг Сорокин высказал мысль, что тоталитарные системы, в том числе и коммунистический режим как одна из разновидностей тоталитарных систем, могут существовать и функционировать только в условиях кризиса — экономического, социального, военного, природного или любого другого. Всякий раз, когда в обществе создается критическая ситуация: война или угроза войны, экономическая депрессия, голод, эпидемии, народные волнения, анархия, политический хаос и т. д. — строгость правительственной регламентации неизбежно усиливается, а централизация ресурсов и политической власти возрастает. В каком-то смысле это единственный способ выживания человечества в аномальных ситуациях. У сообщества людей, стоящих перед угрозой вымирания, ограниченный выбор — либо погибнуть, либо усилить контроль за производством и распределением продуктов питания, одежды, обуви, медикаментов, тепло- и энергоносителей, за деятельностью политических партий, общественных организаций и даже отдельных личностей. Государственные институты, таким образом, испытывают тоталитарную конверсию, глубина которой зависит от многих условий, но, прежде всего — от сложности переживаемого кризисного момента. Но после его преодоления необходимость жесткой государственной регламентации исчезает. Политический маятник перемещается в противоположную сторону — к ослаблению государственного контроля над социальной жизнью и поведением граждан. Происходит своего рода тоталитарная реконверсия, означающая отказ от чрезвычайных мер, возврат к «норме» и возобновление работы демократических институтов.⁴Приняв тезис П. А. Сорокина как шаг вперед в объяснении механизмов функционирования тоталитарных систем, можно определить и некоторые особенности демографической истории России первой половины XX столетия. Здесь в октябре 1917 г. в условиях исключительного по глубине и масштабам политического и экономического хаоса зародился один из наиболее жестких и сильных тоталитарных режимов — коммунистический. Анархия Гражданской войны и разрушение экономики страны в ходе военного коммунизма только способствовали его укреплению. Однако после преодоления кризисной ситуации (на основе нэпа примерно к середине 1920-х гг.) гипотетически ожидаемой тоталитарной реконверсии не последовало: слишком глубокой оказалась предшествующая тоталитарная трансформация, обеспечившая мощное сопротивление коммунистического аппарата. Коммунистическое государство, как и любое другое государство, стремилось к стабильности. Но в данном конкретном случае это была стабильность кризиса. Парадокс коммунистической системы состоял в том, что нестабильность общества являлась условием стабильности тоталитарного государства. Начиная со второй половины 1920-х гг. единственно возможным способом самосохранения тоталитарной системы в России (т. е. придания режиму устойчивости) стало искусственное провоцирование все новых и новых аномальных явлений. Только так коммунистическое государство могло формировать основу своего существования. Коммунистический режим, загнавший страну в тоталитарную ловушку, функционировал по примитивному принципу: «чем хуже, тем лучше». Чем глубже созданная государством кризисная ситуация, тем сильнее тоталитарная конверсия. Дату «смены курса» — переход режима к политике провоцирования социально-экономических катаклизмов — историки в состоянии определить более или менее точно. Это конец 1920-х гг.: линия на свертывание нэпа, кризис хлебозаготовок 1927—1928 гг. и особенно начало ускоренной коллективизации в 1929 г., который был назван Сталиным «годом великого перелома». К преднамеренно вызванным кризисам можно отнести социалистическую индустриализацию и перманентный государственный террор, достигший пика в 1937-1938 гг. С этих позиций можно оценить и крайне агрессивную внешнюю политику сталинского правительства в конце 1930-х — начале 1940-х гг., подтолкнувшую мир ко  Второй мировой войне. Возможно, Сталин и другие коммунистические вожди как личности осознанно не стремились проводить политику, ухудшающую ситуацию. Сам термин «преднамеренно спровоцированный кризис» условен и относится скорее не к отдельным историческим фигурам, а к самому тоталитарному государству. Тоталитарные системы развиваются согласно своей внутренней логике, по объективным законам, мало зависящим от воли вождей. Сталин интуитивно, на подсознательном уровне, уловил эти законы и просто не сопротивлялся им. Если бы он вдруг вздумал противиться им, то был бы сметен тоталитарной государственной машиной и из вождя превратился бы в жертву. Анализируя историю страны в контексте развития ее народонаселения, важно подчеркнуть, что спровоцированным государством катаклизмам не могла не сопутствовать череда демографических кризисов и катастроф, уносивших миллионы человеческих жизней. Можно согласиться с немецким историком Ш. Мерлем, что огромные людские потери во время голода 1932-1933 гг. явились непредвиденным, незапланированным, а быть может, и нежелательным следствием индустриализации. Не исключено, что сталинское правительство субъективно не стремилось к уничтожению своих граждан, но объективно этому способствовало. С учетом сказанного нельзя не присоединиться к мнению X. Арендт, что тоталитарному господству внутренне присущи огромные потери населения.⁵ Гибель людей в бывшем СССР — не каприз его вождей. Было бы неправильным сводить проблему к «отдельным недостаткам» системы, ошибкам управления, неумелому планированию, тактическим просчетам вождей или, на худой конец, к извращениям «единственно верного учения». Социально-экономические катаклизмы и их прямое следствие — демографические кризисы и катастрофы — были необходимым и объективным условием функционирования коммунистического тоталитаризма. Они были его хлебом, воздухом и водой. Вряд ли будет большим преувеличением утверждение Н. Эберштадта, что тоталитарные государства — это государства-убийцы, поскольку они существуют, пока убивают. Убивая своих граждан, они не разрушают себя, а напротив, становятся сильнее.⁶